Заскрипела лестница, подрывник со всей доступной скоростью спускался вниз. Беда только в том, что совсем рассвело, со стороны центрального входа звенели ключи, раздавались голоса, то отрывистые, явно военные, команды, то раскатистый басок священника.
Дверь открылась, когда Шлёма уже был внизу, подхватил валявшийся блок от мины, хозяйственной сунув его в карман, и принял от Ватника автомат.
Они бы начали стрелять, но… Первой в храм вошла странная парочка: дюжий рыжий мужик, одетый в бронежилет с крупной надписью TV и украшенную аналогичными буквами каску, державший на плече несомненную видеокамеру. Нёс он её легко, привычно, как нацеленный на врага гранатомёт новой, неизвестной модели. За ним проскользнуло похоже одетое существо, но вот его пол Ватник определить бы не взялся: ростом поменьше своего рыжего напарника, с всклокоченной многоцветной причёской и почему-то в синих круглых очках. Кот Базилио и лиса Алиса.
Если бы Дмитрий не был так напряжён – рассмеялся бы в голос.
– Ну шо ж, вот храм святой, снимайте, смотрите, всё для вас! – лебезил рядом с парочкой немолодой священник. – Великий праздник у нас сегодня, сам архиерей…
За ними в распахнутые двери хлынули бойцы сил спецназначения, «вбивци» в нарядных нахлобученицах, какие-то штатские – из первых участников молебна, вероятно, решившие подойти к открытию храма, чтобы насладиться всем от начала до конца.
И как здесь стрелять? Да никак…
Дмитрий, стараясь не делать резких движений, положил автомат на пол, подав знак Шлёме сделать то же самое. Их уже вовсю снимал оператор, а неведомого пола – судя по низкому с хрипотцой голосу всё-таки тоже мужчина – бормотало в микрофон что-то на французском, причём со скоростью, недоступной даже Эминему.
Командир спецназа заметил их одним из первых, но приказал стрелять тоже не отдал. Как-то всех сбило с толку, что два мужика стоят посреди пустой церкви – воры они, грабители, может, вообще какие-то задержавшиеся на ночь работники? – и никуда не бегут.
– Та воны ж бандосы! – высунувшись из-за плеча командира, заорал вездесущий бородатый мальчик, песмариец по жизни. – Воны ж к Степанычу вчора шлы!
– Бельгийское телевидение, комментатор Марион Станс, вы действительно бандиты, так, это ограбление церкви, прекрасные кадры, Франсуа, снимай, снимай, – пулемётом затараторило разноцветное существо в очках, без вопросительных интонаций и пауз между словами. Оно уже выскочило вперёд, повизгивая, и теперь закрывало их своим тельцем: хоть палить без разбора нахлы не начнут, уже спасибо.
По-русски существо болтало бойко, но с заметным акцентом. В окончаниях слов иногда плавало, но всё и так понятно.
Шлёма подмигнул оторопевшему Ватнику и уже поднял руки, явно сдаваясь. А что, если сыграть в эти роли, можно отделаться если не лёгким испугом, то смешным наказанием – уж из КПЗ или по дороге они как-нибудь сбегут.
Дмитрий прыснул со смеху, несмотря на всю серьёзность ситуации, и отодвинул от себя наседавшую лису Алису, едва не засунувшую ему в рот лохматую палку микрофона. Оператор тоже очутился рядом с ними, снимая в упор обоих разведчиков. Храмовый праздник – сущая чепуха, здесь наклёвывался отличный сюжет про ограбление.
– Во-первых, – перебил тараторящее существо Дмитрий, – вы мужчина или женщина?
Корреспондент неизвестного бельгийского канала запнулась на полуслове. Потом, хотя и не читала «Собачье сердце», ответила строго по тексту:
– Какая разница? – спросила она медленно, что-то прикидывая про себя.
– Просто интересно.
– Я – женщина, – призналась она после некоторых раздумий.
– В таком случае вы можете оставаться в каске, а вас, милостивый государь, прошу снять ваш головной убор, – внушительно сказал Дмитрий. – Вы же в Божьем храме.
К сожалению, дальше было не столь весело: распахнулась взломанная Дроном дверь, в церковь затащили всё ещё ничего не понимающего связанного часового, военные окружили обоих разведчиков. Автоматы было не спрятать, поэтому свою порцию оплеух при задержании получил каждый.
Но ополченцев в них – спасибо Петьке! – никто не подозревал. Судя по всему, Дрон с Алиханом успели незаметно уйти, так что были шансы, были. К тому же снявшая синие очки Марион Станс, оказавшаяся бесцветной блондинкой с плоским лицом, лишённым и намёка на косметику, вертелась вокруг, оператор снимал задержание.
Калечить прямо под камерой двух странных грабителей командир спецназа не решился.
– Марион, секунду внимания, – сказал Дмитрий, уже лишённый фонарика и «глока» вместе с кобурой, а также остального содержимого карманов, благо там и не было особо ничего. – Я хочу сделать заявление для прессы.
– Оу, – восхитилась лиса Алиса, – давайте, давайте!
– Мы – не грабители храмов, как вам сказали. Мы служим в ополчении Кавинской Республики и прибыли сюда для предотвращения варварского теракта.
В толпе прихожан, которых безуспешно пытались остановить охранники, но которые всё прибывали и прибывали, несмотря ни на что, раздался дружный вздох. Дмитрий думал, что так бывает только в кино, когда в напряжённый момент сразу десятки людей говорят «ох!», что придаёт сцене глубину и значимость. Но нет – ушлые режиссёры взяли это прямо из жизни.
Командир спецназа скривился, но, как всякий кадровый военный, без приказа понятия не имел, что делать в нештатной ситуации.
Заткнуть им рот и волочь из храма? Но эти иностранцы… Что они потом наплетут у себя в телевизоре, как это рикошетом прилетит обратно в Песмарицу, и как среагирует Кобулия? Чёрт… Ладно, не прямой эфир, пусть снимают, что хотят. Телеканал за европейский выбор народа, поправим по ходу пьесы.
– Есть какие-то доказательства? – уточнила Марион Станс. – Кроме… en plus de tes mots, кроме ваших слов?
– У моего напарника сейчас изъят радиомодуль. Дистанционный взрыватель для мины. Само взрывное устройство, к которому вели ещё дублирующие кабели – вон, видите висящие провода? – наверху, ближе к куполу. И это не всё. После взрыва и непременного обрушения храма, что повлекло бы множество жертв… Вы записывайте, записывайте! В подвале были бы обнаружены двое мёртвых людей в форме ополчения, ещё один кабель и подрывная машина. Но это чистой воды обманка для вас, журналистов, красивая картинка о зверствах ополченцев.
Лиса Алиса нервно оглянулась на командира спецназа, но спрашивать ничего не стала. Пожевала узкими губами и уточнила у Ватника:
– Там… наверху, реально, бомба?
– Более чем реально. Слазайте, снимите на камеру.
Дмитрий понимал, что подписывает себе и Шлёме приговор на смертную казнь. Даже суда не будет, сейчас отведут за храм и там, у стены, расстреляют, но был совершенно спокоен, в отличие от поникшего ювелира. Делай, что должен, и будь, что будет.
Как-то так.
Взрыв они предотвратили, нахлов в глазах бельгийцев опустили ниже плинтуса, был надежда, что они сравнительно честные журналисты и не упустят случая поймать свой хайп на всей истории. А расстрел… Никто не может жить вечно.
Сунувшихся было оторвать мятежникам головы «вбивцев» оттеснили солдаты по приказу командира спецназа. Сам решит их судьбу? Да пусть.
Марион, цепляясь за лестницу бронежилетом и звеня каской о ступеньки, действительно полезла наверх. Что-то длинно сказала по-французски, после чего к ней присоединился оператор. Прихожане теперь потрясённо молчали, только в глубине толпы, так и не вытесненной из нефа, раздавался шепоток.
– Да, это есть бомба. Нужна помощь специалистов. Профессионалов. Командир, это опасно, это будет теракт как в нашем метро когда-то, – не очень чисто, но вполне понятно сообщила сверху журналистка. – Мы ничего не трогать. Только снимаем.
Дальше Дмитрий уже не слышал. Их со Шлёмой выволокли из храма бойцы спецназа, с трудом проложив путь через толпу. У всех своя Голгофа, у них, вероятно, такая – через свежее летнее утро, под голубым небом над Русинском до ближайшего сквера: не на улице же их… исполнят.
Но всё повернулось другой стороной. Есть такая немодная уже штука – зорб, огромный пластиковый шар, надутый воздухом, прозрачный как это небо, внутри которого на растяжках крепится человек и спускается с невысокой горки.
Голова, ноги, голова, ноги, хвост!
Обитателями этого самого зорба следующие пару часов и чувствовали себя Дмитрий со Шлёмой: уже на улице их догнали Марион с рыжим оператором, добились от командира решения (а, на самом деле, приняли его за него – сам офицер предпочёл бы расстрелять эту пару ополченцев за городом без всякой огласки) ехать вместе с задержанными в Транай, в ближайшее управление Бюро Безопасности, для выяснения всех обстоятельств. И снимать, снимать горящий, прямо-таки плавящийся в руках материал о событиях в этой загадочной Песмарице, которую во всём мире до сих пор считали частью России и не особенно-то интересовались, что там и как.
– Офицер! Мы настаиваем! По дороге будет интервью с мятежники, погрузите их оружие, погрузите бомба – она же не опасна? Манифик! Это будет колоссально.
Командир спецназа, начисто замороченный происходящим, достал телефон и отошёл в сторону, явно прося новых инструкций. Из трубки доносился рык с заметным грузинским акцентом, как будто кто-то включил на громкой записи ссору где-нибудь в Тбилиси.
Вернулся он довольным. Широко улыбнулся Марион и задвинул длиннющую тираду на песмарийском, в которой объяснял, советовал и предлагал… Только вот что, для журналистов осталось загадкой. Оператор Франсуа вообще знал только французский и (куда без него!) английский, а знания Марион русского явно не хватало на диалекты.
– Пожалуйста… Я вас не понимаю! Русский, французский… Объясните на каком-нибудь из человеческих языков.
Командир скривился, но продолжил на правильном русском с рязанским выговором, выдававшим место своей учёбы в России когда-то:
– Мы едем в Транай. Я, вы с оператором, эти двое, охрана. Вам даётся эксклюзив на материал, но потом надо будет кое-что поправить. В нужном ключе.