Потом раздался треск, словно прямо на него, не выдержав своего многовекового веса, устав, падает огромное дерево. Плеснуло жаром, что-то ударило в каску, со звоном, отозвавшимся многоголосым эхом.
Там смуглянка-молдаванка
Собирает виноград.
Я краснею, я бледнею,
Захотелось вдруг сказать:
«Станем над рекою
Зорьки летние встречать»
Песня доносилась издалека, словно через слой одеял и ваты, которым кто-то окутал Дмитрия, как мама в детстве, когда он болел и температура давила, мяла его, не давая идти в школу, не давая даже встать, чтобы дойти до ванной и плеснуть в раскалённое лицо освежающей холодной водой.
И, кроме песни, не было ничего.
Вообще ничего.
Ему казалось, что он висит в пустом пространстве, в безвременной серости небытия, а из старенького ретранслятора – у них стоял такой на кухне, отец принёс откуда-то круглое пластиковое нечто с массивной ручкой регулятора громкости, лилась «Смуглянка».
– Прости, Господи… Наверное, всё. Наверное, сделал всё, что мог, – подумал Дмитрий.
Тело не ощущалось, да и было ли оно ещё – тело? Возможно, только душа, парящая под великую песню где-то между землёй и небом.
– Командир! – сказал вдруг кто-то, вырывая его из вечного пустого блаженства, заглушая песню, рывком за ноги возвращая его-таки на грешную землю. – Командир, очнись! Митька! Да что ж за чёрт, а? Алихан, полей воды ему на лицо, видишь, губы шевелятся.
Адски болела голова.
Ватник, как человек глубоко верующий, не бросался подобными словами, но сейчас другого придумать не мог – внутри черепа беспрерывно стучали молотки, целые наковальни усердно трудились над тем, чтобы ему было плохо. Совсем плохо и ещё хуже.
На лицо полилось что-то тёплое, мокрое. Он пошевелил губами, попытался сплюнуть набившуюся в рот цементную пыль, раскашлялся и сказал:
– Не надо, мама… Я сам встану. Я дойду до ванной. Не надо…
– Живой! – удивлённо сказал всё тот же голос над ним. – Пацаны, живой командир-то! Хрен его завалишь такой мелочью!
Он открыл глаза и упёрся взглядом в наклонившегося над ним Дрона с фляжкой в руке.
– Пить хочется? Пей, Митя, пей!
Припал губами к фляжке и смыл куда-то внутрь всё – ночной бой, выстрелы, взрывы, огонь «градов», пыль и боль. Даже голову немного начало отпускать.
Дмитрий сел и осмотрелся. Они прятались у ограды завода, так, чтобы с дороги остатки батальона никто не заметил, в развалинах какого-то цеха. Осталось двадцать семь человек, из которых шестеро раненых. Один тяжёлый, лежал и бредил, прижимая к себе наспех замотанную бинтами культю руки: окровавленную, страшную, словно и не рука там раньше была, а гримёры фильма ужасов решили добить зрителя жутким зрелищем. Ни пальцев там больше, ни ладони, ни запястья, одна перегнутая пополам палка, растущая из плеча.
– Связь… была? Что Венич?
Радиста нигде не видно, а ящик рации сейчас стоял у ног Алихана.
– Велел не высовываться, командир. У нас стрелковое одно, ни мин, ни РПГ, какие мы бойцы. Скоро танковая колонна пойдёт, нахловская. Велено сидеть тихо.
Дмитрий застонал и попытался встать. Штормило, да – к тому же – в голове словно фейерверк рванул, звёзды, вспышки, грохот. Тяжело привалился на место и оглянулся на завод.
Авиазавода Кавино, красы и гордости советской ещё промышленности, больше не существовало. Сталинград после освобождения или Воронеж после него же – уж фотографий военного времени он в детстве насмотрелся.
Огромное, не оседающее облако пыли застилало горизонт, закрывало восходящее солнце, делая светило смутным размазанным пятном где-то там, в глубине, над торчащими бетонными обломками, горами бетонного щебня, совершенно неразборчивыми отсюда чудом сохранившимися стенами, у которых больше ни крыш, ни смысла.
– Сидеть тихо… – как в бреду повторил Дмитрий и обернулся к дороге. – А что с нас здесь толку? Дай рацию!
– Приказ соблюдать радиомолчание, командир. Жёсткий. Однозначный. Так что извини – не дам. Зато новость расскажу, Ватник, вчера не до того было. Ты в курсе дела, что Республика ордена будет давать особо отличившимся, а? Теперь всё как у взрослых, в любой стране – государственные награды!
Алихан хохотнул, скосил глаз на запылённую, в пятнах чужой крови футболку:
– Не вру, командир. Мне одна знакомая сказала, такая, знаешь, знакомая – чистый персик. Она в аппарате Бунчука работает, машинисткой, всё знает. Так что готовь дырочку, тебе точно должны дать.
– Да за что? – горько поинтересовался Дмитрий. – За безупречную сдачу авиазавода? Или за просиживание штанов в кустах возле дороги на столицу? Даже вас, чудаков, не уберёг… Геша там остался, все комвзводов, эх… Сколько правильных пацанов полегло не понятно зачем. А в городе с этими кто будет биться, нармилиция? Пенсионеры и девчонки с дробовиками?
Он кивнул на дорогу, на которой уже показались передовые машины колонны нахлов: пара немецких штабных автомобилей из числа списанных бундесвером, с длинными антеннами, на которых полоскались чёрно-белые тряпки с ненавистной державной загогулиной.
В облаке пыли за передовыми виднелись стволы танков, очертания башен и угловатые щиты навесной брони. Да даже если не видеть это всё – слышно-то лязганье было прекрасно.
– С этими мы ещё повоюем, – откликнулся Алихан. – Было бы кому воевать. Велено ждать приказа и действовать по обстановке.
Словно в подтверждение его слов рация под ногами ожила. Переключенная – от греха подальше, чтобы не демаскировать – в беззвучный режим, она замигала сразу двумя вызовами: на общей волне и на частоте самого Ватника.
– Внимание, ополчение! Второй на связи. Ватник, Атаман, Робот, Терапевт, Механик, на вызов не отвечать. Сидите тихо. Колонну не атаковать, повторяю, не атаковать. Пропускаете, возвращаетесь незаметно в город. Берегите людей, мужики…
Венич запнулся, что ему было несвойственно, но закончил:
– Отбой связи.
Алихан отключил общий канал и нажал кнопку прямого вызова:
– На связи Первый. – Охренеть, нарком обороны?! – Ватник, не отвечать на вызов, радиомолчание. Вы герои, бойцы, просто герои. На ночь оттянули начало наступления, а теперь и мы готовы встречать нахлов. Не отвечай, Дим, надеюсь, ты жив. Удачи! Возвращайтесь, отбой связи.
И на душе потеплело, только вот… ненадолго.
За оградой в облаке пыли шли и шли бесконечные танки – Дрон их считал на всякий случай, покусывая губу – да до хрена, десятки машин. Потом БТР, потом просто грузовики, кунги с солдатами, какая-то хитрая техника с антеннами наверху, снова танки, замыкающие машины боевого охранения и разведки.
На паре грузовиков Ватник разглядел запылённые, но отлично видимые символы парашютных войск. Свои когда-то, сослуживцы, а теперь…
Дорога на Кавино была открыта.
Какой тут, к бесам, их, разведчиков, героизм: что дальше делать Республике?
22. Победа
– Товарищи! – Звягин поднялся из-за стола, навис над ним, словно оратор над трибуной, хотя слушателей было всего трое, маловато для митинга. – Благодаря героическим, да-да, товарищ Иванов, перестаньте хотя бы сейчас скептически улыбаться! – героическим усилиям разведбата и казачьего отряда атамана Бутова, задержавшим наступление на ночь, мы успели провести косметический, но достаточный ремонт взлётно-посадочной полосы аэропорта. Битум практически застыл, благодаря специальным присадкам, мусор убран, полоса расчищена и укреплена.
– А оборудование? Навигация? Наземные службы? – уточнил Венич. – Я не силён в авиации, но всё-таки: как они собираются садиться?
Санников, не имевший формального статуса в руководстве наркомата обороны, но – тем не менее, обладавший всем понятными полномочиями, устало потянулся:
– Не волнуйтесь. Всё же не гражданские борта, в Афгане ещё и не так бывало. Да и сирийский опыт, знаете ли… В общем, полчаса. Не больше. Радиомаяки привезли, а в остальном – по визуальному контролю.
– Две колонны нахлов на подходе. Им до города час-полтора при сохранении тех же темпов перемещения. – Венич покосился на Звягина: тот возвышался горой над ними. Уверенный, по-хорошему злой, как бойцовый пёс перед схваткой.
– И за это не переживайте, до городских боёв дело не дойдёт, – уверенно сказал Санников. – Не в этот раз точно.
Остатки батальона дождались ухода колонны техники: хотелось плюнуть ей в спину, конечно, или хотя бы попробовать расстрелять один из грузовиков – всё меньше солдат противника добралось бы до Кавино, но – приказ. Сидели, молчали, ждали, пока в облаке пыли скроются последние машины врага.
– Бойцы, – негромко сказал Ватник. Орать необходимости не было, все выжившие и так в пределах слышимости. – Слушай мою команду. Надо доставить раненых в госпиталь, для этого ищите транспорт. Любой транспорт, кроме машин ополчения, естественно. Угрожайте, покупайте, просите, угоняйте – не важно. Раненые должны получить помощь. Для этого оставляю здесь три тройки: Медведя, Саши-малого и Лациса. Остальные – за мной в город. Но не вдогонку за колонной, конечно, пойдём в обход, к Южному мосту, там переберёмся.
– И что делать там будем? – поинтересовался Алихан. – В смысле, есть, так точно, приказ выполняю. Просто интересуюсь заодно…
Интересуется он! Вот что значит, не военные люди, не кадровые. Смелые, отважные, жизнь готовые отдать за Родину и товарищей, но такие вот. С ненужными вопросами. Впрочем, он, Ватник, и сам такой: срочная служба осталась в далёком прошлом, а банковская дисциплина – немного другое.
– Объясняю, боец: идём на соединение с теми частями ополчения, которые попадутся первыми. Конечная цель – выход в город и выполнение приказов наркома обороны. Доступно?
– Так точно, вполне.
Дмитрий встал: шатало, конечно, но что делать. Таблетки из аптечки уже принял, голова не так болит, а до остального дела нет. Добраться бы до своих, разберёмся и с контузией.
– Дрон, назначаю командиром первого взвода, сам пов