ойны! Высказывается мысль о глубоком уроне, который был нанесен престижу нашего государства союзом с фашистской диктатурой. И, наконец, что Гитлер просто не в состоянии был после захвата Польши идти войной на СССР!
Думается, все эти вопросы требуют очень серьезной и длительной проработки, изучения всех документов. Пока же можно поставить под сомнение и вновь выдвинутые гипотезы. Тот факт, что мы поторопились с заключением советско-германского пакта и сами оттолкнули от себя западные демократии, далеко не бесспорен. Это сейчас такая возможность просматривается. А в то время были только разговоры и обещания, которые не подкреплялись действиями. Возможность войны на два фронта с точки зрения того времени отнюдь не исключалась. Это сейчас легко рассуждать, как поступила бы Япония. И уж совсем странно заявление о невозможности для Гитлера продолжать движение на восток после Польской кампании. Ведь те же исследователи сами утверждают, что он прекрасно знал о невосполнимом уроне, нанесенном нашей армии чудовищными репрессиями последних лет, и значительном отставании в оснащении РККА новыми видами вооружения. Гитлер не мог не понимать, что Советскому Союзу нужно время для наращивания своей мощи. Да, плана «Барбаросса» еще не было, но как можно поручиться за то, что, оказавшись в нескольких километрах от Минска, гитлеровские дивизии остановились бы? И еще не известно, как повели бы себя Англия и Франция. Примером тому может служить «странная война», развернувшаяся через несколько месяцев на Западном фронте. Что же касается престижа и торопливости, то не грех вспомнить и о том, кто первый вступил в сговор с фашизмом. Ведь это западные демократии подарили Гитлеру Чехословакию. А англо-германская декларация, подписанная 30 сентября 1938 года, и франко-германская декларация от 6 декабря 1938 года, по сути дела, являлись договорами о ненападении. Так кто первый начал? И рассуждение о том, что советско-германский пакт спровоцировал Вторую мировую войну, совершенно бездоказательно.
1 сентябре 1939 года германские танки пересекли польскую границу. Сотни самолетов обрушили свой смертоносный груз на польские города и села. Началась Вторая мировая война.
В этот же день внеочередная сессия Верховного Совета СССР приняла закон о всеобщей воинской обязанности.
3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии, и это только подстегнуло Гитлера к увеличению темпа наступления в Польше.
Начало войны, пусть даже в другой стране, на военного человека действует особенно, а если боевые действия идут недалеко от границ твоей Родины, да еще не исключена возможность нападения на нее, все чувства обостряются до предела. Поэтому в штабе Киевского Особого военного округа жили и работали в полуфронтовом режиме. Третий год Ватутин не пользовался отпуском, да и выходные дни давно отмечал только на листке календаря. Татьяна Романовна уже давно привыкла к жесткому распорядку дня мужа, и лишь редкие минуты отдыха семья проводила вместе. Николай Федорович очень переживал, что почти не занимается детьми, что видит их большей частью спящими. Но, наверно, от этого он любил их еще больше. Дети отвечали ему такой же восторженной привязанностью.
Помимо службы Ватутину приходилось заниматься общественной работой. Как члена партбюро штаба округа его избирали делегатом на XV конференцию большевиков Украины, а там — в Центральную ревизионную комиссию ЦК КП(б)У. В эти дни Николай Федорович познакомился с первым секретарем компартии Украины Никитой Сергеевичем Хрущевым. Невысокого роста, плотный, с живыми, умными глазами, доброй улыбкой, в простенькой косоворотке и кепке, Никита Сергеевич быстро располагал к себе людей. Николай Федорович скоро понял, что за внешней простотой скрывается цепкий ум, природная сметка, государственный масштаб мышления. Хрущев глубоко вникал в жизнь округа, помогал его командованию, и Ватутину часто приходилось встречаться с ним. Мог ли он тогда предположить, что всего через каких-то четыре года Хрущев станет членом Военного совета фронта, которым придется командовать ему, Ватутину? Хрущев тоже обратил внимание на энергичного военного, активно работающего в ревизионной комиссии, по достоинству оценил его способность работать до самозабвения.
Сама обстановка требовала такого самозабвения. В день вступления в войну Англии и Франции Ватутин получил телеграмму наркома обороны, предписывающую задержать увольнение в запас выслуживших срок службы красноармейцев и прекратить отпуска командного состава. Все части и соединения приказывалось перевести в повышенную боевую готовность, развернуть системы связи.
Тимошенко, выслушав доклад Ватутина, нахмурил брови.
— Думаю, на этот раз столкновения не избежать, — сказал он озабоченно.
— Неужели с немцами? Может, с поляками, румынами?
— Все будет зависеть от того, как долго продлится Польская кампания. Каковы планы Гитлера? Повернет ли он войска на запад или... Идет-то он на восток...
— Полагаю, Польше долго не продержаться, по техническому оснащению и боевой подготовке личного состава ее армия значительно уступает вермахту. Много показухи, но ведь и немцы еще не были в настоящих боях. И все равно, думаю, немцы сильнее...
Николай Федорович не ошибся. Через два дня стало ясно, что главные силы польской армии разбиты и немецкие танки устремились к Варшаве. Из Москвы пришла новая директива — поднять войска округа по боевой тревоге и к 7 сентября начать широкомасштабные учебные сборы с призывом из запаса военнообязанных. Но события в Польше опережали все предварительные мероприятия Генерального штаба РККА, правительство Мосьцицкого самораспустилось и бежало к румынской границе. 7 сентября польский главнокомандующий генерал Рыдз-Смиглы покинул Варшаву, и уже на следующий день немецкие танки завязали бои на окраинах польской столицы. Судьба Варшавы была предрешена.
В Киеве на узле связи Ватутин принял новую директиву наркома обороны. Киевский округ развертывался в Украинский фронт в составе трех армий под командованием Тимошенко. Такая же метаморфоза произошла с Белорусским округом. Ни Ватутин, ни даже командующие новыми фронтами не знали, что вступают в силу секретные статьи советско-германского договора, по которому Польша делилась на сферы влияния теперь уже Гитлером и Сталиным. Для Ватутина и его товарищей было ясно лишь одно — намечается поход в Западную Украину и Западную Белоруссию.
Как и год назад, началась большая оперативно-организационная работа. Тимошенко, Ватутин, штаб вновь созданного фронта не знали покоя ни днем, ни ночью. Контролировали передвижение и развертывание войск, оснащение их вооружением и военной техникой, занятие исходных районов. В районе Перча, Олевск, Белокоровичи разворачивался 15-й отдельный стрелковый корпус; в районе Новоград-Волынский, Славута, Шепетовка — 5-я армия; в районе Купель, Сатанов, Проскуров — 6-я армия; в районе Гусятин, Каменец-Подольский, Яромолинцы — 12-я армия. Сам штаб фронта Ватутин вывел на знакомый командный пункт в Проскуров.
17 сентября польскому послу в Москве была вручена нота, в которой говорилось, что советское правительство не может безразлично относиться к дальнейшей судьбе единокровных украинцев и белорусов и потому отдало распоряжение командованию Красной Армии «взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии». Вот куда завели мир нерешительность и антикоммунизм западных демократий, безнравственность сталинских политиков и безумные планы Гитлера.
Ранним утром 16 сентября Ватутин получил директиву: к исходу дня войска фронта привести в полную боевую готовность и с утра 17 сентября перейти государственную границу, начать наступательные действия. Николай Федорович приказал немедленно собрать операторов, поставил задачу на подготовку карт, документов. Сам же засел за боевой приказ. Через час командующий фронтом подписал его.
Шепетовской группе И.Г. Советникова было приказано наступать в направлении Ровно, Луцк и к исходу второго дня овладеть Луцком. Волочиской группе Ф.И. Голикова предписывалось наступать на Тернополь, Львов и к исходу 18 сентября подойти к Львову. Каменец-Подольская группа И.В. Тюленева должна была двигаться на Чертков и на второй день овладеть Станиславом. Приказывалось предпринять все возможное, чтобы исключить применение оружия. Четкой договоренности с польским правительством не было, да и могло ли оно как-то повлиять на ситуацию, находясь за пределами своей страны? Между тем воздушная разведка доносила, что немцы подходят к Львову с юга, севернее идут бои на Западном Буге. Все дороги в направлении на восток и в Румынию забиты беженцами и отступающими войсками. Кое-где на польско-советской границе появились польские гусары, они устанавливали орудия, пулеметы. Агентурная разведка доносила, что простой народ ждет Красную Армию, кое-где уже созданы ревкомы, в городах формируется рабочая гвардия, а в деревнях — крестьянская милиция.
Эта ночь показалась Николаю Федоровичу бесконечной. Поминутно звонили телефоны, работали аппараты ВЧ, появлялись и исчезали связные. Наконец в 4 часа 30 минут в армии пошла короткая, но долгожданная команда, и ровно в 5 часов утра войска двинулись вперед.
Ватутин надолго засел на узле связи. Здесь же находились начальник оперативного отдела В.М. Злобин, начальники разведки и всех других служб. Скоро начали поступать донесения.
— Как дела? — отрывисто спросил вошедший Тимошенко.
— Пока все нормально, — доложил Ватутин. — Организованного сопротивления нигде не оказано. Войска продвигаются успешно. Взято много солдат и офицеров польской армии, орудия, пулеметы, другое вооружение. Еще больше беженцев...
— Меня больше всего беспокоит львовское направление, немцы могут нас упредить.
— Меня тоже, поэтому прошу разрешения убыть в 6-ю армию, чтобы на месте проконтролировать выполнение приказа и оказать командованию при необходимости практическую помощь.
— Торопишься ты в войска, Николай Федорович. А впрочем, если все пойдет по плану, завтра в ночь можешь отправляться. За себя оставь Злобина. Обстановку прошу докладывать немедленно.