Вечерами, вернувшись в штаб фронта, Николай Федорович, еще не поужинав, садился за карту, придвигал к себе стопку донесений, других штабных документов. Хрущев в таких случаях возмущался больше всех.
— Так не пойдет, Николай Федорович, — говорил он. — Целый день не евши мотаешься по войскам, ползаешь по переднему краю, а добравшись домой — сразу за бумаги.
— Да кормит меня Глушаков, кормит, — отбивался Ватутин.
— Знаю, как кормит. Всухомятку — не еда. Да и отдыхать хоть пару часов надо. Шутка ли, второй «виллис» загоняешь, а ведь этой машине сносу нет...
— Сдаюсь, Никита Сергеевич, сдаюсь. Но и вы весь день на колесах. За начальника тыла, что ли, работаете или за начмеда?
— За себя работаю. Сейчас мое место там. Такую махину войск и техники вижу впервые...
Действительно, войска получили значительные пополнения. Только Центральный и Воронежский фронты пополнились 10 стрелковыми дивизиями, 10 истребительно-противотанковыми бригадами, 13 истребительно-противотанковыми полками, 14 артиллерийскими полками, 8 полками «катюш», 7 отдельными танковыми и самоходно-артиллерийскими полками. Фронты получили 5635 орудий, 3522 миномета и 1294 самолета.
Армии Центрального фронта генерала Рокоссовского оборонялись на участке протяженностью до 306 километров от Александровки до Коренева. Воронежский фронт держал оборону от Коренева до Волчанска, что составляло 244 километра.
Николай Федорович заметил, что Хрущев хочет еще что-то сказать, но не решается.
— Ну что там вы еще припрятали? Вижу по глазам, — сказал он улыбнувшись. — Плохие новости оттуда? — Ватутин показал пальцем наверх.
— Оттуда, — сказал Хрущев. — Ставка не утвердила наши предложения о наступлении на юго-запад, а ведь совсем было согласилась. Принято решение основной удар наносить на Киев.
— Ну, это не так огорчительно. Мои ночные бдения кое-что значат. Мы действительно поспешили. Здесь Ставка права, ее аргументы более весомы. Я уже начал готовить проработки по новому направлению, но сейчас главное — остановить врага.
«Одновременно с подготовкой обороны, — вспоминал С.М. Штеменко, — продумывались и взвешивались все детали контрнаступления. Особую заботу Ставки и Генерального штаба составлял выбор направления главного удара. Думали над этим основательно и не сразу пришли к лучшему решению.
Первоначально многих заинтересовало предложение командования Воронежского фронта: сосредоточить главные усилия южнее Курска и бить в направлении Харьков, Днепропетровск, стремясь овладеть крупным плацдармом на берегу Днепра, с последующим выходом на рубеж Кременчуг, Кривой Рог, Херсон, а при благоприятных условиях — на меридиан Черкассы, Николаев. По мнению Военного совета фронта, именно здесь контрнаступление позволяло «достичь решающих для исхода войны результатов». Оно вывело бы из войны группу армий «Юг» — наиболее активную в то время силу немецко-фашистского командования, лишило бы противника богатейшей продовольственной базы и таких важных промышленных районов, как Донбасс, Криворожье, Харьков, Днепропетровск. Кроме того, мы приблизились бы к границам южных союзников гитлеровской Германии и тем ускорили бы выход последних из войны. В операции предлагалось использовать Воронежский, Юго-Западный, Южный фронты, а на заключительном этапе и Центральный фронт, с соответствующим усилением за счет резервов Ставки.
Идея разгрома южного фланга противника была заманчивой. Но этот план все-таки отвергли. Он не затрагивал центр советско-германского фронта и, главное, западное стратегическое направление, не обезвреживал основную группировку противника — группу армий «Центр», которая в этом случае угрожала бы флангам наших важнейших фронтов, оставлял в стороне направление на Киев, весьма важное в политическом, экономическом и чисто военном отношении.
Удар на Харьков, Полтаву, Киев был, по мнению Генерального штаба, наиболее перспективным. Выход Красной Армии к столице Украины — важному экономическому центру страны — давал большие стратегические результаты. При этом достигалось все, что сулило наступление в направлении Днепропетровска, и вдобавок еще расчленение фронта противника (особенно в случае выхода советских войск к Карпатам), затруднялось взаимодействие между важнейшими его группировками. Из района Киева в равной степени можно было угрожать флангам и тылу как группы армий «Юг», так (что особенно важно!) и правому флангу группы армий «Центр». Наконец, при таком варианте мы приобретали выгодное положение для последующих действий. Он и был принят».
С новым начальником штаба фронта генералом С.П. Ивановым Ватутин часами засиживался за картой, они прикидывали варианты, спорили. Спали уже на заре — не более двух часов. Утром убывали на целый день в войска, а вечерами все начиналось сначала...
— Все, начинаем повторяться, — сказал в одну из таких ночей Ватутин. — Я почти уверен, что у немцев есть три направления для удара. Первое — из района Белгорода на Обоянь, второе — оттуда же на Корочу, и третье — на Волчанск и Новый Оскол. Наиболее вероятны два первых, поэтому будем сосредоточивать усилия именно здесь, на левом крыле фронта. Тебя, Семен Павлович, прошу усилить разведку, мы должны знать о противнике все или почти все...
Воронежский фронт имел в своем составе 38, 40, 69, 6 и 7-ю гвардейские, 1-ю танковую и 2-ю воздушную армии, а также 35-й гвардейский стрелковый, 2-й и 5-й гвардейские танковые корпуса. Согласно своему замыслу Ватутин сосредоточил на левом крыле фронта, на участке 164 километра (около 68 процентов общей протяженности фронта), 83 процента стрелковых дивизий, 90 процентов танков и САУ, свыше 86 процентов артиллерии. Войска расположились в два эшелона: в первом — 38, 40, 6 и 7-я гвардейские армии; во втором — 1-я танковая и 69-я армии. В резерве находились танковые и стрелковый корпуса, артиллерийские противотанковые полки и бригады большой мощности.
Уже к середине мая на Курском выступе оборудовали восемь оборонительных рубежей и полос, глубиной до 300 километров. Каждая армия возвела три полосы обороны, каждый фронт имел три фронтовых рубежа. Построили оборонительные рубежи и войска Степного фронта. Только одна полоса обороны на Воронежском фронте включала в себя 5 сплошных траншей полного профиля, соединенных ходами сообщения. В среднем каждая дивизия отрыла до 70 километров траншей. По фронту и в глубину на каждом километре сооружалось до 7 дзотов.
Танкоопасные направления перекрывали противотанковые рвы, берега рек и оврагов ощетинились эскарпами, лесные дороги пересекали завалы. Были полностью заминированы мосты и многие участки дорог.
Разведка работала неплохо, и Ватутин имел сведения, что против его фронта противник сосредоточил 5 пехотных дивизий 2-й армии из группы армий «Центр», всю 4-ю танковую армию и основные силы оперативной группы «Кемпф», входящие в группу армий «Юг». А это еще 15 пехотных, 8 танковых и моторизованных дивизий. Именно на участке его фронта находились два отдельных батальона тяжелых танков и дивизионы новых штурмовых орудий. Потом выяснилось, что сил у немцев было больше... Командовал этими войсками старый знакомый Ватутина фельдмаршал Манштейн.
Все, казалось, было готово для встречи врага, а Николай Федорович продолжал кропотливую работу в штабе и войсках. Генерал С.П. Иванов впоследствии вспоминал: «Генерал Н.Ф. Ватутин с неизменным вниманием относился к нуждам и запросам штаба, с его стороны штабисты всегда встречали полное понимание и всестороннюю поддержку. Да это и неудивительно. Ведь пройдя все ступени штабной службы, вплоть до заместителя начальника Генерального штаба, он знал все профессиональные тонкости, о событиях судил масштабно, сразу схватывал суть дела. Это был настоящий генштабист, человек отменной работоспособности, сильной воли и исключительной деловой целеустремленности. В нем как нельзя лучше сочетались черты командующего и руководителя крупного штаба. Самым тесным образом Н.Ф. Ватутин поддерживал контакты с войсками, куда он часто выезжал, причем о своих поездках ставил в известность и штаб. Он всегда знал о запросах, нуждах, настроениях не только командного, но и рядового состава, и при необходимости оперативно оказывал действенную помощь».
В начале мая появились первые реальные признаки скорого наступления противника. Агентурная разведка доносила, что Гитлер собирает руководство вермахта для принятия окончательного решения о начале активных действий на Восточном фронте. Такое совещание действительно состоялось в Мюнхене 3—4 мая. Вскоре пришли сведения, что наступление начнется 10—12 мая. Эти сведения подтверждала и фронтовая разведка.
Немедленно в войска Брянского, Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов пошла телеграмма за подписью Сталина и Василевского:
«По некоторым данным, противник может перейти в наступление 10—12 мая на орловско-курском, или белгородско-обоянском направлении, или на обоих направлениях вместе.
Ставка Верховного Главнокомандования приказывает: к утру 10 мая иметь все войска, как первой линии обороны, так и резервов, в полной боевой готовности встретить возможный удар врага. Особенное внимание уделить готовности нашей авиации с тем, чтобы в случае наступления противника не только отразить удары авиации противника, но и с первого же момента его активных действий завоевать господство в воздухе.
Получение подтвердить. О принятых мерах донести».
Командующие немедленно подтвердили готовность, а Рокоссовский и Ватутин доложили о спланированной контрподготовке артиллерии и авиации фронтов.
Войска застыли в напряженном ожидании, но ни 10, ни 11, ни 12-го наступления не последовало. Захваченные войсками Воронежского фронта пленные ничего толком сказать не могли, вели себя крайне неуверенно. В этой неуверенности Ватутин усмотрел колебания противника.
— Думаю, надо вернуться к нашему предложению по упреждающему удару, — сказал он на заседании Военного совета фронта 13 мая, когда стало окончательно ясно, что наступление врага задерживается. — Немцы сейчас не ожидают нашего удара, подтягивают резервы, и в этот весьма переменчивый момент войска фронта могут иметь успех. Созданная же оборона дает нам гарантию надежного тыла.