Пишет, например, в «Архипелаге», что летом 1950 года кричал тюремным надзирателям: «Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Бросят вам атомную бомбу на голову!»428 Врет, наверное – молчал, берег себя для Главного Крика. Но продолжает, однако: «Так уж мы изболелись по правде, что не жаль было и самим сгореть под одной бомбой с палачами. Мы были в том предельном состоянии, когда нечего терять»429.
Но если в «Архипелаге» ядерная бомбардировка Советского Союза является Солженицыну лишь в его больной фантазии, то позднее, уже лишенный гражданства и выдворенный из страны, он, по-видимому, решил во что бы то ни стало претворить свою мечту в реальность, призывая Запад отказаться от политики слабости в отношении СССР и продемонстрировать готовность пойти «на риск большой войны». («Если бы лидеры Востока почувствовали в вас хоть малейшее горение, хоть малейший жизненный порыв в защиту свободы, если бы они поняли, что вы готовы идти на смерть, чтобы эта свобода выжила и распространялась, – в эту минуту у них опустились бы руки»430).
В своих выступлениях он всеми силами старался демонизировать нашу страну, показать ее «инфернальную сущность», чтобы Запад сделал, наконец, правильный вывод: с этими зверями нельзя иметь дела! И в своих выдумках он изощрялся не хуже, чем в «Архипелаге».
Чего стоит, например, свидетельства Солженицына о том, что в Советском Союзе для «политических» ни разу не объявлялась ни одна амнистия431 (вот ведь зверье!)
Насчет амнистий – это он на испанском телевидении рассказывал в 1976 году, верно, в расчете на то, что его слушатели не читали «Архипелага». А в «Архипелаге» об амнистиях Солженицын рассказывает много, злобно и завистливо. Не попал он, например, под «ворошиловскую» 27 марта 1953 года – и пишет, что амнистия эта была вредная: «В поисках популярности у народа затопила всю страну волной убийц, бандитов и воров, которых с трудом переловили после войны. (Вора миловать – доброго погубить)»432. Обошла его «аденауэровская» 9 сентября 1955-го – еще обиднее: «Прочел я: “Об амнистии лиц, сотрудничавших с немцами”. Как же так, а мне? Выходит, ко мне не относится: ведь я безвылазно служил в Красной армии»433. Правда, это не помешало ему «написать наверх о снятии ссылки на основании “аденауэровской амнистии”»434 – интересно, как он свое прошение мотивировал? «как сотрудничавшему с немцами»?
Упоминает Солженицын об амнистии эсерам (1919 г.), белоказакам (1920-е гг.), амнистии к десятилетию Октября (1927 г.), многочисленных частных амнистиях.
Да и срок свой Солженицын получил – о чем рассказывал как об интересном факте – в день «сталинской амнистии», 7 июля 1945 года, по которой получили свободу около 400 тысяч человек.
Рассказывал испанцам Солженицын и о том, что в СССР дают десять лет за изготовление ксерокопии не для служебных целей435. Ну, скажем, за копирование свидетельство о браке. Еще раз: десять лет. Это при Брежневе. Не стыдно же так врать! А сам за попытку создания антисоветской организации получил только восемь. При Сталине!
Сообщал о существовании в Советском Союзе такого пережитка крепостного права, как паспортная система: «Режим прикрепления к месту. Вы не можете никуда уехать из этого местечка, из этого маленького поселка, или города, или деревни, и вы находись во власти не то, что там центральных властей или советского аппарата, вы находитесь во власти – вот, здешнего начальника. И если вы ему не нравитесь, вы пропали. И уехать никуда нельзя»436. Как самому Солженицыну удавалось по полгода в год не жить по месту прописки, он скромно умалчивает.
Судачил «о советской провинции, где не хватает картофеля до весны, а других продуктов вообще не знают»437. Весной мы, получается, переходили на подножный корм, или что? Как шутили в те времена: «Хлеба не было, масло приходилось мазать прямо на колбасу»…
Иногда фантазия уносила «Межзвездного Скитальца» в совершенное занебесье, и он начинал рассказывать о том, как жестоко в советском Мордоре обращаются с инвалидами («у нас инвалидов Отечественной войны убирают из общества, чтоб их никто не видел, ссылают на отдаленные северные острова»438). Или как наказывают граждан за излишнее гостеприимство («за дружелюбные разговоры с иностранцами (при выставках) советских граждан открыто избивают тут же, для поучения публики»439).
Задачу Солженицын преследовал очевидную: не допустить наметившегося потепления отношений между Востоком и Западом.
В мае 1972 года в Москву приехал Ричард Никсон – это был первый официальный визит президента США в СССР после посещения Ялты Франклином Рузвельтом в 1945-м. Визит Никсона принес ощутимые плоды: главами государств было подписано важнейшее соглашение по ОСВ-1 (ограничению стратегических вооружений), а также Соглашение о сотрудничестве в космосе, в реальность которого давно никто не верил. Успешное окончание переговоров имело и важное экономическое значение – ограничение гонки вооружений высвобождало немалые средства на решение экономических проблем, в избытке накопившихся к началу 1970-х годах в обеих странах.
Через три года США и СССР реализовали совместный проект «Союз-Аполлон»: успешная стыковка космических кораблей состоялась 17 июля 1975 года, причем она весьма символично произошла над Эльбой.
А всего через несколько дней после «рукопожатия на орбите», 1 августа 1975 года в Хельсинки был принят Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, ставший кульминацией разрядки и до сих пор являющийся едва ли не решающим фактором сохранения стабильности на континенте и во всем мире. «Хельсинские соглашения» закрепляли политические и территориальные итоги Второй мировой войны, в том числе, нерушимость границ. Таким образом, страны Запада фактически признавали коммунистические режимы в Восточной Европе. Одновременно все страны-участники принимали на себя ряд обязательств по укреплению доверия в военной области (предварительные уведомления о военных учениях и крупных передвижениях войск, присутствие наблюдателей на военных учениях), по вопросам охраны окружающей среды, прав человека и основных свобод (в том числе свободы передвижения, контактов, информации, культуры и образования). Смягчение СССР и соцстран своей позиции по правам человека дало отмашку диссидентам – теперь, когда их стало нельзя арестовывать, они смогли активизировать свою деятельность.
Именно на этом фоне, когда, казалось, отношения между Москвой и западным миром будут только налаживаться, и начал свой крестовый поход против советского государства «Архипелаг Гулаг». Это было ничем иным, как тщательно подготовленной провокацией. Опубликованный на переломном этапе советско-американских отношений, «Архипелаг», по словам литературного критика Русской службы BBC Зиновия Зиника «лишал последней надежды тех, кто еще мог верить в добрые намерения тоталитарного чудовища»440.
Карикатура журнала «Крокодил», № 5, 1974 г.
Тогда, в начале 1970-х, Варлам Шаламов написал Солженицыну в письме, так и оставшемся неотправленным: «Я знаю точно – Пастернак был жертвой холодной войны, Вы – ее орудием»441.
Советы постороннего
23 августа 1973 года Солженицын дал большое интервью иностранным корреспондентам. В тот же день КГБ задержал одну из помощниц писателя Елизавету Воронянскую. В ходе допроса ее вынудили выдать местонахождение одного из экземпляров рукописи «Архипелага Гулаг». Вернувшись домой, она повесилась. 5 сентября Солженицын узнал о случившемся и распорядился начать печатание «Архипелага» в парижском эмигрантском издательстве YMCA-Press, прослывшем как филиал ЦРУ.
В тот же день он отправил руководству страны «Письмо вождям Советского Союза», в котором призвал отказаться от коммунистической идеологии и сделать шаги по превращению СССР в русское национальное государство.
«Угрожаемый автор», прежде боявшийся собственной тени, старавшийся «не выделяться ни на плечо в сторону бунта»442 и не выходивший на улицу без сменной шапки для конспирации, внезапно осмелел, хотя прекрасно понимал, какую реакцию вызовет у «вождей СССР» факт публикации за границей злобного пасквиля, порочащего советский строй. Сам Солженицын во всех цветах расписывал свою решимость принять, если понадобится, смерть – лишь бы мир услышал его Главный Крик. В этом амплуа он явно себе очень нравился. «Я вижу, как делаю историю»443, – писал он в «Теленке». Но многим ли он рисковал – по большому-то счету?
Отнюдь, его смелость была начисто лишена риска. Не те времена уже были, чтобы бояться «черного воронка». Да и имя у него уже было – не хуже брони: нобелевский лауреат, не кот чихнул! Если что – шум поднимется на весь крещеный мир. Так что получается, что не Давид здесь поднялся на Голиафа, а дворовая шавка подняла лай из-за спин матерых псов.
«Вожди Советского Союза» и вправду пребывали в нерешительности – что же делать с этой шавкой? Связываться было явно неохота, но и оставить без ответа было нельзя – распоясается вся прочая сволота.
В самом конце декабря 1973 года в свет вышел первый том «Архипелага Гулага». Всего через неделю это событие было обсуждено на заседании Политбюро ЦК КПСС. Мнения о методах пресечения антисоветской деятельности Солженицына А.И. разделились.