248.
К тому времени из-под пера бывшего Щ-262 вышло всего несколько ученических пьесок и графоманских поэм.
С тех пор Солженицын будет ревновать к Нобелевской премии всех, кто удостоится ее раньше него. Особенно достанется Шолохову. Лютую, бешеную ненависть и неприкрытую зависть к нему Солженицын пронесет до гробовой доски, он обвинит его во всех грехах, в том числе, усомнится в его авторстве «Тихого Дона», организует целое расследование с целью разоблачения «плагиатора». Результатом станет книга «Стремя “Тихого Дона”. Загадка романа» Ирины Медведевой-Томашевской, вышедшая в Париже в 1974 году (имя автора будет скрыто за псевдонимом «Д*») – к ней Солженицын написал и предисловие, и послесловие, и издание оплатил.
Солженицына раздражает даже сама внешность Шолохова. Типичные эпитеты из «Теленка»: «Невзрачный Шолохов»; «Одиноко стоял малоросток Шолохов и глупо улыбался»; «На трибуне он выглядел еще ничтожнее, чем вблизи, да и бурчал невнятно»249. И это притом, что сам Шолохов поначалу искренне восхищался Солженицыным и просил Твардовского «передать поцелуй» автору повести об Иване Денисовиче250.
В 1999 году у родственников Василия Кудашева, друга писателя, были обнаружены рукописи 1-й и 2-й книг «Тихого Дона», долгое время считавшиеся утраченными. Учеными были проведены графологические, текстологические и идентификационные экспертизы, после чего исчезли последние сомнения в том, что автором романа был именно Шолохов, и он наконец-то избавлен от клеветы.
Характерно, что когда специалисты Института мировой литературы им. Горького РАН предложили Солженицыну ознакомиться с найденной рукописью, тот отказался, сославшись на сильную занятость251.
Впрочем, даже после столь убедительного аргумента, как рукопись романа, многие ненавистники Шолохова, профессиональные антисоветчики и русофобы, в свое время «раздраконенные» инсинуациями Солженицына, продолжили упорствовать в своем убеждении. По словам Захара Прилепина, «либералам ужасно важно доказать, что Шолохов не писал “Тихий Дон”, потому что не может поганый советский писатель написать гениальный роман. Все советское обязано быть бездарным, либо лживым, либо ворованным. Принципиальный подход, так сказать»252.
Интересно, однако, сравнить две эпопеи – «Тихий Дон» и «Архипелаг Гулаг».
«Тихий Дон» написан действительно народным русским языком, но не абстрактно-народным-вообще-языком почерпнутым из словаря, как «Архипелаг», а южнорусским, донским языком, почерпнутым из народной речи. В произведении Шолохова нет никаких фактов, взятых с потолка или «со слухов», нет никакой публицистики и документалистики, цитат и цифр, все там пропущено через душу и поступки героев. У Шолохова эти герои постоянно мучаются от противоречивых страстей и разрываются на части от противоположных истин. Нет правды ни у красных, ни у белых, а еще точнее – у каждого своя правда. И, главное, понятно, что та правда, которая на другой стороне, она именно правда, и ты со своей правдой воюешь не с неправдой, а тоже – с правдой. В этом и трагедия, и диалектика характеров героев, которые меняются на протяжении книги.
Теперь возьмите «Архипелаг». Там никто не меняется, там все ясно с самого начала, там ясно, где добро, а где зло, там все как в бразильских телесериалах: есть добрая рабыня Изаура или Мария Лопес и злой Луис-Альберто, злой по непонятной причине, просто некий карикатурный злой злодейский злодей. Поэтому читать «Тихий Дон» – это все равно, что самому пройти через горнило эпохи, измениться и стать сильнее, мудрее, а прочитать «Архипелаг» – это все равно, что посмотреть пустой и плоский телесериал.
Первым человеком, заговорившим о возможности получения Солженицыным Нобелевской премии, был, по всей вероятности, Лев Копелев. С 1960 года он работал старшим научным сотрудником Института истории искусств АН СССР и имел широкие связи в ученых и литературных кругах зарубежья.
В апреле 1967 года Копелев познакомил Солженицына с Ольгой Карлайл – известным американским литературоведом, внучкой Леонида Андреева и женой потомка Томаса Карлейля, знаменитого британского политического философа. Александр Исаевич обратился к Ольге Вадимовне с просьбой помочь ему с изданием за границей романа «В круге первом». Тогда же он сообщил ей о готовящемся «Письме съезду» писателей.
Провожая американку после той встречи, Копелев по дороге заговорил с нею о Солженицыне. «Он твердил, – вспоминает Карлайл, – “Александру Исаевичу нужна Нобелевская премия. Это крайне важно, Ольга Вадимовна, прошу Вас, примите это к сведению. Надо во что бы то ни стало постараться организовать”»253.
Просьба выглядела, что ни говори, странной. И не только потому, что Солженицын был писателем, за рубежом, мягко говоря, малоизвестным, но и потому, что все его опубликованное литературное наследие составляло одну небольшую повесть и несколько рассказиков.
И все же Карлайл взялась помочь протеже своего друга и подключила к пропаганде творчества Солженицына в США бывшего дипломата Томаса Уитни и журналиста Гаррисона Солсбери – помощника главного редактора «Нью-Йорк Таймс». «Если учесть связи Т. Уитни и Г. Солсбери, а также самой О. Карлайл, которая, по некоторым данным была знакома с братьями Робертом и Эдвардом Кеннеди, – пишет Александр Островский, – получается, что весной-летом 1967 года за границей начал раскручиваться влиятельный маховик поддержки А.И. Солженицына»254.
Уже в сентябре 1967 года Карлайл прилетела в Москву, чтобы утрясти с Солженицыным конкретные практические вопросы, связанные с изданием «Круга». Выход романа планировался на июнь следующего года в издательстве Harper and Row.
В 1968 году Александр Солженицын был назван за рубежом в числе кандидатов на Нобелевскую премию. К этому времени его имя уже было известно за границей благодаря скандалу с «Письмом к съезду». Однако все его собрание сочинений, изданное к этому времени во Франкфурте-на-Майне, пока могло уместиться в одном маленьком томике. На «выдающийся вклад» это не тянуло. Новые публикации нужны были, как воздух!
В сентябре 1968 года в Harper and Row вышел на английском языке долгожданный «Круг». И понеслось!..
Только в 1968-1969 годах романы «В круге первом» и «Раковый корпус» вышли за границей на русском языке и в переводах на английский, итальянский, французский, немецкий, японский, голландский, шведский, датский, испанский и норвежский. Кроме того, во Франкфурте-на-Майне «Посев» переиздал однотомник «Сочинений» Солженицына.
«Все эти публикации были осуществлены примерно в течение одного года, что свидетельствует о хорошо спланированной и организованной издательской акции, которая требовала значительного первоначального капитала. По замыслу ее организаторов, она должна была оказать определенное влияние на решение комитета по присуждению Нобелевских премий. Позднее Ольга Карлайл прямо писала, что рассматривала издание романа «В круге первом» как средство помочь А.И. Солженицыну получить Нобелевскую премию. Однако в 1968 г. этот издательский залп оказался холостым»255.
И в следующем, 1969 году премия пролетела мимо, что крайне расстроило Солженицына: «В четвертый четверг октября объявили Нобелевскую премию по литературе – и не мне»256.
На следующий год Солженицына выдвинули в третий раз, что писатель расценил как событие рубежное. Позднее он вспоминал: «Для меня 1970 был последний год, когда Нобелевская премия еще нужна мне была, еще могла мне помочь. Дальше уже – я начал бы битву без нее. Приходила пора взрывать на Западе “Архипелаг”. Уже я начал исподволь готовить публичное к тому заявление»257.
Если в 1968 году фамилия Солженицына была мало кому известна, то в 1968-1969 годах благодаря тому залпу, который был произведен издательствами Harper and Row и The Bodley Head его произведения разошлись по всему миру. Его популярность за границей еще более увеличилась после того, как он был исключен из Союза писателей.
8 октября 1970 года Нобелевский комитет объявил о решении присудить премию в области литературы Александру Солженицыну, СССР.
Добрую весть застала триумфатора в подмосковной Жуковке, где он приживался в это время у Мстислава Ростроповича и Галины Вишневской. Соседи-остряки с тех пор шутили, что у Ростроповичей даже сторож на даче – нобелевский лауреат258.
Формулировка, которой сопровождалась премия, (предложил ее, как потом выяснилось, Франсуа Мориак) звучала так: «За нравственную силу, с которой он продолжил извечную традицию русской литературы»259. То есть, получалось, что Солженицын награждался не за литературные достоинства его текстов, а за его общественную позицию.
Политическую подоплеку присуждения Солженицыну Нобелевской премии признавала и западная пресса. Комментируя это решение, лондонская «Таймс» в редакционной статье писала: «На Западе работы Солженицына привлекли к себе особое внимание явно из-за политического смысла». Боннская «Вельт» сформулировала ту же мысль еще откровеннее: «Присуждение Нобелевской премии Солженицыну является политической демонстрацией».
Многие газеты не без удовольствия вспоминали и о финансовой составляющей премии – на Западе были уверены, что Солженицын чрезвычайно беден даже по советским меркам и живет впроголодь. Ну так хорошо: хоть поест теперь вволю!..
Свой образ нищенствующего праведника Солженицын тщательно поддерживал. «После гонораров за “Ивана Денисовича” у меня не было существенных заработков», – жаловался он 30 марта 1972 года в интервью «Нью-Йорк Таймс», оговариваясь, впрочем: «Только еще деньги, оставленные мне покойным К.И. Чуковским, теперь и они подходят к концу. На первые я жил шесть лет, на вторые – три года»