— Или заставят установить связь с другой частью мозга! Понимаю. Ну, начинайте.
— Я уже начал две минуты назад.
Генерал посмотрел на Батчера.
— Я ничего не вижу.
— И еще минуту не увидите. — Доктор продолжал манипуляции. — Система парадоксов, которую я шлю ему, должна еще прорваться через внешнюю оболочку мозга.
Внезапно губы на твердом мускулистом лице Батчера разошлись, обнажив зубы.
— Начинается, — сказал доктор Тмварба.
— Что происходит с мисс Вонг?
Лицо Ридры тоже исказилось.
— Я надеялся, что этого не случится, — вздохнул доктор Тмварба, — но подозревал… Они в телепатическом контакте!
Треск стула Батчера. Ремень, крепивший голову, ослаб, и череп Батчера ударился о спинку сиденья.
Звук со стороны Ридры перешел в вопль, потом прекратился. Ее испуганные глаза дважды мигнули, она закричала:
— О, Моки, как больно!
Один из ремней, удерживающий руку Батчера, лопнул, взлетел кулак.
Доктор Тмварба нажал кнопку, белый свет сменился желтым, что-то произошло с телом Батчера — он расслабился, тяжело дыша.
— Выпустите меня, — донеслось от Ридры.
Доктор Тмварба нажал кнопку и ремни, стягивающие ее лоб, икры, запястья, с треском раскрылись. Она бросилась через камеру к Батчеру.
— Его тоже!
Он нажал другую кнопку, и Батчер свалился ей на руки. Под его тяжестью она опустилась на пол и начала делать ему массаж.
Генерал Форестер держал их под прицелом вибропистолета.
— Итак, ради дьявола, кто он и откуда?
Батчер привстал, опираясь руками о пол.
— Най… — начал он. — Я… я Найлз Вер Дорко… — Голос его утратил жесткость. Он стал немного выше тоном и был теперь окрашен легким аристократическим акцентом. — Армседж. Я родился в Армседже. Я… и я убил своего отца!
Дверная плита скользнула в сторону. Послышался запах дыма и окалины.
— Дьявол, чем так воняет, — воскликнул генерал Форестер. — Этого не может быть!
— Я предполагал, — сказал доктор Тмварба уверенно, — что половина защитных слоев этой камеры будет прорвана. Если бы это продолжалось еще несколько минут, у нас вообще не было бы шансов.
Послышался шум шагов, и вымазанный сажей космонавт остановился, пошатываясь, у двери.
— Генерал Форестер, с вами все в порядке? Внешняя стена взорвана, каким-то образом вскрыты радиозамки на двойных дверях! И керамические стены пробиты почти до середины. Похоже на лазер…
Генерал сильно побледнел.
— Кто пытался пробиться сюда?
Батчер встал на ноги, держась за плечо Ридры.
— Несколько наиболее остроумных моделей моего отца, включая ТВ-55. Здесь, в штаб-квартире Администрации Союза, их должно быть не меньше шести, и весьма эффективных! Но теперь об этом можно не беспокоиться.
— Я успокоюсь только тогда, — размеренно сказал генерал Форестер, — когда мне все объяснят.
— Нет, мой отец не был предателем, генерал. Он просто хотел сделать меня наиболее эффективным секретным агентом Союза. Но ведь в оружии главное — знание, как его использовать. И у Захватчиков есть это знание. Это Вавилон-17.
— Хорошо. Вы можете быть Найлзом Вер Дорко. Но это только еще более запутывает дело.
— Я не хочу, чтобы он много говорил, — сказал доктор Тмварба, — потрясение, испытанное его нервной системой…
— Я в порядке, доктор. У меня сильный организм. Мои рефлексы намного превосходят нормальные, и теперь я контролирую свою нервную систему до последнего пальца на ноге. Мой отец все делал основательно!
Генерал Форестер положил ноги на стол.
— Лучше пусть говорит. Ибо, если я все не пойму через пять минут, я всех вас куда-нибудь отправлю!
— Мой отец начал работу над усовершенствованием шпионов, когда ему пришла в голову эта мысль. Он придал мне наиболее совершенную человеческую форму, какую только мог создать. Затем он послал меня на территорию Захватчиков, и я причинил им немало вреда, прежде чем они схватили меня… Отец продолжал совершенствовать своих шпионов, и вскоре они намного превосходили меня. Я не продержусь против ТВ-55, например, более пяти минут. Но из-за, я думаю, из-за фамильной гордости он хотел сохранить контроль над всей операцией в нашей семье. Каждый шпион Армседжа мог получать команды заранее установленным кодом. В мой спинной мозг был вживлен гиперстасисный трансмиттер. Независимо от того, насколько сложны новые шпионы, я сохранял над ними контроль. В течение нескольких лет тысячи шпионов внедрялись на территорию Захватчиков. До моего пленения мы представляли могучую силу.
— Но почему они вас не убили? — спросил генерал. — Или они решили обратить всю эту армию шпионов против нас?
— Они открыли, что я оружие Союза. Но при необходимости гиперстасисный трансмиттер в моем теле ликвидируется, и требуется не менее трех недель, чтобы вырастить новый. Поэтому они так и не узнали, что я контролирую остальных. Но они применили ко мне свое секретное оружие — Вавилон-17. Они вызвали у меня амнезию, оставили без всяких коммуникативных способностей, кроме Вавилона-17, потом позволили бежать из Нуэва-Нуэва Йорка обратно на территорию Союза. Я не получил никаких инструкций об устройстве диверсий. Но вся моя жизнь стала преступлением. Как и почему, я по-прежнему не знаю.
— Думаю, я могу объяснить это, генерал, — сказала Ридра. — Вы можете запрограммировать компьютер так, чтобы он делал ошибки, и вы сделаете это не перепутывая провода, а манипулируя языком, на котором вы научили компьютер думать. Отсутствие в языке «я» исключает всякое самосознание, самокритичность и даже самосохранение. В сущности, теряется способность к абстрактному мышлению — а именно с его помощью мы различаем реальность и ее отражение.
— Шимпанзе, — прервал доктор Тмварба, — достаточно координирован, чтобы научиться водить автомобиль, и достаточно разумен, чтобы различить красный и зеленый свет, но он поведет автомобиль прямо на кирпичную стену, когда горит зеленый, а когда горит красный, он остановится посреди перекрестка, даже если в следующее мгновение на него налетит грузовик. У него нет символических процессов. Для него красный свет означает «стой», зеленый — «иди». То, что это не сами действия, а их символы, он не осознает…
— Итак, — продолжала Ридра, — Вавилон-17 — это язык, содержащий для Батчера долговременную программу превращения в преступника и диверсанта. Если вы лишите кого-нибудь памяти и оставите в чужой стране, сохранив в его сознании только названия инструментов и частей машин, не удивляйтесь, если он станет механиком. Манипулируя словарем человека, вы можете легко превратить его в моряка или художника. Вавилон-17 — настолько точный аналитический язык, что он обеспечивает вам мастерство в любой ситуации, в которой вы окажетесь.
— Вы хотите сказать, что этот язык даже вас мог обратить против Союза? — спросил Генерал.
— Начнем с того, — сказала Ридра, — что слово, обозначающее на Вавилоне-17 «Союз», переводится на английский язык как «тот, который захватывает». Теперь понимаете? И все программы подчинены этому слову. Когда мыслишь на Вавилоне-17, становится совершенно логичным постараться уничтожить собственный корабль, а потом при помощи самогипноза заблокировать этот факт.
— Так вот он ваш шпион, — прервал доктор Тмварба.
Ридра кивнула.
— Вавилон-17 программирует действия личности, усиливая их самогипнозом, при этом все, что мыслится на этом языке, кажется правильным, поскольку на других языках оно выражено слишком грубо и неуклюже. Запрограммированная личность, во-первых, должна стремиться любой ценой уничтожить Союз, а во-вторых, оставаться скрытой от остальной части собственного сознания. Это и произошло с нами.
— Но почему Вавилон-17 не полностью подчинил вас? — спросил доктор Тмварба.
— Он не рассчитан на мои специфические способности, Моки, — ответила Ридра. — Я анализировала эту проблему на Вавилоне-17. Все очень просто. Человеческая нервная система производит радиошум. Но нужна антенна с поверхностью во много тысяч квадратных миль, чтобы уловить этот шум. В сущности, единственное устройство, способное на это, — нервная система другого человека. Я способна контролировать испускаемые мной радиошумы. И они просто несколько исказились.
— И что же я должен сделать с этими шпионами, которых вы прячете в собственных головах? Подвергнуть вас лоботомии?
— Нет, — сказала Ридра, — исправляя свой компьютер, вы не рвете его провода. Вы исправляете язык, вводите отсутствующие элементы и компенсируете неясности.
— Мы восполнили главные отсутствующие элементы на кладбище «Тарика», — сказал Батчер. — Мы на пути к остальным людям.
Генерал медленно встал.
— Не может быть, — он покачал головой. — Тмварба, где лента?
— У меня в кармане, где она и была все время, — сказал доктор Тмварба, доставая катушку с записью.
— Я отправлю это криптографам, и мы все проверим. — Генерал подошел к двери. — Да, а пока я вынужден буду вас запереть!
Он вышел, а трое оставшихся смотрели друг на друга.
— …Да, конечно… Разумеется, я должен был предвидеть, что тот, кто сумел проникнуть в наше наиболее защищенное помещение и саботировать военные усилия в целом рукаве галактики, сможет сбежать из моего закрытого кабинета… Я не дурак, но я думаю… Я понимаю, что вас не беспокоит, что думаю я… Нет, мне не приходило в голову, что они хотят похитить корабль. Да, я… Нет. Конечно, не уверен… Да, это один из самых больших наших кораблей. Но они улетели… Нет, они не нападали на наши… У меня нет никаких сведений, кроме записки… Да, на моем столе они оставили записку… Да, конечно, я прочту ее вам… Именно это я и пытаюсь… пытаюсь все время сделать…
Ридра вошла в рубку боевого корабля «Хронос». Батчер обернулся от контрольного щита.
— Как дела внизу? Есть какие-нибудь затруднения с новыми приборами? — спросила Ридра.
Парень из взвода навострил уши.
— Не знаю, капитан.
— Мы должны вернуться в Снэп и передать корабль Джебелу и его людям на «Тарике»… Брасс говорит, что он сможет сделать это, если наши парни хорошо справятся со своими обязанностями.