– Тебе здесь нравится? – осмелилась спросить Вартуша. Вроде бы, глупо звучало: не нравилось бы – уехал. Но ей хотелось сравнить свои впечатления с тем, кто помнил тусклую северную жизнь.
– Иногда очень жарко, – вздохнул Мохито. – Хочется спрятаться в глубокий погреб и залечь в спячку среди лета. И по службе загрузка выше – постоянные проверки на взрывные устройства, патрулирование, заминированные машины, террористы-смертники. Но лучше чем в столице. Я тут прижился, ни домой, ни в столицу не хочу.
Он наклонился к Тише:
– Пойдем на ярмарку?
Тот бросил ветку с абрикосами, забрал у Мохито персик, и неожиданно четко ответил:
– Да.
– Вот и договорились.
Тиша ответил, а Вартуша от счастья онемела. Она постоянно повторяла простые слова, хотела услышать: «Нет» или «Да», но ребенок всегда молчал.
Ошеломленная Вартуша отвела Тишу домой – она постепенно привыкала к мысли, что живет в этой квартире по праву – приготовила ужин, закинула стирку в машинку и наметила розочки и виноградные листья на ватмане. Лоза обвивала надпись «С днем рождения, Гвидон!», несла на себе плоды и бутоны, а внизу, под местом для портрета, смыкалась с букетом из ромашек и маков.
На следующий день она предъявила набросок подразделению, искупалась в море похвалы, отказалась от банки бузинного пива и блинчиков, и впервые задумалась над проблемой – как оградить Тишу от повторения той лексики, которую Гвидоновы волки произносят в качестве междометий, а Светозар употребляет вместо вводных слов?
Шли дни, июльское солнце поддавало жару, ветви деревьев гнулись под тяжестью фруктов. Плакат на день рождения лежал в кабинете-кладовке – Гвидоновы волки собирались забрать его прямо перед празднеством, после дежурства на Зажинки. Светозар принял дознавателя из УСБ, вызывал к нему и Зорьяна, и Мохито, но Вартуше не удалось подслушать ни одного звука – всех, кто был на этаже, выдворили на улицу.
Ни Зорьян, ни Мохито не выглядели опечаленными. Заступали на суточные дежурства, отсыпались, подъедали выпечку с подоконника Вартуши: она приспособилась печь противень ватрушек утром, и противень – вечером. Гладили плюшевого медведя, требовали список продуктов, которые надо купить, приносили рецепты кексов и печенья с лимонной глазурью от жены Цветана и мачехи Йонаша.
Вартуша освоилась в части. Привыкла выделять долю ватрушек лису Христофору и волку Живомиру, болтала с человеком-бухгалтером, иногда усаживала Тишу в вертолет или на борт бронеавтомобиля – убедившись, что техника не стронется с места. Мысли о возможном злословии она успешно прогоняла прочь, даже шею в плечи уже не втягивала, когда слышала, как волки в отдалении хохочут. А выходить за пределы изученного мирка пока побаивалась. Ей хватало походов в ближайший магазин, а Тише – домашних развлечений: мяч, жираф, кубики, конструктор из ярких пластмассовых деталей, мягкие игрушки, карандаши, альбомы и соленое тесто для лепки. На хуторе ничего подобного не было, а тут свалилось настоящее богатство.
Мохито в перерывах между дежурствами обустроил детский уголок. Выполол часть дикого винограда и бурьян, повесил качели, постелил пенопластовый коврик и накрыл его покрывалом. Отмыл лавочку, прикрепил к ней три связки воздушных шариков, и вкопал ножки стола, чтобы тот не шатался, когда на него кладут локти. В старой ванне, которую рабочие вынесли из квартиры Вартуши, теперь был устроен бассейн для пластмассовых уток и рыбок. Мохито придирчиво проверял воду, вылавливал мусор, а по мере надобности таскал ведра со второго этажа, повторяя:
– Это я придумал, я и должен с этим разбираться. Не собираюсь тебя напрягать.
Тиша уток почти не трогал, зато Зорьян полюбил валяться на коврике, с кем-то шептаться по телефону и гонять разноцветных водоплавающих от бортика к бортику. Вартуша подозревала, кто был этим таинственным абонентом, но с расспросами не лезла – раз в два дня получала приветы от Вероники, и на том спасибо.
К Зажинкам отряд перешел на усиленный режим несения службы. Вартуша напекла печений и пряников с лимонной глазурью, попросилась выйти в город, к алтарю Хлебодарной – «Сидящие» были все так же огорожены щитами – и получила отказ.
– Не надо, – спокойно сказал Мохито. – На Зажинки обычно не взрывают и не минируют, копят силы к Сретению. Но и пьяных дураков в толпе хватает, и фанатики оживляются. Посиди дома. Оставим несколько печений, в будний день после выходных отнесем. Если захочешь, съездим на вокзал. Там двойной алтарь, отдельный зал возле пригородных касс. Многие специально туда подношения и скрутки несут, говорят, что поезда по железной дороге горе увозят и топят в море. А когда здесь купол поставят, будешь в праздники дары возлагать. С Нелли и Ханной, Шольт уже сказал, что будет жену с детьми к нам отправлять.
Вартуша согласилась легко, без дурных предчувствий. Она верила, что Мохито не будет ограничивать ее свободу без надобности. Идти одной было страшновато – и Тиша мог испугаться в толпе, и сама она могла заблудиться, толком не зная город.
Два подразделения отправились на патрулирование в пятницу, в обед. Мохито сказал, что они с Зорьяном вернутся к часу ночи, поспят, а в субботу утром заступят на суточное дежурство. Вартуша постоянно слышала крики со стороны административного здания и плаца – Светозар корректировал графики, менял сменами бойцов для минно-розыскной работы. Поскольку не требовалось ни рисовать новый «Уголок позора», ни разбирать книги, Вартуша засела на кухне, пытаясь испечь кексы с сухофруктами. Не только с изюмом, но и курагой и черносливом. В качестве тренировки ко Дню Преломления Хлеба.
Она увидела в окно, как Зорьян промчался в квартиру, сдирая с себя бронежилет. Тут же выбежал на лапах, нырнул в кусты, спрямляя путь к плацу. Взревели моторы – два броневика должны были перегораживать въезды на набережную. Вартуша даже не подумала выйти и помахать им вслед – Мохито же сказал, что они вернутся к часу ночи. Нужно было решить, что приготовить на поздний ужин. И на всякий случай что-то, что завтра можно взять с собой для быстрого перекуса.
От готовки ее оторвал вой сирены. Вартуша убедилась, что Тиша продолжает играть с надувным жирафом, пытаясь накормить его деталями конструктора, прошла по дорожке и отпрянула от распахнувшейся двери подъезда. Христофор побежал в сторону ангаров и плаца, за ним, чуть не стоптав Вартушу – Живомир.
– Что случилось? – крикнула она им в спины.
Никто не замедлился и не обернулся, чтобы дать ответ. Репродуктор на столбе сообщил:
– Боевая тревога. Всем занять свои места согласно штатному расписанию. Боевая тревога.
Вартуша почти побежала к плацу – повторить вопрос, докричаться хоть до кого-нибудь – но остановилась, услышав плач Тиши. Бросить ребенка, испугавшегося воя сирены и голоса, монотонно повторяющего команду, она не могла. И вернулась к дому.
Глава 8. Вероника
Мать похоронили на старом деревенском кладбище, выполняя волю, прописанную в завещании. Роскошный парк и замок с башенками выстроили на месте обезлюдевшего хутора – там когда-то жили родители отца. Мать тогда жила в деревне по соседству. Там родители и познакомились – в сельском клубе, на дискотеке, на лавочке, заплеванной шелухой от семечек.
Деревня не процветала, но и не умирала – несколько домов подросли до двух этажей, клуб закрыли за ненадобностью, зато отгрохали бензоколонку с придорожным кафе и сияющим туалетом. Родители Юлианы тихо спились, держа кур и ежегодного кабанчика, и отправились на кладбище почти одновременно, не доставив хлопот ни дочери, ни бывшему зятю, ни внучке, навещавшей их раз в полгода.
Вероника постояла возле свежей могилы, прошла к дедушке и бабушке, машинально вырвала пару пучков травы, проросшей между цветами после дождей. Похороны прошли более чем скромно: могильщики, приглашенный служитель Хлебодарной, старый телохранитель родителей медведь-гризли, отвозивший Веронику в школу, и двоюродный брат отца, он же семейный доктор.
Не было ни рыданий, ни речей – охапки темных, почти черных, и снежно-белых тюльпанов, доставленных самолетом из заморской теплицы, и натянутое молчание. Вероника успела побушевать из-за невозможности добраться до санитара и разорвать его голыми руками, порыдать на плече отца, вспоминая детство, старую родительскую квартиру и запах утренних кексов с сухофруктами, а после перепадов почувствовала скверное облегчение. Больше не будет пьяных истерик, аконитового беспамятства, вопросов: «Кто ты такая? Что здесь делаешь? Куда пропала моя дочка?» и встреч под надзором психиатров и адвокатов для ежегодного подтверждения завещания.
«Это закончилось. Будет что-то другое. Я приеду сюда и расскажу могильным холмикам, в какую сторону повернулась моя жизнь».
Звонок Светозара настиг ее на заднем сиденье машины. Несколько дней назад волк прислал ей соболезнование от личного состава части. Вероника обошлась стандартным ответом, а потом, в разговоре с Зорькой, выяснила, что командир взял под контроль мочеиспускание военнослужащих и запретил обгаживать ее порожки. Пришлось внести ясность: позвонить Светозару и объяснить, что Зорька может метить ее участок, сколько душа пожелает. И жрать в саду хоть шелковицу, хоть персики, хоть что там еще растет – например, бурьян. И намекнуть, что существует прямая зависимость между Зорькиной свободой действий и качеством асфальтирования дорожек и вертолетной площадки. Светозар чутко отреагировал на замечание и пообещал по мере сил заботиться о благополучии отдельного военнослужащего.
Первой мыслью было, что с Зорькой что-то случилось. Вероника вцепилась в телефон, поспешно ответила и получила заверение, что Зорька жив-здоров. Что ему сделается? Суп в столовой вчера не ел.
– У меня к вам просьба как к представительнице фонда «Хранитель наследия», – проговорил Светозар. – Можете ли вы оказать помощь лаборатории криминологической экспертизы? У них там плохая электропроводка и в любой момент может случиться пожар. Нужно будет после пожара сделать ремонт и поменять проводку.