Одна надежда, что в нём больше не будет чёрного леса и мамы в камуфляже. Детская память пластична, всё сотрётся со временем, всё смоется новыми добрыми впечатлениями.
Отцу надо бы стёкла купить, но никаких сил уже нет ждать, оттягивать момент встречи с любимой семьёй. После обеда тогда, не велика забота. Своя машина давно у дома, ребята в таком деле и не понадобятся. Сам съездит.
– А вот теперь – домой, – кинув пакет с покупками на заднее сидение, к Дрону, сказал Дмитрий. – Пора уже. Соскучился.
23. Смерти нет
Алихан развернулся на парковке у магазина, выехал на дорогу, но тут же притормозил у киоска. Дмитрий подумал вдруг, что в России за последние годы не видел ничего подобного: всё давно убрали, перенеся торговлю в более цивилизованные места, а в Песмарице, да и у них – пожалуйста. От жевательных резинок до каких-то сомнительных джинсов, пошитых, похоже, в самом ларьке, от водки до пучков кинзы – всё в одном флаконе.
А ведь можно же без этого цыганского базара, точно можно. Без «куплю валюту – продам валюту», «мы торгуем за евро» и пёстрых витрин в самодельных ларьках.
Телефон? Да, точно.
Он вытащил из кармана трубку, неловко перегнувшись набок: баба Люся, та самая соседка, часто остававшаяся со Светочкой, пока жена была на работе. Надо бы старушке сверх невеликих денег, которые они с Мариной платят, что-нибудь подарить.
– Слушаю, Людмила Валерьевна!
– Димочка, утро доброе… Я вот волнуюсь что-то. Сейчас спускалась к твоим, да дверь никто не открывает. Ключ-то есть, Мариночка дала, но я его опять сунула куда-то. Опять же, дома они должны быть, мне как раз сидеть с вашей дочкой, а я вот, старая…
Это могло продолжаться бесконечно: уж что-что, а поболтать баба Люся была горазда. Не из вредности, просто человек такой, одинокий. Скучно, вот и лились слова водопадом.
– Погодите, так, может, вышли куда? – прервал её Дмитрий. – Хотя рано, девять только с минутами. Марина сегодня на работу же не идёт?
– Не идёт, Димочка, не идёт. Но она на рынок собиралась, да и в парикмахерскую надо, там у неё целый план был, вчерась рассказывала, опять же вы должны приехать, она обед хотела поинтереснее сготовить, ну и…
Дмитрий высунулся в окно, не отключая телефон, махнул Алихану: давай побыстрее. Тот кивнул, не торопясь, но глянул в лицо командира и заспешил, не глядя кидая какие-то бутылки, банки и упаковки в пакет.
– Да вы не волнуйтесь так, Людмила Валерьевна! Я сейчас буду. Минут десять. Ну, пятнадцать. Приеду, разберёмся.
– Волнуюсь я, волнуюсь. Ухо к двери приложила – ровно ходит там кто внутри, а не открывают. Как бы с Мариночкой что не случилось, молодая, а не сердце жаловалась давеча, да и до этого…
Он так и видел, как старушка-соседка морщится, говоря это, как теребит свободной от телефон рукой уголок платка, который не снимала, кажется, никогда, как поджимает узкие сухие губы.
Несмотря на праздничное, вольное настроение, пробежала по краю сознания какая-то тучка, как бывает иногда. И причин нет, а портит что-то жизнь, хмурится в стороне, мешая дышать полной грудью. И небо такое же яркое, и клумба вдоль дороги полна цветов, переливающихся от красного к оранжевому роз, а что-то давит.
– Алихан, давай-ка шустрее! Дома что-то не так.
Водитель подбежал к машине, сунул Дрону на колени пакет с покупками и прыгнул за руль. Ватник напряжённо смотрел вперёд. Марину он набрал тут же, но… Длинные гудки, пока робот не отключил вызов. У Светочки по малолетству телефона не было, как раз для школы собирались купить самый простой кнопочный, но руки не дошли. Набрал редко используемый последнее время домашний номер, который он и сохранял только для подключения проводного интернета. Никого.
Написал ей в мессенджеры, просто так, чтобы занять руки. И голову, в которой крутились тревожные мысли.
«Уазик» гнал на пределе разрешённой скорости, притормаживая у светофоров. Разведка не разведка, а попадёшься за нарушение ПДД нармилиции – застрянешь надолго. Люди свои, понимающие, но и правилами пренебрегать не позволят.
Так, ВКонтакте, фейсбук. Везде Марина была вчера вечером, после звонка ему уже. Не сегодня. Что за дела-то?
– Командир, чего случилось? – наконец поинтересовался Дрон.
– Да моих где-то носит, не могу дозвониться. И соседка звонила, говорит, не открывают дверь. Приедем – разберёмся.
У подъезда, несмотря на ранний час, уже сидела пара старушек. Они с утра до ночи могут там, на скамейке, провести. Вот кому никакого интернета не надо, было бы ухо рядом и вагон времени. Бабы Люси не видно, но и с этими соседками Дмитрий и выскочивший за ним из машины с автоматом Дрон поздоровались вежливо: свои люди, уважать надо.
Проводив недовольным взглядом двух вооружённых людей – кобура на поясе у Ватника была всегда, скорее без штанов на улицу выйдет, чем без «глока», – переключились на современную молодёжь, войну, нахлов, Россию, Сирию и далее по списку, повторяя и предваряя выводы многочисленных экспертов по всему из сети.
– Ездють и ездють! – вздохнула одна из бабулек. – Митька-то хоть наш, соседский. А те, Митрофановна, какие были, а? Глазами так и зыркали, особенно длинный. И машина страшная, чёрная.
Дмитрий в три прыжка преодолел лестничный пролёт, повернул, поднялся бегом. Дверь в порядке, ни замки не сломаны, ни каких других следов. Ткнул в кнопку звонка и тут же, не дожидаясь, бросил под ноги пакет с покупками и полез за ключами. Попытался повернуть нижний, который запирали только, когда все уходили из дома – да нет, открыт. Вставил узкую полоску английского ключа в верхний, щёлкнул, подхватил пакет и ввалился в прихожую.
Дрон сзади страховал, автомат вон чуть не под локоть командиру сунул.
Но стрелять было не в кого. Выключатель. Свет. Прихожая как прихожая, ничего не повалено, на вешалке привычный ряд курток, с весны руки не доходили спрятать: длинная, покороче и совсем маленькая. Тапочки в углу гостевые. Зеркало. Пуфик. Да всё в порядке, всё на месте, воры бы перевернули тут всё вверх дном, да и какие воры, что у них брать-то?
Пахло только странно, словно пригорело что-то на плите. И сигаретным дымом – жена теперь дома курить начала, что ли?
– Марина, доча! Я дома, – крикнул Дмитрий. Чуть-чуть отлегло на душе, но пока недостаточно. Всё равно непонятно, куда они делись. – Что ж так накурено… Светочка, я принёс фломастеры!
В ответ из гостиной послышался странный звук. Ворчание? Такое ощущение, что, пока его не было, жена завела собаку – сразу большую, лохматую, типа кавказской овчарки, которая теперь и хрипит в ответ на незнакомый голос.
Дмитрий бросил пакет на пуфик и потянул из кобуры пистолет. Благо ни предохранителя, ни курка, «выхватил и стреляй», а, будет лишним, и спрятать недолго. Дрон прикрыл входную дверь за спиной и контролировал прихожую, выставив автомат.
Ворчание… Да нет, стон боли, сдавленный, тихий.
Дмитрий бросился на звук: гостиная? Да, оттуда! Влетел в комнату и замер: любимая жена, изрезанная, с красными жуткими точками сигаретных ожогов, была примотана скотчем к «шведской стенке», лесенке, вделанной вертикально в стену, где он иногда занимался физкультурой, когда на спортзал не хватало времени. Руки заломлены назад, голова бессильно повисла. Марина только вздрагивала и тихонько, глухо подвывала.
Пол под ней бугрился блестящими лужицами крови, натекло порядочно.
Дмитрий бросился на кухню, топча разбросанные в изобилии на полу окурки – вон под некоторыми прожжённый линолеум пятнами, да разве до того? Рывком вытащил ящик со столовыми приборами, едва не уронив его себе на ноги, выдернул нож подлиннее и вернулся в гостиную. Пистолет мешал, он сунул его обратно в кобуру, даже не снимая с боевого взвода. Неправильно, но плевать, плевать! Некогда.
Дрон, опасливо поглядывая по сторонам, сунулся в спальню, потом вышел, заглянул на кухню и отправился по коридору к детской.
Дмитрий разрезал скотч рывками, полосовал, не заботясь о том, что местами задевал Марину, чиркал по перекладинам лестницы, время от времени упираясь кончиком лезвия в стену.
Подхватил обмякшее тело, на руках отнёс к дивану, приподнял закрывавшие лицо спутанные, мокрые от крови волосы. Содрал полоску скотча с губ, мешавшую жене не только говорить, но и дышать. Поправил халат, еде державшийся на паре пуговиц – остальные были оторваны. Дела были хуже некуда: вот эта рана на шее – очень плохая; не перерезали совсем, конечно, но близко к тому. Задета артерию, кровь так и лилась упругими толчками, послушная гнавшему её сердцу, выходила наружу, заливая всё.
Вместе с кровью уходила жизнь.
– Митень… Любимый… Убили меня, гады. – Прохрипела Марина. – Злая баба тут была. Очень злая… Красивая, а сука…
– Дрон! – закричал Ватник. – Скорую, быстро! Милицию вызывай! Нашим звони, я этих тварей достану!
Марина уходила на глазах. Бог знает, чего стоило продержаться до этого момента, но силы кончались. И кровь, кровь… Как её остановить при таком ранении? Как? Дмитрий метался по комнате, то пытаясь обвязать отрезанным наискосок куском шторы, то прижать подушку.
Всё было напрасно.
– Солнышко моё, не умирай, не надо! – взывал он, но напрасно. Толчки крови всё слабее, Марина прикрыла глаза, хрипло что-то прошептала. Он не расслышал, наклонился к самым губам, но поздно. Даже дыхания уже не слышно.
– Дрон, – сказал он бойцу. – Где дочка? Где Светочка, ты её видел в квартире?
Тот замялся, опустив взгляд. Автомат уже повесил на плечо: мощная штука, но бесполезная, когда враг уже ускользнул. Опустил телефон, по которому вызывал всех по очереди. Потом тихо сказал:
– В ванной, командир… Не ходи туда, не надо.
Дмитрий оттолкнул его с дороги и бросился в ванную. Что значит – не надо?!
Ванна была налита доверху, до краёв, всю поверхность воды устилали листки с дочкиными рисунками – и старыми, ещё довоенными, блиставшими разноцветием ярких красок, уже слегка расплывшихся в воде, и последними, суше и строже, где было много чёрного.