Вавилон - 17 — страница 75 из 76

Книга вторая

Глава 1

На небольшой карточке было напечатано изящными, склонившимися, как танцоры, буквами:

Ее светлость герцогиню Петру просят посетить бал на рассвете, который дает Его Королевское Величество Король Оск в честь патриотических усилий Аквариумов Тилдона «Наш враг за барьером!»

В этом приглашении бросались в глаза две вещи: первая — слова «Аквариумы Тилдона» были напечатаны криво и другим шрифтом, вторая — в нижнем правом углу была продернута десятидюймовая проволочная спираль.

Герцогиня вытащила спираль, заправила ее в аппарат. Цветные пятна на экране превратились в нездоровое лицо русоволосого молодого человека.

«Привет, дорогая кузина, — говорил он с томным высокомерием. — Как видите, я присовокупляю к приглашению личную просьбу: приезжайте с вашего маленького острова на мой большой. Вы всегда были моей любимой кузиной, и жизнь стала страшно скучной с тех пор, как вы отправились, как бы это выразиться, в затворничество. Прошу вас, дражайшая Петра, прибыть на бал и отпраздновать нашу грядущую победу. Многое произошло… Многое произошло… многое произошло…»

Герцогиня с гадливостью фыркнула, нажала кнопку, и лицо растаяло.

— Заело спираль, — сказала она. — Тилдон — дочерняя компания вашего отца, Джон?

— Нет, одна из немногих самостоятельных.

— Интересно, много ли Тилдон дал королю. Мой бедняга кузен уверен, что может заплатить за средства, нужные ему для войны, балами во дворце.

— Королевское покровительство все еще сохраняет свою магию, Петра. Ваша семья владела Торомоном не одно столетие, а прапрадеды мои и Тилдона были фермерами, они вручную обрабатывали землю на материке и вытаскивали рыбу через борт весельной лодки. Когда Совет решил, что эти земли надо взять, он знал, что делал.

Петра провела пальцами по перламутровой инкрустации стола.

— Это просто несравнимые страны! На материке народ все еще напоминает пещерных жителей, а у нас самолеты и такие ученые, как ваша сестра. — Она покачала головой. — Неужели люди вроде вашего отца, Тилдона и других не понимают, что реальная власть у них? У меня достаточно средств, чтобы роскошно жить на этом острове, но на военные нужды я могу внести лишь символический вклад по сравнению с возможностями индустриальных магнатов… даже если бы и хотела поддержать войну.

Джон улыбнулся:

— Однако, давая, они хотят, чтобы герцоги и бароны им за это кланялись, не говоря уже о короле.

Герцогиня снова посмотрела на приглашение, и лицо ее исказила брезгливая гримаса.

— Он печатает их тысячами и потом вписывает имена денежных мешков на оставленную строчку. Боюсь, ничто меня так не раздражает, как вульгарность.

— Но ваша семья — образец хорошего вкуса, Петра. Нашего брата учили этому всю жизнь. — В его голосе прозвучала чуть заметная насмешка.

— Да, — согласилась она и отложила карточку. — Нас учили тому же. Но должны же существовать какие-то образцы, даже несмотря на войну.

— Ну да. Они и прощупываются, Петра. Мой отец и другие начинают проверять, много ли у них силы. Война-то, в конце концов, выгодна им. Пока их продукция пользуется спросом, пока недовольных жизнью торомонцев забирает война, каждая королевская ветвь счастлива и на своем месте. Если война прекратится, вся королевская семья потерпит крах.

— Раз они настолько слепы, что ищут королевских милостей, они не готовы управлять таким сложным организмом, как Торомон. Вот почему я отправила принца Лита на материк. Мне хотелось развить в нем чувство ответственности за эту страну, способность смело взять в свои руки бразды правления, когда разгул низменных страстей и интриг окончательно заведут нас в тупик.

Джон отозвался уже без всякой иронии:

— При поддержке Совета и правительства король еще может скрывать пределы своего могущества. А пока они скрыты, судить о них нельзя. Безумен Оск или очень-очень умен?

— Он мой кузен. Вы с ним были школьными товарищами. Как считаете вы?

— В этой войне задействованы великие тайны. Но величие тайны, собственно, заложено в основание могущества королевства с самого начала его существования, когда оно поставило себя во главе этого беспокойного уголка планеты.

Герцогиня кивнула.

— Мои далекие предки на своих кораблях грабили побережье, грабили соседние острова, используя жалкие остатки технологии, уцелевшие от Великого Пожара. Радиация и горячие течения остановили их продвижение в глубь материка, и тогда они решили, что организованное государство эффективнее пиратства. Было множество вариантов, как использовать земли Торомона. Люди научились не истощать то, что лежало в этих границах, и тем удовольствовались. Началась линия королей и королев. Теперь власть вот-вот сменится; но и новая должна научиться тому же.

— Тем не менее, Петра, люди вроде Тилдона и моего отца готовы платить непомерную цену за ваше одобрение. Может быть, они подозревают, что вы знаете… — Джон взял карточку. — А может быть, потому, что они просто суетны и невежественны. Для моего отца было величайшим позором, что я оскорбил короля и пошел за это в каторжные рудники. А величайшим триумфом был день, когда сам король оказал честь моей сестре и присутствовал на балу по случаю ее возвращения из университета. До тех пор, пока это составляет предел его мечтаний, король может получать деньги на свою войну и вписывать его имя в пустую строку на приглашениях.

— Хотела бы я позволить себе такую интеллектульную неловкость! Вы называете свое истерическое убийство оскорблением — и только!

Джон стиснул зубы.

— Вы не разговаривали, — продолжала она, — со своим отцом после «оскорбления», откуда же вы знаете, что он чувствовал? И с какой легкостью называете его жертвой мелкой суетности! А ведь он проявил недюжинные способности, которые позволили ему сколотить огромное состояние, пусть и беспринципной экономической эксплуатацией. Нет, если решать проблему таким образом, то остается слишком много вопросов.

— Петра!

Герцогиня удивленно вскинула глаза, провела рукой по медным волосам, горящим, как морские змеи, за ее спиной.

— Прости, Джон. — Она взяла его за руку. — Мы все слишком долго были здесь вместе. Но когда я вижу, как моя семья, мой народ ставят себя в глупое положение, мне больно. Порядочность, как барометр, показывает нравственное здоровье человека и общества. Не знаю, может быть, я чрезмерно высоко ставлю некоторые черты аристократии, усвоенные с рождения. В юности я отвернулась от аристократии, а теперь снова возвращаюсь к ее канонам. Думаю, мы, Джон Кошер, примем это приглашение.

— Понятно. С Эркором, конечно?

— Да. Мы снова понадобимся все трое. Вы ведь тоже контактировали через них… с Лордом Пламени?

— Да.

Они обернулись на звук позади.

Двери в виде двустворчатой раковины разошлись. На пороге стоял гигант семи с лишним футов. На левой стороне его лица и шеи проходили три параллельных шрама.

— Когда едем? — спросил Эркор. Тройным рубцом отмечались телепаты, часто встречавшиеся среди высоких жителей материкового леса.

— Сегодня вечером, — ответила Петра.

— Вы хотите взять Тила и Алтер, — сказал Эркор, скорее не спрашивая, а утверждая.

Джон нахмурился.

— Да, Петра?

— Мы нанесем визит моему кузену-королю все, — сказала Петра. — Мы получили известие: Лорд Пламени снова где-то на Земле.

— Мы же прогнали его три года назад, — сказал Джон.

— Придется сделать это еще раз.

Желто-розовые облака тянулись по небу, как пряди волос по воде. Красные отблески играли на полированной меди поручней яхты. Вода билась о борт судна.

— Все здесь, — доложил герцогине Джон.

— Тогда в путь.

Она отдала команду. Яхта нырнула в ночь.

Тьма омыла небо, высыпали звезды. Джон и Петра задержались на палубе.

— Война где-то там. В каком направлении? — спросила Петра.

— Кто знает? — Джон оглядел горизонт. — Где-то за радиационным барьером.

— Торон впереди! — крикнули с мостика.

Они посмотрели поверх носа яхты в сторону Торона.

Вообразите руку в черной перчатке, расшитой по швам мириадами бриллиантов, аметистов, бирюзы, рубинов. Теперь представьте, что эта сверкающая рука медленно поднимается над полуночным горизонтом, и в каждом камне горит свой внутренний огонь. Так поднимается в море остров Торон.

Окна большого бального зала в королевском дворце Торона шли двумя ярусами и имели форму гробов. Когда стекла осветились, музыканты выдули из морских раковин мелодию ветра, и в эти морские аккорды вплелся голос. Изумрудные и коралловые украшения сверкали на плечах женщин, пурпурные и малиновые — на сюртуках мужчин.

Сквозь широкие окна виднелась темная транзитная лента, выползающая из башни-лаборатории и петляющая среди башен города; затем она парила над морем, над бухтой, над пышными пальмами и потомками тех дубов, что росли на земле пятьсот лет назад, над каторжными рудниками, где заключенные добывали тетрон, над равнинами, где всего три года назад стала робко пробиваться растительность, и, наконец, вливалась в материковый город Тилфар. Три года назад он был превращен в сильнейшую военную базу, какую когда-либо знала земля, по крайней мере, так хвастливо утверждали генералы.

— Утренний бал! — воскликнула девушка в платье рубинового шелка. На плече ее красовался медный омар, изогнутый хвост которого спускался на правую грудь. — Вы не находите, что это потрясающая идея — бал на рассвете? — обратилась она к даме в годах, стоявшей рядом с ней. На голове ее был серебряный парик с продернутой в него ниткой жемчуга. Дама поджала тонкие губы и тихо сказала:

— Смешно! Я помню времена, когда балы прежде всего говорили о вкусе и происхождении. — Мимо прошел слуга, предлагая закуски. — Вы посмотрите! — воскликнула она. — Вы только посмотрите! — На круглых тостах лежали ломтики филе. — Рыба из аквариумов! Рыба из аквариумов служит интересам государства! А я помню время, когда рыба ничему не служила, а ее просто привозили с материка. Выращивать рыбу в аквариуме! Ну и идея! Куда катится мир?

— А я не вижу никакой разницы между той и другой рыбой, — ответила девушка, вгрызаясь в паштет из икры с зеленым луком.

Женщина в серебряном парике хмыкнула. Джон Кошер отошел и зашагал через зал по белому полированному камню, отражающему сказочные наряды. В одном конце зала одиноко стояли двое закутанных в меха лесных стражей, гигантов из громадного леса на материке. В нескольких шагах от них жались к стене три приземистых посланника от неандертальских племен. Они носили кожаные юбки и бронзовые браслеты на запястьях. В другом конце зала гости толпились вокруг почетных представителей аквариумов Тилдона. Да, три года назад было бы все по-другому. Сейчас…

Раздался визг. Джон обернулся. Визг повторился. Все головы повернулись туда. Гости двинулись вперед, напирая друг на друга, а затем вдруг все подались назад. Джона толкнули, кто-то заехал локтем ему в грудь. Люди кричали и пятились от того, что происходило на полу зала.

Что-то внутри Джона, всегда заставлявшее его идти наперекор толпе, толкнуло его вперед, и он внезапно оказался перед пустым пространством. Старик в ярко-красном костюме, шатаясь, шел, прижимая руки к глазам. За ним тянулась алая накидка. Что-то липкое и красное пузырилось между его пальцами, капало на манжеты, оставляя на них темные пятна. Он снова завизжал, и визг его перешел в какое-то бульканье.

Старик упал на одно колено, а когда встал, на полу было пятно, а штанина на колене стала темно-коричневой.

От толпы отделилась фигура, вся в белом, тонкая, светловолосая. Джон узнал короля. Алая фигура склонилась к ногам его величества и упала. Скрюченные руки открыли лицо.

Люди снова закричали, и даже у Джона перехватило дыхание от ужаса.

Кровь лилась из манжет и штанин. Красное желе сползло с того, что было лицом. Грудь ввалилась, красная одежда обвисла, словно под ней были только кости. Одна рука, лежавшая на залитой кровью накидке, чуть приподнялась, но снова упала и распалась на части. Череп скатился с шеи и тоже рассыпался.

Сквозь толпу Джон увидел герцогиню, идущую к одной из дверей. Он тут же повернулся и через три минуты был у двери, где его ждала герцогиня. Она схватила его за руку.

— Джон, — прошептала она, — вы знаете, кто это был? Знаете?

— Я знаю, как это было сделано, — ответил он, — но не знаю, кто это был.

— Это был первый министр Черджил, глава Совета. Теперь скажите, что произошло.

— Когда я был в рудниках, один из не очень близких моих друзей был опытным токсикологом и иной раз проговаривался. Это — теренид. Его фермент действует как клеточный транквилизатор.

— Вы хотите сказать, что клетки становятся настолько спокойными, что уже не могут держаться друг за друга?

— Что-то вроде этого. Результат мы видели.

Прекратившаяся было музыка снова зазвучала, но мелодию неожиданно перекрыл голос из громкоговорителя:

— Леди и джентльмены, мне очень жаль, что я вынужден прервать мой утренний бал. Страшно жаль. Однако я прошу вас всех разойтись по домам. Сейчас оркестр сыграет нам Победный Гимн Торомона.

Мелодия резко оборвалась, а затем сменилась стремительно нарастающей бравурной темой Победного Гимна.

— Поднимемся ко мне, — шепнула герцогиня Джону. — Я еще раньше хотела показать вам кое-что. Сейчас это уже необходимо.

Рассвет пятнами пробивался сквозь стекла гробоподобных окон, скользя поверх голов торопливо расходящихся гостей, но обошел красный кошмар, высыхающий на полу танцевального зала. Джон и Петра поспешили уйти.

У герцогини Петры были свои апартаменты во дворце. Через несколько минут она ввела Джона через тройные двери в мягко освещенную комнату, застеленную пурпурным ковром.

— Джон, — сказала она, едва они вошли, — это Рольф Катэм. Рольф, это Джон Кошер, о котором я вам рассказывала.

Джон остановился в дверях, глядя на человека в кресле. Он даже протер глаза, но то, что он видел, не исчезало. Половина лица Катэма была прозрачной. Часть черепа была заключена в пластик. Сквозь него было видно, как кровь течет по искусственным капиллярам; в пластиковую челюсть были вставлены металлические зубы, а над углублением, где раньше был глаз, нависали призрачно-серые извилины мозга, чуть прикрытые сетью сосудов.

Опомнившись от первого изумления, Джон сказал:

— Катэм. «Новый взгляд на историю Торомона» Катэма. — Он ухватился за знакомое название и попытался с его помощью обратить дело в шутку, скрыв свое удивление. — Мы изучали вашу книгу в школе.

Три четверти рта Катэма, которые были живой плотью, улыбнулись.

— А ваша фамилия Кошер? Есть какая-нибудь связь между вами и аквариумами или гидропоникой Кошера? Или с доктором Кошер, которая открыла обратные субтригонометрические функции и применила их в случайной системе пространственных координат, что и стало в немалой степени технологической основой нынешних конфликтов в Торомоне?

— Кошер аквариумов и гидропоники — мой отец. Доктор Кошер — моя сестра.

Одна подвижная бровь Катэма поднялась.

— Профессор Катэм, — сказала герцогиня, — мы собираемся сегодня обменяться мыслями по истории Торомона. Одну минутку. Эркор!

В наступившем молчании профессор Катэм заметил, как пристально смотрит Джон на его необыкновенное лицо, и снова улыбнулся тремя четвертями рта.

— Когда я встречаюсь с кем-нибудь впервые, я обычно сразу же объясняю, что пятнадцать лет назад пострадал при взрыве в Островном университете. Я один из наиболее удачных, хотя и несколько странных экспериментов Медицинского центра.

— Я и предполагал что-то в этом роде, — сказал Джон. — В тюремных рудниках, где я был, произошел однажды несчастный случай, и моему дружку снесло половину головы. Но Медицинский центр был далеко, а местная медицина всегда была беспомощна. Он умер.

— Понятно, — сказал Катэм. — Это, вероятно, была катастрофа семьдесят девятого года. После этого изменилось что-нибудь в технике безопасности?

— Нет. По крайней мере, пока я там был. Я попал в тюрьму восемнадцати лет, тетроновый взрыв произошел в первый год. Так за пять лет не сменили даже режущие механизмы, вызвавшие беду.

Открылась боковая дверь, и вошел Эркор. При виде тройного шрама на лице гиганта историк снова поднял бровь.

— С каких пор вы держите у себя на службе телепата, Ваша Светлость?

— Эркор не состоит у меня на службе, и мы не состоим у него. Профессор, очень важное дело: двадцать минут назад убит первый министр Черджил. Я хотела бы, чтобы вы повторили то, что рассказывали мне.

— Черджил…? — удивился историк. Бровь его опустилась и сошлась с другой. — Убит? Ну, это либо дело рук недов, либо сам Совет пожелал убрать его с дороги.

— Прошу вас, профессор, — сказала герцогиня, — повторите свой рассказ. А мы добавим, что сможем.

— Хорошо, я повторю. Когда Ее Светлость впервые посетила меня в университете, она… ну, выведала у меня кое-какую информацию. — Он поочередно обвел глазами Джона, Петру и Эркора. — Торомон, возможно, самая странная империя в истории Земли. Вы прожили в ней всю жизнь, и ее уникальность не бросается вам в глаза. Но тому, кто изучал развитие мира до Великого Пожара пятьсот лет назад, ее уникальность очевидна. Империя Торомон состоит из острова Торон, горсти разбросанных вокруг него островов и примерно полутора тысяч квадратных миль материка, к которым тяготеют острова: это прибрежная полоса, луга, леса, за ними необитаемые скалы, расположенные полумесяцем и отрезающие эти пятнадцать сотен квадратных миль от остального континента, до сих пор радиоактивного. После Великого Пожара область, которую я обозначил, была полностью изолирована от мира радиоактивной землей и радиоактивными течениями в море. До недавнего времени мы и не думали, что на отрезанной части земли что-то осталось. У нас сохранилось несколько хороших технических библиотек, и некоторые из наших предков, к счастью, были людьми культурными и широко образованными, так что мы имеем прекрасную картину мира, каким он был до Великого Пожара. И хотя здесь сначала наблюдался экономический и социальный спад, равновесие в конце концов восстановилось, технология снова стала развиваться и за сравнительно короткое время достигла уровня, который был до Великого Пожара, а во многих областях даже и превзошла его. Довольно рано мы открыли тетрон как источник энергии, который нашим предкам, кажется, был совершенно незнаком, если судить по сохранившейся литературе. Так что же уникального в истории Торомона? Мы не знаем ни одной империи до Великого Пожара, прожившей более ста лет и в полной изоляции после какой-либо катастрофы. Мы также не знаем никакой империи, страны, даже племени, которые, оставшись в изоляции, сразу бы стали снова развиваться.

Да, благодаря странному стечению обстоятельств — уцелевшим библиотекам, интеллектуальному потенциалу наших предков, географическому разнообразию нашей страны, способствовавшему взаимному обмену сельской и городской культур, Торомон просуществовал полтысячи лет в изоляции и при этом ухитрился обеспечить дальнейшее развитие технологии. Детали этого процесса потрясающе интересны, и я посвятил большую часть своей жизни их изучению, но сейчас я хочу сказать не об этом.

Нынешняя ситуация напоминает термическую реакцию внутри закупоренной бутылки. Рано или поздно бутылка должна была взорваться. И чем дольше она была закупоренной, тем дальше разлетятся осколки. И вот взрыв произошел. Шестьдесят пять лет назад торомонские ученые провели первые эксперименты в передаче материи. Была построена транзитная лента между Тилфаром, единственным нашим городом на материке, и Тороном, нашим островным капитолием. Затем Тилфар был отрезан увеличивавшимся радиационным барьером, словно территорию Торомонской империи нарочно уменьшили, чтобы ускорить взрыв. Три года назад мы склонялись к мысли, что группа лесных жителей, возможно, контролируемых врагом, искусственно усилила радиацию, воспользовавшись каким-то оборудованием в самом Тилфаре. — Катэм повернулся к Джону: — Три года назад ваша сестра, доктор Кошер, открыла обратные субтригонометрические функции и их применение. Через шесть месяцев старая транзитная лента превратилась в антенну, способную передавать энергию куда угодно, и Тилфар, снова обитаемый, стал военной базой для отправки тысяч людей в любую точку планеты. Но война продолжается. Почему война? Почему не мир? Торомон слишком долго жил в мире. Вот и все, что я знаю.

— Я думала, вы упомянете еще один, как я понимаю, очевидный фактор сегодняшней ситуации, — сказала герцогиня. — Доктор Катэм, вы помните инцидент, который привел к войне три года назад?

— Да. Младший брат короля, принц Лит, был похищен. Это, вероятно, сделала какая-то группа из первых недовольных. Неды никогда не были так сильны, как сейчас. Они и раздувают смуту. Кое-кто думает, что они связаны с врагом. И никто, как я слышал, не ходит через Адский Котел после наступления темноты.

— Котел никогда не принадлежал к благополучным городским районам, — сказала Петра. — Ну, профессор Катэм, теперь я расскажу свою версию истории Торомона. Она гораздо короче вашей и куда более невероятна. Но она реальна. Торомон получил доступ к передаче материи по широкой шкале три года назад. Но по крайней мере две другие расы в нашей галактике пользовались ею миллионы лет, в частности, для межзвездных путешествий. Эти расы состояли не из индивидуумов, а являлись коллективным разумом. Их метод межзвездных путешествий скорее психический, чем физический. Одна раса, похоже, занимается аморальным экспериментом, другая, более древняя раса, благожелательна и представляет собой три центра разума, которые, кажется, контролируют и уравновешивают друг друга. Мы зовем их Тройным Существом.

Вы говорили об уникальном сочетании изолированности и развития Торомона. Экспериментатор, которого мы называем Лордом Пламени, тоже знал об уникальности Торомона и начал извне воздействовать на него, чтобы продлить его изолированность как можно дольше. Вы хотели знать, кто научил мятежников запустить реакторы, кто сделал их невосприимчивыми к радиации? Лорд Пламени.

Три года назад я, Джон и Эркор находились в контакте с Тройным Существом. С их помощью мы уничтожили агентов Лорда Пламени, но сделали это слишком поздно, чтобы предотвратить главный взрыв. Сейчас Лорд Пламени вернулся снова. Что будет результатом его пришествия на этот раз, мы не знаем. Похищение принца Лита дело наших рук. Последние три года он жил на материке у лесных стражей и был в полной безопасности. Мы надеемся, что в конце концов эта безумная война закончится, и тогда принц Лит вернется и, может быть, спасет то, что останется от Торомона… если что-нибудь останется. Пока он находился во дворце рядом с матерью и братом, его жизнь и рассудок были в опасности. Вот и все, что нам удалось сделать.

— Так. И вы можете доказать все это? И вообще, зачем вы мне рассказали об этом?

— Потому что нам нужен человек с широкими историческими познаниями, мы нуждаемся в его советах. Тройное Существо будет по-прежнему помогать нам, но так, чтобы не нанести вреда нашей культуре. Первый совет, который нам нужен, — это что делать с двумя молодыми людьми, которые участвовали в первой нашей операции. Юноша Тил бежал из маленькой рыбачьей деревушки на материке в Торон. Девушка — акробатка. Они очень помогли нам тогда, но теперь в них нет нужды, да и стыдно держать их так долго вне общества. Однако у них громадная информация, которая может стать опасной, прежде всего для них самих. Есть и еще одна проблема. — Она повернулась к Эркору: — Приведи их, пожалуйста, сюда.

Эркор вышел и вернулся с юношей лет семнадцати с темной кожей и глазами цвета моря. За ним шла девушка примерно на год старше и на дюйм выше. Она была такая же загорелая, как и юноша, но волосы ее походили на отбеленный шелк. Обоих, конечно, поразил вид Катэма, но они промолчали.

— Проблема вот в чем, — сказала герцогиня и нажала кнопку на подлокотнике кресла. Освещение комнаты померкло.

Рольф Катэм дернулся в кресле; он сидел в комнате… с пятью пустыми, но одушевленными костюмами; женское платье сидело в кресле герцогини, два мужских костюма стояли рядом с ним, а скудная одежда двух младших парила в дверях. Но, хотя свет был тусклым, все-таки было хорошо видно, что тела, одетые ранее в эту одежду, исчезли.

Голос герцогини продолжал:

— Начиная с того времени, как мы включились в эту борьбу, Тройное Существо сделало нас невосприимчивыми к радиации, перестроив нашу кристаллизационную матрицу. Побочный эффект этого выразился в том, что коэффициент рефракции наших тел сделал нырок носом, то есть при слабом освещении мы исчезаем… — Свет зажегся в полную силу, и все пятеро снова оказались на своих прежних местах. — Теперь вы видите, в чем состоит проблема. Кстати, эта демонстрация — наше единственное неопровержимое доказательство.

— Я поражен, — сказал Катэм, — и с трудом верю вам, поскольку все это может быть и розыгрышем. Но я готов принять это как теоретическую проблему. Вы хотите знать, что делать с ребятами? Спрысните их пигментирующей жизненной пеной, которую Медицинский центр разработал для меня, однако я не настолько суетен, чтобы воспользоваться ею. Верните их миру, и пусть они занимаются своими делами. А вы трое — сконцентрируйтесь на Лорде Пламени. — Катэм встал. — Вы можете снова встретиться со мной в университете. Должен сказать, что все это очень любопытно, но всерьез я не допускаю, что тут нечто большее, чем психологическая фантазия. — Он улыбнулся своей трехчетвертной улыбкой. — А это, Ваша Светлость, вам не к лицу, тем более при вашем необыкновенно живом воображении.

Но я готов давать вам советы, насколько это будет в моих силах. Пока я здесь, подумайте вот над чем. Вы сказали, что похищение принца Лита организовали вы. Правительство в конце концов решило, что это сделали неды. Скорее всего, они замешаны и в смерти Черджила… если он умер. Вы с вашими фантазиями, возможно, считаете себя виновными и в этом? — Катэм открыл дверь, кажется, удивился, что она не заперта, и вышел.

Эркор, Джон и герцогиня переглянулись.

— Итак, — сказал Эркор, — он согласился давать нам советы, но он нам не верит.

— Это лучше, чем ничего, — сказал Джон.

— Эркор, узнай, есть ли жизненная пена, и достань немного как можно скорее, — сказала герцогиня.

Глава 2

Пятнадцать медяков по сотой части деньги были разложены квадратом без одного угла на перевернутом картонном ящике. Волосатый кулак ударил по ящику, монеты подпрыгнули, и три человека, стоявшие вокруг на коленях, повалились назад.

— В чем дело? — спросил один, с курчавыми черными волосами.

— Эй! Смотрите на меня! — Ухмылка прорезала широкое лицо нарушившего игру. Приземистый, с бочкообразной грудью, без шеи, с волосами и бровями цвета нечесаной пеньки, он откинул голову и захохотал, повторяя: — Смотрите на меня!

— Слушай, оставь, — жалобно попросил зеленоглазый веснушчатый парнишка, которого называли Креветкой. — Приставал бы к кому-нибудь своего размера!

Приземистый Лог повернулся и хлопнул себя по животу.

— Я пристаю… — он повернулся к третьему игроку, — к тебе!

Третий у ящика, по прозвищу Фургон, был такого же сложения, только волосы его напоминали черную проволоку, а лоб был еще ниже, чем у Лога.

— Оставь Фургона в покое, — сказал Креветка. — Мы хотели научить его этой игре.

— Он моего размера, — проворчал Лог, хлопая Фургона по плечу.

— Оставь его в покое, Лог, — повторил Креветка.

Лог снова ударил по плечу Фургона. Фургон неожиданно повернулся, мускулы его напряглись; он прыгнул на Лога, и оба покатились по полу. Другие рекруты смотрели со своих коек, на которых они сидели и читали патриотические военные книжки. Семифутовый лесной страж отделился от стены и пошел к двум сцепившимся неандертальцам. Секунда — и Фургон с Логом качаются в воздухе, поднятые за воротник лесным великаном.

— Когда вы, обезьяны, научитесь у людей приличному поведению? — спросил страж.

Те только моргали и шевелили пальцами. Лесной страж выпустил их, и они шлепнулись на пол. Встряхнувшись, они разошлись в разные стороны, и инцидент был забыт.

— Внимание! — сказал голос дежурного у двери.

Все вскочили, вошел офицер и с ним три новых рекрута: лесной страж с лысым черепом, темнокожий черноволосый паренек с зелеными, как море, глазами и совсем низкорослый неандерталец, все время мигающий.

— Новички, — сказал офицер, — внимание! Торн 047!

Лысый страж сделал шаг вперед.

— Тил 211!

Зеленоглазый сделал шаг вперед.

— Ког 019!

Вышел мигающий неандерталец.

— Вольно! Не забудьте, организационное собрание через… — Он взглянул на часы в потолке, — одиннадцать минут. Как услышите гонг — бегом! — Офицер вышел.

Три новичка улыбнулись полудюжине людей, бегло оглядевших их.

— Привет.

Веснушчатый Креветка шагнул вперед:

— Кто-нибудь из вас интересуется игрой в «удачу»? Пошли со мной, заодно и познакомитесь с ребятами. Меня зовут Арчибальд Сквеш. Это мое настоящее имя. Подумать только — ребенком мать называла меня Арчибальдом! Но вы можете звать меня Креветкой. — Он, собственно, обращался к неандертальцу и наконец полностью повернулся к нему. — Тебя звать Ког, верно? Ну, пойдем, сыграем.

Тил и Торн переглянулись и последовали за Креветкой и Когом туда, где другой рекрут укладывал монеты на перевернутом ящике.

— Привет, Кудряш, — сказал Креветка. — Это Ког. Он хочет сыграть с нами. Да, Ког?

Пылкое дружелюбие Креветки показалось Тилу наигранным. Но неандерталец осклабился и кивнул.

— Садись сюда. — Креветка положил руку на плечо Кога и заставил его опуститься на корточки возле ящика. — Значит, вот как идет игра: устанавливаешь монеты квадратом с одним пустым углом; берешь монетку в десятую часть деньги и бросаешь ее в этот пустой угол, понял? Вылетят две монетки. Мы нумеруем монеты в дальнем конце, и ты делаешь ставку на любые две. Сейчас покажу: я ставлю на двойку и шестерку, бросаю монету… Вылетели вторая и пятая. Значит, ты получаешь мои полденьги, потому что выпала только половина моей ставки. Ну, хочешь попробовать?

— Что ж, давай, — кивнул Ког. — Как вы зовете эту игру?

— «Слумат», «бродяга», «двойная кость», «семерка» — выбирай любое.

— «Бродяга»?

— «Бродяга», — повторил Креветка. — Теперь клади свои деньги. На какие ставишь?

— Ну… на двойку и шестерку.

Ког бросил. Две монеты вылетели, но другие.

Кудряш взял банкноту Кога.

— О, игра не кончилась, — сказал Креветка. — Это просто проба. Сейчас сыграем снова.

Смятые банкноты легли на верх ящика; монета бросалась снова и снова.

На лице Креветки появилась растерянность, когда над импровизированным столом вдруг склонился лысый лесной страж Торн и сказал ровным голосом:

— А что, если и мне попробовать?

Креветка поднял глаза и сбивчиво сказал:

— Да я думал… я хотел уже кончать, то есть…

— Почему же, давай продолжим, — настойчиво сказал Торн. Его длинная рука протянулась над плечом Тила, темные пальцы сложили квадрат. Кудряш и Креветка с тревогой переглянулись.

— Вот деньги, — сказал Торн, кладя банкноту.

— Я, пожалуй, возьму свою бумажку назад, — сказал Кудряш, но Креветка пнул его ногой, и рука Кудряша молниеносно исчезла.

— Тройка и пятерка, — сказал Торн.

Из квадрата вылетели тройка и пятерка.

Торн взял банкноту.

— Двойка и шестерка, — сказал он, делая второй бросок.

Вылетели двойка и шестерка.

Торн снова смял банкноту.

— Двойка и четверка.

Щелчок. Двойка и четверка.

Торн подождал, пока они положили последние банкноты на его широченную ладонь, а затем вывалил все деньги перед Когом.

— Это твои, обезьяна, — сказал он и пошел прочь.

Креветка зашипел сквозь зубы.

— Чертовски везет длинным, — пробормотал он, глядя вслед стражу. — Как они это делают? Ведь игра совершенно честная, а они каждый раз выигрывают. — Он вдруг взглянул на Тила и улыбнулся. — А ты из материковой рыбачьей деревни, спорю?

— Верно, — сказал Тил и тоже улыбнулся. — Откуда ты знаешь?

— По глазам, — сказал Креветка. — Зеленые. Как у меня. Слушай, мы, рыбаки, должны держаться вместе. Чего ради ты связался с армией?

Тил пожал плечами.

— А что еще делать?

— Это верно, — согласился Креветка. — Кудряш вот фермер.

Кудряш, все еще думающий о своем проигрыше, проворчал:

— Какой я фермер? Я почти год был в Адском Котле в банде недов.

— Верно, верно, — сказал Креветка. — Знаешь, это абсолютно честная игра, клянусь желтыми локонами Его Величества, но каким образом…

Пробил гонг, и металлический голос ударил в уши:

— Новые рекруты вызываются к Звездному стадиону…

— Это нас, — сказал Креветка, и все бросились к дверям.

Среди центральных зданий Тилфара было одно, похожее на опрокинутую чашу. Оно могло вместить под своим куполом десять тысяч человек, но рекруты заполнили только одну секцию.

На ярко освещенном возвышении офицеры выглядели игрушечными. Один подошел к микрофону, кашлянул и, когда эхо прокатилось по арене, начал:

— За барьером находится враг, которому ненавистны все принципы, которые человеческий род…

Тил сидел среди шестисот новобранцев и слушал. Затем у рекрутов было свободное время до конца дня. Тил все еще держался Креветки и Кудряша. Когда они возвращались в казармы, он спросил:

— На чем построена эта игра?

Креветка пожал плечами:

— Точно не знаю. Но почему-то у обезьян шансов меньше всего. Нет, игра честная, но они выигрывают редко, один раз из десяти. Обычные люди, вроде нас с тобой, гораздо чаще. А вот длинные… просто забудь об игре, когда они поблизости. Ты разве не идешь в барак? — Они остановились у двери.

— Не-а, — сказал Тил, — я, пожалуй, пройдусь, посмотрю город.

— Могу сказать тебе, что здесь немного увидишь, — сказал Креветка, — но дело твое. Увидимся позднее.

Когда Тил ушел, Креветка пошел в барак, но Кудряш долго смотрел вслед Тилу, исчезавшему в полутьме.

— Чего ты смотришь? — спросил Креветка.

— Слушай, какого цвета глаза у этого парня?

— Зеленые. Чуть темнее моих.

— Я тоже так думал. А сейчас посмотрел, когда мы возвращались сюда, и они вовсе не зеленые.

— А какие же?

— В том-то и дело, что никакие. Просто две дыры в голове.

— Ну, черт возьми, уже смеркалось, ты просто не разглядел.

— Очень хорошо разглядел и, клянусь, за его веками ничего не было. Дыры, и все.

— Вечерний воздух тебе вреден, парень, — сказал Креветка, покачивая головой. — Входи давай, и поиграем в честную игру «бродяга».

Тил шагал по темнеющей дороге. Он пошел по крутому переходу с одной спиральной дороги на другую и обошел большую часть окружающих зданий. Только центральный дворец был заметно выше дороги. Когда дорога делала круг возле темной башни, хорошо были видны крыши домов Тилфара.

Город выходил к равнинам, которые вплотную подходили к горам, все еще слабо мерцающим от радиации. Все это было знакомо Тилу. Зажглись ртутные лампы, и появились тени. Подняв глаза, Тил увидел ярдах в двадцати другого рекрута из разведки и узнал в нем лесного стража, который прибыл вместе с ним сегодня днем. Торн помахал ему рукой.

— Как дела?

— Хорошо, — сказал Тил. — Ты тоже решил прогуляться?

Торн кивнул и посмотрел через ограду. Тил остановился рядом с ним и тоже оперся на перила. Ветер трепал их рукава и воротники.

— Слушай, — сказал Тил, — как тебе удается этот фокус с игрой?

— Ты не поймешь.

— Ну уж, не пойму. Попробуй.

Торн повернулся боком к перилам.

— Если ты в самом деле хочешь понять, то представь, например, что ты в Тороне и стоишь на тротуаре; один из больших грузовиков гидропоники Кошера спускается по улице, мотор выключается приблизительно в четверти мили от конца квартала. Что произойдет?

— Покатится по инерции.

— Далеко?

Тил пожал плечами:

— Наверное, это зависит от того, насколько он тяжелый и как быстро ехал.

— Правильно. Но если бы ты переходил улицу, ты мог бы определить, успеешь ли ты перейти, и даже представить место, где грузовик должен остановиться, как только увидишь, что он замедляет ход?

— Думаю, мог бы.

— Ну вот, и когда ты это делаешь, то подсознательно решаешь задачу, для решения которой математик должен взять бумагу и карандаш, узнать вес грузовика, скорость, ускорение, коэффициент трения, и минуты через две он даст ответ. А ты сделал это за полсекунды, имея весьма приблизительную информацию, о которой ты получил представление за долю секунды.

Тил улыбнулся.

— Да, поразительно! Но какое отношение это имеет к игре?

— Прямое. Ты и я рассчитаем и перейдем улицу, а обезьяна будет стоять на углу до тех пор, пока грузовик не остановится намертво, и только тогда перейдет улицу. Конечно, если ты научишь его математике, дашь ему бумагу и карандаш и все данные, он высчитает это примерно за то же время, что и математик. Но он не способен глянуть на замедляющий ход грузовик и представить себе, где машина остановится.

— Я все-таки не вполне понимаю…

— Вот смотри: вещи, которые вы, люди, представляете себе, лишь бегло глянув на них, обезьянам недоступны; нам, например, с одного взгляда ясно, под каким углом и с какой силой надо бросить монету, чтобы выбить те монеты с дальнего конца квадрата «слумата», какие мы хотим. Если ты можешь судить о направлении и скорости брошенной монеты, игра не представляет для тебя никакой проблемы.

— Кажется, понял, — сказал Тил.

— Я не могу объяснить тебе это математически, но и ты не можешь математически объяснить мне замедление твоего грузовика.

— Пожалуй, нет. — Тил вдруг нахмурился. — Послушай, когда ты сказал «вы, люди», это прозвучало так, будто ты… другой.

Торн засмеялся.

— Что ты хочешь сказать? Обезьяны часть вас, так же, как и вы, люди, часть нас…

— Вот-вот! Разве ты не слышишь, как ты это говоришь?

— Да, — сказал Торн, помолчав, — слышу.

— Так вот, насчет игры. Может ли кто-нибудь из… нас, людей, играть так, как ты?

Торн пожал плечами.

— Полагаю, человек исключительного ума может. Но ведь это, в сущности, неважно.

— По-моему, важно. Мы, люди… — повторил Тил. — Как же вы называете себя в таком случае?

Торн снова пожал плечами.

— Мы стражи, лесные стражи. Но и «лес» — не главное.

— Это верно. Иногда вы называете себя лесным народом.

— Мы охраняем ваши каторжные рудники на краю леса и возвращаем беглецов.

— Ах, да. Я и забыл. Я знал одного такого бежавшего заключенного, до того как вступил в армию. — Он задумался.

— О чем ты думаешь? — спросил Торн.

— По правде сказать, об ожерелье. Оно было из полированных ракушек; я нанизал их на ремешки.

— А при чем тут бежавший заключенный?

— Девушка, которой я подарил это ожерелье, тоже знала этого человека. Один раз ожерелье сломали, наступили на него. Но я его укрепил. Красивое было ожерелье. Я сам полировал ракушки. Как ты думаешь, что там за свет на краю города?

— Не знаю. Может, что-то делают в учебном лагере. Хотя, похоже, освещен небольшой участок.

— Но зачем свет, если там никого нет?

— Кто знает? — Торн внезапно выпрямился. — Смотри-ка! Некоторые бегут сломя голову.

— Да. Интересно, куда это они?

— Не знаю. Те, кто бежит, обратно не возвращаются. Хотел бы я знать, связано ли это с базовыми учениями. Говорят, ближайшие шесть недель будут здорово трудными.

— Знаешь, я не видел среди рекрутов ни одного из… стражей, которые читают мысли, с тройными шрамами.

— В самом деле? А что ты знаешь о телепатах?

— Ничего, — сказал Тил. — Знаю только… вернее, знал когда-то одного стража, который читал мысли. И у него были шрамы…

— Ты знаком с уймой интересных людей. А ты знаешь, что очень немногим из ваших людей известно о стражах-телепатах? Очень, очень немногим. Ну, скажем, человек сорок вне леса знают, и большинство их — члены Совета.

— А ты… не телепат? — спросил Тил.

— Нет. И ты прав, в армии их нет. Их не призывают.

— Обычно я о них не говорю.

— И правильно делаешь. — Он вдруг положил руку на плечо Тила. — Пойдем в барак, мальчик, я расскажу тебе одну историю.

— О чем?

— О заключенном. О бежавшем заключенном.

— Да?

Они пошли к дороге, ведущей в казармы.

— Я жил неподалеку от каменных рудников, Тил. Не все лесные стражи патрулируют рудники, но если уж ты родился возле них, от этого не уйти. Мы были организованы в отряды и составляли мини-армию. Отдаленные племена стражей живут гораздо свободнее, но те, кто работает на рудники, должны быть всегда начеку. Нашим отрядом командовал спокойный страж с тремя рубцами на лице. Мы сидели у костра и болтали, а Рок — так его звали — стоял у дерева. Был вечер, чувствовалось приближение дождя. Вдруг хрустнула ветка, и на поляне появилась Ларта, лейтенант отряда Фрола, который патрулировал лес в миле от нас. У нее тоже был тройной рубец. Она и Рок молча разговаривали между собой несколько секунд, а потом заговорили вслух, чтобы мы поняли, о чем речь.

— Когда они попытаются бежать из рудника? — спросила Ларта.

— Перед самым рассветом, — ответил Рок.

Мы все слушали.

— Сколько их? — спросил Рок.

— Трое, — ответила Ларта. — Один — хромой старик. Он пробыл в рудниках четырнадцать лет. Пять лет назад при обвале ему раздробило ногу. Ненависть в его мозгу пылает, сверкает в глазах, как полированный рубин. Он скорчился у ступенек сторожки, ждет и крутит в пальцах прутик, стараясь не думать о боли в ноге. Он чувствует себя очень старым.

Рядом с ним сильный человек. Текстура его мозга напоминает железо и ртуть. Он очень заботится о своем теле и сейчас думает о жировой складке на животе, к которому прижаты его колени, и о веснушках на лице. У него на животе шрам после удаления аппендикса, и он думает о нем, походя вспоминая белые стены Медицинского центра. Он всегда старался выглядеть в лагере человеком легким, спокойным и не унывающим ни при каких ситуациях. Но решимость, с которой он готовился к побегу — он вспоминает, как он чуть не застрял в туннеле, который они рыли ложками, башмаками и руками, чтобы добраться до сторожки, — это решимость человека твердого и холодного.

Третий, самый молодой, черноволосый, сжался позади своих товарищей. Думает он о гладкой поверхности пруда, о чем-то ярком, что подбрасывают вверх, об энергоноже и искрах на его лезвии. Так выглядят в его юном мозгу идеи свободы.

Пока Ларта говорила, пошел дождь.

— Они подкрались ближе, — сказал Рок. — Через ступеньки сторожки перед дверью натянут шнур. Сменщик всегда входит в эту дверь за секунду до того, как другой выходит в заднюю дверь. Сменщик зацепится за веревку, упадет и заорет; другой вернется посмотреть, что случилось, и тут беглецы проскочат освещенное место и скроются в джунглях. Так спланировал Ртуть и Железо. Пылающий рубин привязал один конец шнура, а Лезвие — второй. Они ждут под моросящим дождем. Мы тоже сидели и ждали. Ларта ушла к своему отряду.

Такова предыстория. Затем сам побег: крик стражника, быстрые шаги второго стражника, беглецы перебежали освещенную полосу и скрылись в темноте среди мокрых деревьев. Я пошел по следу Рубина, услышал, как он ковыляет по мокрой траве, как он остановился и прошептал: «Харт, Джон, где вы? Ради бога…» Я тронул рукоятку энергоножа, и влажные листья засияли зеленым светом. Старик отшатнулся и вскрикнул, ненависть сверкала в его глазах рубином. Он снова закричал и упал ничком на мягкую траву. Я снова коснулся рукоятки, и его тело вытянулось. А веснушчатый кричал и кричал, вцепившись в ствол дерева. И ртуть испарилась, и железо вытекло с горячей жидкостью страха. В последний раз он крикнул: «Кто вы? Покажитесь! Это нечестно!» Мы взяли его в кольцо.

На рассвете под дождем мы отнесли два трупа в лагерь и оставили в грязи перед бараками. Такова история побега.

Они уже дошли до казарм.

— Зачем… — начал Тил, — зачем ты рассказал мне это?

Торн улыбнулся.

— Мы же унесли только два трупа. Третий, самый молодой, свернул к радиоактивным полям, куда мы не могли следовать за ним. Он должен был умереть. Но не умер. Он спасся. Ты сказал, что знал бежавшего заключенного, а он был единственный за последние шестнадцать лет. И ты знаешь о телепатах. И кроме того, у тебя странные глаза. Ты знаешь это?

Тил сощурился.

— Я не телепат, — снова сказал Торн. — Но любой лесной страж рассказал бы тебе эту историю, если бы ты сказал ему то, что сказал мне. Мы… чувствуем людей чуть глубже…

— Но я все-таки не понимаю…

— Завтра мы идем на базовое обучение. Через шесть недель выступаем. А до тех пор, друг, держись подальше от игр удачи. Они вовсе не так случайны, как ты думаешь. И держи язык за зубами.

Они вошли в барак.

Глава 3

Островной город Торон представлял собой ряд концентрических кругов. В центре — королевский дворец, окруженный высокими особняками богатых купцов и промышленников. Здания смотрели друг на друга широкими окнами. Вдоль верхних этажей шли латунные или мраморные балконы. По улицам бродил праздный люд в яркой одежде.

Внешнее кольцо — набережные, пирсы, пристани, общественные здания и склады. К нему примыкал район, известный под названием Адский Котел, с беспорядочными узкими улочками, где злобные серые коты охотились за портовыми крысами у опрокинутых мусорных баков. Здесь жило рабочее население Торона, а также отбросы общества, многие из которых входили в бродячие банды недов.

Между центральным и внешним кольцами был район неприметных домов с меблированными комнатами, частными жилищами служащих, ремесленников, инженеров, врачей, адвокатов — всех тех, кто достаточно зарабатывал, чтобы избежать Адского Котла, но был не так богат, чтобы жить в центре.

В спальне двухкомнатной квартиры одного из таких домов лежала женщина с закрытыми глазами. Пальцы ее теребили простыню. Она ощущала город вокруг себя с такой силой, что еле сдерживалась, чтобы не кричать.

На дверях квартиры висела табличка с именем, написанным черными буквами по желтому металлу: Кли Решок. Это была ее фамилия, написанная наоборот. Когда-то отец по ее совету назвал дочернюю компанию рефрижераторного оборудования «Решок». Кли было тогда двенадцать лет. А теперь она сама воспользовалась этим именем. Три года назад она жила то в отцовском доме, то в университете. В то время она сделала три открытия.

Теперь она жила одна, мало чем занималась, гуляла, читала, иногда что-то писала в блокноте и лежала, с трудом удерживаясь от крика и слез.

Первое открытие Кли: человек, которого она любила с болезненной страстью, вызывавшей покалывание в затылке при одной мысли о нем, о его рыжих волосах, богатырской фигуре, детской улыбке и утробном голосе вроде медвежьего рева, этот человек умер.

Второе открытие, над которым она работала половину времени, проведенного в университете, и девять десятых времени, считавшегося потраченным на государственный проект, к которому она была подключена сразу после получения степени, — обратные тригонометрические функции и их применение к случайным пространственным координатам. Результатом был доклад, представленный в университете, а затем — в правлении правительственного Совета. Воспоминание все еще жгло ее мозг:

«…Итак, джентльмены, вполне вероятно, что с преобразованием уже существующей транзитной ленты мы сможем посылать от двухсот до трехсот фунтов материи в любое место земного шара с точностью до микрона…»

В любое место!

Третье открытие…

Сначала кое-что об ее уме. Это был сильный, блестяще отточенный математический ум. Однажды Кли в числе пятидесяти других математиков и физиков получила три страницы данных о радиоактивном барьере с тем, чтобы открыть способ преодолеть его. Она смотрела на три страницы три минуты, отложила на три дня, провела собственные расчеты, а потом объявила, что радиация за барьером искусственно поддерживается реактором, который можно уничтожить и таким образом решить проблему. Короче говоря, ум ее пробивается к правильному ответу, даже если вопрос ставится неправильно.

Третье открытие она сделала, когда после доклада о субтригонометрических функциях ей поручили часть особо секретного правительственного задания. Ей не говорили ни о задании в целом, ни о значении ее части работы, но ее ум, экстраполируя свои выводы, столкнулся с тайной. Речь шла о каком-то невероятно сложном компьютере, назначение которого, по-видимому, должно быть… должно быть…

Совершив это открытие, она исчезла. Легче всего было переиначить фамилию. Труднее было убедить отца позволить ей жить отдельно, на снятой квартире. Нелегко было также уничтожить некоторые записи: копии ее контрактов на военные заказы и рисунок сетчатки ее глаза, снятый при рождении. Она надеялась, что в общей военной неразберихе ее не найдут. Устроившись в этих двух маленьких комнатах, она стала методически притуплять остроту своего поразительного ума. Она забросила книги, не замечала военной пропаганды, наводнявшей город, принимала как можно меньше решений, и, если ей не удалось полностью притупить мозг, она достаточно расслабила его.

Она много думала о погибшем Тумаре, гораздо меньше о субтригонометрических функциях, и если вдруг вспоминала третье открытие, тут же начинала думать о чем-нибудь другом, только бы не закричать и сохранить спокойствие.

На столе лежал смятый плакат, который она однажды сорвала со стены. На зеленом фоне ярко-красными буквами было написано:

НАШ ВРАГ ЗА БАРЬЕРОМ!

Кли накинула халат, подошла к столу, но вдруг вышла в переднюю комнату, не зажигая света. Платье висело на спинке стула. Она оделась в темноте, вышла на площадку и стала спускаться по лестнице холла.

У подъезда стоял доктор Уинтл и тщетно пытался войти в дом. Она открыла дверь, и он ввалился, плохо держась на ногах.

— Доктор Уинтл! Что с вами?

— Алкоголь… — Колени его подгибались. — Прекрасный зеленый змий, мисс Решок… но хватил лишку… Помогите мне подняться… Только бы жена не услышала…

Кли вздохнула и повела доктора наверх.

— Ох, война — ужасная вещь! — бормотал он. — Наш враг за барьером, а что делается здесь, в Торомоне… Мы должны трудиться изо всех сил, чтобы идти вперед к лучшей жизни, но это так тяжело… Иногда лишь можешь позволить себе… Вы знаете о росте производства всевозможного оборудования? А простой гражданин ничего от этого не имеет. Вот завтра ко мне придет больной волчанкой. Его послали ко мне потому, что несколько лет назад я проводил исследования в этой области и кое-чего добился. Но как лечить волчанку без некоторых гормонов? В каталоге Медицинского центра числятся многие препараты для лечения армии, а мне говорят: простите, но гражданские врачи могут получать только минимум лекарств. Что я скажу этому человеку? Пусть убирается? Что я не могу лечить его? Что у меня нет лекарств? А у него — денег? Я сделаю ему укол, который ему не повредит, и возьму с него деньги. Я честный человек, мисс Решок. Но мне надо кормить семью, только и всего…

Они добрались до квартиры доктора. Он привалился к стене и стал прикладывать большой палец к замку, хранящему его отпечаток, а Кли снова спустилась вниз.

Ветер с моря бился о стены домов и врывался с улицы. Черное платье Кли было застегнуто на все пуговицы, ее черные волосы (когда-то в них была вплетена серебряная цепочка, и Кли в белом платье танцевала с офицером, у которого были короткие рыжие волосы и широкие плечи, речь спокойная и взвешенная, смех вроде медвежьего рычания… и вот его нет) — ее черные волосы были собраны на затылке в тугой пучок.

— Эй, леди!

Она вздрогнула, но это оказался полицейский. Он подошел и шагнул в светлый круг под уличным фонарем.

— Не поздновато ли вы вышли гулять? Прошлой ночью неды избили человека до полусмерти в нескольких кварталах отсюда. Вам бы лучше идти домой.

— Хорошо, сэр, — сказала Кли.

Полицейский пошел дальше, а Кли повернула обратно. Пройдя шагов двадцать, она оглянулась: не следит ли за ней полицейский? Под фонарем, где она была минуту назад, появилась девушка с белыми волосами. Она ступила в сторону и… исчезла! Кли раскрыла рот от удивления. Девушка только что была и пропала. Кли поморгала и поспешила к дому, но на полпути остановилась. Через три дома, вспомнила она, был ночной бар со всевозможными игровыми автоматами.

Она вернулась домой в шесть часов утра. Последние два часа хозяин бара, навалившись на стойку, только и следил за женщиной в черном платье, с гладкой прической, которая пила слабые напитки и собирала феноменальные выигрыши с игровых автоматов.

В подъезде она столкнулась с женщиной, выносившей мусор.

— Уже на ногах, мисс Решок? Утренние прогулки так полезны! Что значит правильные привычки! С этой войной так трудно сохранить бодрость. Если бы еще можно было посылать нашим парням письма и посылки, узнать, что у них там делается, было бы все же легче. Иногда мне хотелось бы иметь сына, чтобы гордиться им… А с дочерьми так трудно! Взять хоть мою старшую, Ренну. Думаете, она понимает, как мне трудно? Сейчас, когда все подходящие женихи за барьером, девушка должна быть особенно разборчивой. Я стараюсь знакомить ее с хорошими мальчиками, а она водится с кем попало. Ох, это просто ужасно! Если девушка хочет удачно выйти замуж… ей надо быть осторожной. Ренна несколько лет встречается с мерзким мальчишкой, Валом Ноником. Вы знаете, где живут его родители? — Она показала в сторону Котла. — Но он и с ними-то не живет!

— Извините, — прервала ее Кли. — У меня дела, мне надо идти.

— О, пожалуйста, пожалуйста! — Женщина отступила от двери.

Войдя в квартиру, Кли закрыла дверь и в задумчивости остановилась возле нее.

У него были такие сильные руки… Как он смеялся своим медвежьим смехом, когда они смотрели на двух белок, что болтали друг с другом на лужайке… В тот день он пришел к ней в университет. Он сказал: «Ты можешь выбирать что хочешь». И она ответила: «Я хочу работать над субтригонометрическими функциями и я хочу быть с тобой, но если война…» Война! И он погиб! Кли запретила себе думать о нем.

Она закрыла окно, легла, и в голову снова нахлынули воспоминания. Вскоре после доклада она работала на компьютере.

«Нужно ввести мощность для получения информации от полутора до трех с четвертью килоспик и управления по крайней мере сорока тысячами битов». Она лениво предположила, что, вероятно, такая мощность необходима, чтобы взять информацию непосредственно из человеческого мозга, энергия мозга неандертальца как раз измерялась полутора килоспиками, а необычная кора головного мозга лесных стражей производит энергию до трех с четвертью килоспик. Нет, нельзя делать такие выводы… Позднее она увидела на столе коллеги чертеж включения в цепь того же вольтажного дифференциала, чтобы можно было изменить вход на выход. Вывести до сорока тысяч битов информации непосредственно из человеческого мозга, подумала она, или, наоборот, ввести. Она решила проблему сорока тысяч битов с помощью трехгранных кристаллов тетрона, приведенных в соответствие с частотой шума. С десятью кристаллами — каждый размером с булавочную головку — она получила систему, способную управлять шестьюдесятью семью тысячами битов, и очень гордилась этим. Однажды, обследуя дальний конец здания, где она работала, она увидела через открытые двери несколько приколотых к стене гротескных эскизов болотных пейзажей и структурно-невероятных анатомических расчленений. Через две недели распространились слухи, что два художника, работавшие в этом здании, подверглись лоботомии по настоянию правительственных психиатров. Еще кое-какие детали: посыльный принес те самые эскизы и катушку магнитной ленты в кабинет двумя этажами ниже; не исключено, что катушка перешла из рук техника к военному чиновнику; когда Кли спросила об эскизах, техник ответил: «Их сожгли за ненадобностью». Это походило на внезапную ликвидацию всего здания. Первые рапорты о преобразовании транзитной ленты, о беспроволочной передаче материи; разговор за ленчем со знакомым из совершенно другого департамента: «…работаю на жутком компьютере. Он вводит информацию с лент прямо в мозг. Я не могу себе представить, что делать человеческому мозгу с шестьюдесятью семью тысячами битов информации. А вы представляете?» Кли представляла. И еще две-три мелкие детали. Однажды поздним вечером она гуляла у верфей, и ее как током ударило: первое — он умер! Второе — в любое место! Третье… Она запретила себе думать, потому что готова была кричать от ужаса.

Думать о чем-то другом, что не вызывает желания кричать, успокоиться, быть ничем… Постепенно напряжение ослабло, и она уснула.

К вечеру Кли встала, умылась, поела и вышла купить еды на завтра. Как-то она разработала новый метод расчета, но забыла его, прогулка по вечерним улицам помогла восстановить его в памяти.

Крик оторвал ее от размышлений. В соседнем переулке раздались шаги, кто-то упал, опять крик и быстрые шаги. Она мельком глянула в ту сторону и прижалась спиной к стене. Неды!

Двое мужчин и женщина бежали к тому месту, где несколько человек затеяли драку. Но мужчину ударили ногой в живот, и он покатился по мостовой. Женщина кричала и ругалась, размахивая руками. Кто-то вырвался из свалки — девушка с белыми волосами! Она бежала по направлению к Кли, но двое мужчин загородили ей дорогу. Один поднял руку, в ней блеснули белые искры. Энергонож!

Кли наклонилась, выхватила ведро из-под водосточной трубы и плеснула воду на мужчину. Энергонож окутался паром и лишь скользнул по плечу девушки с белыми волосами.

Но укрытие Кли за водосточной трубой было открыто. Девушка, отскочив назад, взглянула на Кли. «Боже, — подумала Кли, — у нее нет глаз!»

Мужчина с энергоножом бежал к Кли, его ухмылка напоминала трещину в гнилом плоде кхарбы. Кли пихнула его и отпрянула в сторону, думая о своих математических расчетах. Он перенес тяжесть тела на левую ногу и поднял правую, чтобы ответить пинком, но Кли быстро повернулась к нему лицом, резко ударила каблуком по его левой ступне (он был бос) и одновременно локтем в живот. Когда он упал, она бросилась бежать, но скоро услышала за собой легкие шаги. «Сейчас я вцеплюсь ему зубами в шею, он этого не ожидает». Но обернувшись, она остановилась: за ней бежала девушка, и глаза у нее были, ярко-голубые глаза!

Беловолосая девушка была под фонарем.

— Бежим, — сказала она, — вот сюда. Они гонятся за нами!

Они свернули за угол, пробежали по двум переулкам и замедлили ход. Кли хотела спросить: «Кто вы?», но девушка прижала левую руку к правому плечу.

— Вам больно, — сказала Кли и увидела ожог. — Слушайте, я живу неподалеку. Пойдемте, я приложу что-нибудь к ране. — И подумала про себя: «И узнаю, кто ты!»

— Спасибо, доктор Кошер.

Кли вздрогнула, но быстро пошла вперед.

Прикладывая палец к замку, Кли спросила:

— Кто послал вас следить за мной? И называйте меня по имени.

— Идет, — сказала девушка.

Дверь открылась, и Кли включила свет.

— Как вас зовут?

— Алтер.

— Садитесь, Алтер, и снимайте блузу.

Кли пошла в ванную и принесла оттуда три пузырька, рулончик ленты и марлю.

— Ого, по вашему плечу словно рашпилем проехали.

— Вы, похоже, укоротили лезвие, но все равно оно было еще горячее. Моя рука однажды чертовски пострадала, и ее надо беречь.

— Интересно, где они взяли это оружие? Оно есть только у военных и стражи.

— Вот у них и взяли, — сказала Алтер и сморщилась, когда прозрачная жидкость смочила обожженную кожу, но боль тут же прошла, когда полилась красная. — Никто меня не посылал, честно.

— Впрочем, мне это все равно, — сказала Кли, но внезапно ее голос потеплел. — Что это? — Она коснулась ремешков, на которых весели полированные ракушки.

— Это ожерелье. Мне подарил один мальчик.

— Оно было сломано, — сказала Кли, — а потом его починили.

— Верно. Как и моя рука. Откуда вы знаете?

— С правой стороны на поверхности ремешка надрезы, как будто что-то тяжелое упало на ожерелье. А правое плечо чуть шире левого. Но я уверена, что у вас с ним нет проблем.

Алтер широко раскрыла бирюзовые глаза.

— Так и было; кое-кто наступил на ожерелье… однажды. А почему вы сказали мне об этом?

— Потому что я наблюдательна и хочу, чтобы вы это поняли.

Четыре полосы ленты легли крест-накрест поверх марли на плечо Алтер. Кли достала из холодильника свежих фруктов и положила на стол.

— Хотите?

— Угу… Спасибо.

Когда Алтер покончила с фруктами, Кли сказала:

— Видите ли, если вас послало правительство, мне нечего и пытаться удрать. Но если кто-нибудь другой, тогда…

— Ваш брат, — сказала Алтер. — Эркор и герцогиня Петра.

— Брат… — тихо сказала Кли.

— Он не посылал меня, — сказала Алтер. — Точно. Но они сказали мне, где вы, и я решила прийти, поглядеть, что вы за особа.

— Ну и какая же я?

— Сражаетесь вы классно, — засмеялась Алтер.

Кли тоже улыбнулась.

— Как там Джон?

— Прекрасно. Они все вместе…

— За три года я слышала о нем только три раза. Он не передавал письма?

Алтер покачала головой.

— Ну, я рада, что он жив, — сказала Кли, собирая пузырьки.

— Они пытаются покончить с войной…

— Я не хочу об этом слышать. — Кли понесла пузырьки обратно в ванную. — Я не хочу ничего слышать об этой проклятой войне.

Когда она вернулась, Алтер была у стола. Она сдвинула скомканный плакат и разглядывала блокнот.

— Из-за этого?

— Да.

— Вы изобрели вещь, которая может переносить людей через барьер, верно?

Кли кивнула.

— И зачем?

— Совершенно зря.

— Вы можете объяснить, как эта штука работает?

— Я могу объяснять всю ночь, Алтер, но вы все равно не поймете.

— Жаль. Да я и не могу слушать всю ночь, завтра мне надо идти узнавать насчет работы.

— Да? Тогда, я думаю, вы можете переночевать у меня. Чего неды пристали к вам?

— Я была на улице, и они тоже. Этого достаточно.

— Значит, вам негде жить?

— Было одно место, где я могла бы ночевать, в гостинице Адского Котла, но ее разорили. Так что я бродила по улицам. Какое-то время меня не было здесь, я была далеко.

— Где далеко?

— Просто далеко. — Алтер засмеялась. — Вы расскажите, как работает эта черезбарьерная штука, а я вам расскажу, где я была. И ваш брат был там.

— Договорились, — сказала Кли. — Но завтра.

Алтер легла на диван, а Кли в свою постель. Прежде чем лечь, Кли сказала:

— По-моему, вы вчера шли за мной.

— Точно, — отозвался голос с дивана.

— И вдруг исчезли.

— Точно.

— Объясните.

— Вы когда-нибудь слышали о жизненной пене?

— Нет.

— Я услышала о ней всего четыре дня назад. И до сегодняшнего утра не брала в руки. Это пигментирующий пластик, который наносят на кожу. Я покрыта им. Иначе в сумерках вы меня не увидите.

— Завтра вы мне расскажете поподробнее.

— Конечно.

Кли села на постель.

— Откуда взялись эти неды? Чего они хотят?

— А разве вы не из недов?

— То есть?

— Из недовольных. Зачем вы скрылись здесь и прячетесь от всех? У некоторых это внутри, а у других снаружи, я думаю.

— Вы, похоже, все знаете, — засмеялась Кли.

Ответом ей был громкий зевок.

«Что я здесь делаю?» — размышляла Кли и думала об этом, чтобы не закричать, все время, пока не заснула.

Раннее утро осветило стену красно-золотыми лучами. Алтер вышла из ванной.

— Привет!

— Куда вы собираетесь?

— В цирк. Наниматься на работу. Хотите со мной? Пошли, вам полезно пройтись.

Кли встала, умылась и стала закручивать волосы в тугой черный пучок.

— Заплетите лучше, — сказала Алтер.

— Что?

— Почему бы вам не заплести косу? Это гораздо быстрее, и не будет выглядеть так… — Она слегка содрогнулась.

Кли распустила волосы и разделила их на три части.

Когда они вышли на улицу, воротник Кли у горла был расстегнут, а толстая черная коса перекинута через плечо.

— Куда? — спросила Кли.

— По этой дороге.

Они пошли между домами к Адскому Котлу.

В этой спрессованной части города свободное пространство было редкостью, Феерия Тритона («Величайшее на острове, на море и на материке представление») захватила два квартала. По одну сторону протянулись клетки с пумами, восьминогим бизоном, бурым медведем, двухголовой лисой, гигантским кабаном; огромный аквариум служил домом для дрожащего осьминога-альбиноса. В другом аквариуме тигровые акулы тыкались носами в стеклянные углы.

Стайка ярких воздушных акробатов выбежала из одного шатра и исчезла в другом.

— Кто это? — спросила Кли.

— Работают на трапеции. Они называют себя летающими рыбами. Банально. Пойдем дальше, мне надо найти мистера Тритона.

Они подошли к большому фургону в конце участка, с громадным бородатым и пузатым Нептуном из папье-маше на крыше.

— Это шоу-фургон. Знаете, а что, если вам пойти вон в тот шатер и чего-нибудь поесть, пока я повидаюсь с мистером Тритоном? Потом я присоединюсь, а на просмотр мне нужно идти на пустой желудок, иначе черта с два что-нибудь получится.

Алтер взбежала по ступенькам в большой фургон, и Кли осталась одна. Утро было ветреное и холодное. Она повернула к столовой. Над деревянными столами нависал полосатый зелено-желтый тент. На гриле шипел жир. Кли села напротив мужчины, тянувшего похлебку из глиняной кружки. Он улыбнулся, и лицо его покрылось сетью морщин.

Официантка за спиной Кли сказала:

— Заказывайте, не стоять же мне весь день!

— Что у вас есть?

— Жареная рыба, вареная рыба, рыбная похлебка, молоки, порционное блюдо — вареная рыба с яйцами, полденьги.

— Порционное, — сказала Кли.

— Хорошо, — официантка улыбнулась, — сегодня оно съедобное.

Мужчина снова улыбнулся и спросил:

— Вы с каким номером? Я вот клоун.

В это время к мужчине подсела женщина в джемпере с блестками и спросила:

— Новенькая, на просмотр?

— О, я… у меня нет никакого номера. Я хочу сказать, что не собираюсь выступать в цирке.

Мужчина и женщина засмеялись, и женщина сказала:

— Я оформляю контракты, милочка, так что не заносись.

Официантка принесла заказ. Кли взяла вилку, а клоун спросил:

— Вы наслаждаетесь едой, милочка?

Кли изумленно посмотрела на него.

— Нет, я не имею в виду ваш вес, я имею в виду манеру, с какой вы смотрите на пищу. — Он повернулся к женщине: — Ты понимаешь, что я имею в виду? Когда человек смотрит на пищу, словно проводит специальный опыт, он не заботится о своей фигуре, и понятно, почему он толстый и сдержанный, а если он щурится и выпячивает губы, ясно, почему он худой и вспыльчивый. А вот вы смотрите… — Он снова повернулся к Кли.

— Заткнись, — сказала женщина. — Ты можешь болтать бесконечно, а мы так и сиди здесь весь день?

Все трое засмеялись. Затем клоун посмотрел через плечо Кли и сказал:

— Ого!

Кли обернулась. На площадке поставили трамплин; беловолосая девушка показывала свое искусство. Тройное сальто-мортале, тройное — вперед, сальто-мортале с пируэтом, курбет назад…

— Хорошо! — сказал клоун.

Женщина кивнула. Люди вокруг зааплодировали. Алтер пошла к столовой. Рядом с ней шел человек, обняв ее за плечи. Он был немолодой, толстый, с большой бородой.

Кли встала, чтобы дать им место за столом, и, к своему удивлению, увидела, что за другими столами тоже все встали. Раздался дружный хор голосов:

— Здравствуйте, мистер Тритон! Добрый день, мистер Тритон!

— Садитесь, садитесь, — экспансивно потребовал Тритон. Все сели, а он продолжил разговор с Алтер: — Так что послезавтра ты выходишь. Очень хорошо. И можешь ночевать здесь.

— Спасибо, — сказала Алтер. — Ой, вот моя подруга, о которой я вам говорила.

Удивление оттянуло уголки рта Кли вниз, прежде чем они снова поднялись в защитной улыбке.

— Ты бухгалтер, правда? Ну так вот, мне нужен человек, чтобы держать книги в порядке. Придешь сюда с девочкой…

— Но я… — начала Кли, глядя на улыбающуюся Алтер.

— …послезавтра, — закончил мистер Тритон, — место твое. Доброе утро всем! — Он сделал паузу, серьезно посмотрел на Кли и добавил: — Знаешь, мне нравится твоя манера смотреть на вещи. Доброе утро всем!

— Именно это я и говорил вам, — сказал клоун.

— Но я… — повторила Кли. Мистер Тритон уже отошел. — Я вовсе не ищу работу. Я не думаю…

Алтер пожала руку клоуну, женщине и даже официантке, которая поздравила ее. Через минуту она обернулась к Кли, но та уже исчезла.

Кли шла, не глядя ни на закоптелые фасады дощатых строений, ни на визжащих ребятишек, ни на башни в центре города. Она просто шла, пока не дошла до своего дома.

— О, мисс Решок, это вы. Как всегда, рано. Я всегда говорила, что очень полезно вставать рано… но подумайте, моя дочь Ренна улизнула сегодня из дома на рассвете, и я уверена, что она проведет весь день с этим типом Валом Иоником. Какие у него виды на будущее? Я в конце концов разумная женщина. Что он намерен делать? И вы знаете, что она мне ответила? Он пишет стихи! И только! Просто смешно! Но у меня для нее сюрприз, который, я уверена, выбьет из ее головы этого Ноника: я получила для нее приглашение на бал Лиги Победы. Плача, упрашивала мистера Мулкина. Может, Ренна встретит приличного парня и забудет этого дурака и его дурацкие стихи. И почему этот Ноник не идет в армию? Враг за барьером…

— Извините, — сказала Кли.

— Да, да, конечно. Я не хочу задерживать вас. Всего доброго.

Враг за барьером… Кли подумала о плакате на своем столе, и он, как раздражитель условного рефлекса, вызвал: …его сильные руки уверенно обнимали меня, и такими же уверенными были его смех и его слова… он погиб; «…мы можем послать от двухсот до трехсот фунтов материи куда угодно…» В любое место; компьютер запрограммирован бессмысленно, дико, случайно…

Когда она захлопнула за собой дверь, в горле ее стоял крик. Она прислонилась к двери и с трудом отдышалась.

Весь день она провела дома и только к полуночи решила выйти прогуляться.

На этот раз она думала не о своих трех открытиях, а о матери Ренны и о Вале Нонике. Это имя было ей почему-то знакомо. Затем она подумала о докторе Уинтле, о его пациенте и о жене доктора. Стояла ночь, но из цирковых кварталов слышался слабый звон какого-то инструмента. Кли вскоре вернулась домой.

На следующее утро Кли заплела косу, расстегнула ворот платья и пошла к цирку. Когда она подошла к ограде, к ней подбежала смеющаяся Алтер и схватила ее за руку.

— Я так рада, что ты вернулась!

— Почему бы и нет? — сказала Кли. — А почему вы не пришли ко мне? Вы могли бы ночевать у меня. Я огорчилась.

Алтер опустила глаза.

— Я подумала, что вы рассердились.

— Зачем ты сказала мистеру Тритону, что я ищу работу?

— Да просто мне пришло в голову, что это будет интересно. А вы могли бы отойти от всего этого.

— Весьма признательна. Слушайте, я надеюсь, что ваш друг, который подарил вам ожерелье, как-нибудь появится. Он намеренно поместил ракушки на логарифмически возрастающем расстоянии?

— Что? Нет, не думаю. Он сейчас на войне… Эй, я что-нибудь не так сказала?

— Война? Нет… Он не может…

— В чем дело?

— Ничего, — сказала Кли и сжала плечо Алтер.

— Вы уверены, что с вами все в порядке?

Кли вздохнула и опустила руку.

— Уверена.

Они вошли в ограду цирка.

Глава 4

На следующий день у Тила начались занятия.

— Вольно, парни. Разбивайтесь на группы и отправляйтесь в указанные вам классы.

Тил вошел в большой класс: дальняя стена его была увешана чертежами машин. Надписей на чертежах не было. Громкоговоритель в передней части класса неожиданно объявил:

— Садитесь. Начинаем базовые занятия.

Рекруты уселись за металлические столы.

— Сейчас я зачитаю список фамилий, — продолжал голос. — Все названные перейдут в комнату 46-А, этажом выше по коридору направо.

Названные рекруты встали и вышли. После этого диктор сказал:

— Наденьте наушники и смотрите в свой видеоэкран.

Экран был вмонтирован в стол. Он замерцал наплывами туманных пятен, в основном синего и зеленого цвета, иногда красного. Движение их было медленно-медленно.

В наушниках раздалась музыка, затем приятный мужской голос произнес:

— Наш враг за барьером. Совсем недавно мы подошли к радиационному барьеру, но уже обнаружили его бесчеловечные и злобные намерения…

Голос зажужжал, а пятна образовали знакомую бухту. Голубые волны разбивались в белую пену, летавшую над бухтой. Девушка с отличной фигурой, в купальнике, подошла к воде, коснулась ногой пены, повернулась, посмотрела на Тила и со смехом побежала к нему. Ветер трепал ее каштановые волосы.

— Ж-ж-ж-ж!

Тил откинулся от экрана, выпрямился на стуле и сорвал с головы наушники. Глаза его все еще моргали от ослепительного белого света, неожиданно залившего экран. Все вокруг было как в тумане, и где-то смеялась женщина. Затем смех перешел в голос:

— Все в порядке. Садитесь на свои места.

Многие солдаты вскочили со своих стульев.

Женский голос продолжал:

— Ваша реакция на эту последнюю сцену была не той, которая, как мы надеемся, должна быть после вашего шестинедельного курса. Вы, кто только что вошел… — Тил только сейчас заметил, что в дверях стоит группа рекрутов. — Как по-вашему, похожи они на тех, кто готов к борьбе с врагом за барьером?

Все время наших занятий вы будете встречаться с такого рода проблемами. Мы ждем от вас хладнокровия, бдительности и быстрой реакции; никакого смущения и беспорядка. Иногда проблемы будут не столь очевидны, так что будьте внимательны. Мы ждем от вас хладнокровия, бдительности и быстрой реакции.

Рекруты, только что вошедшие, займите свои места. Всем надеть наушники и смотреть на свои экраны.

Тил обратил внимание, что та половина класса, которая была здесь с самого начала, не торопилась надеть наушники и наклониться к экранам.

На экране объяснялось устройство под названием 606-Б. Детально показывалось, как разбирать и собирать его, как следить, чтобы нумерованные части, механические и электронные, шли в нужном порядке. Но почему-то (может быть, он пропустил начало, пока надевал наушники) Тил никак не мог понять, для чего предназначен этот 606-Б. Но фильм продолжался сорок минут, и он наконец почувствовал уверенность, что сможет собрать этот проклятый 606-Б даже во сне.

Нежный звон просигнализировал конец урока, и все подняли головы. Тил посмотрел в своей программе, в какую комнату ему идти, и встал. По-видимому, все пришедшие позднее должны были остаться в этой комнате.

— Эй, — прошептал кто-то, и Тил повернулся в дверях. Среди оставшихся сидел Креветка. Тил кивнул ему. Креветка выглядел растерянным. — Эй, — зашептал он снова, — какого дьявола они делали с вами, когда мы вошли? Вы выглядели как…

— Прекратить разговоры! — На этот раз голос был мужским. — Ты там, у двери, выходи! Быстро, в следующий класс!

И Тил вышел.

Два пролета вверх, и Тил вошел в класс, почти такой же, как и тот, из которого он вышел. Немолодой голос объявил:

— Всем сесть. Сейчас я прочту список фамилий. Те, кого я назову, пойдут в комнату 51-Д.

Среди прочих он назвал Торна. А Тил даже не видел, что Торн был в одной с ним комнате.

После отбоя некоторое время разговаривали в темноте.

Креветка: Эй, Лог, ты чему научился сегодня?

Лог: Собирать, разбирать, держать центральный стержень вертикально… Ладно, давай спать.

Тил: Лог, это был 606-Б?

Лог: Семь тридцать чего-то. Давайте спать. Я устал.

Креветка (Торну): А ты, большой парень, чему научился сегодня?

Торн: Не стоит и говорить. Завтра вставать в шесть. Враг за барьером, не забыл?

Креветка: Ага, помню. Спокойной ночи.

Тил: Лог, для чего служит семь тридцать чего-то?

Лог зевает, храпит.

Тишина.

На следующий день взводу показали документальный фильм. Названия он не имел.

Первые кадры изображали болотный пейзаж, каких было много в классных комнатах. Зеленый туман пузырился вокруг стеблей качающихся растений. Камера сместилась на более плотную полосу земли; мимо проплывали камни, ямы, часть машины (может, это 606-Б?). Камера шла слишком быстро, чтобы можно было разглядеть. Наконец камера остановилась перед развалинами армейских казарм. Одна стена сгорела, кровля провисла. Камера вплыла через обугленное пространство внутрь.

В кресле сидел человек без головы. Койки перевернуты. На смятой постели два трупа. Камера вышла и показала труп солдата у наружной стены. Сцена оборвалась.

Сквозь туман Тил увидел ряды бараков, точно таких же, что и в предыдущей сцене. Несколько человек ходили вокруг. Камера подошла вплотную к молодому солдату, лицо его явно нуждалось в бритве. Он смеялся и тер подбородок грязными пальцами.

Тот же солдат в полный рост: он стоит возле сложного вида машины; недоуменно смотрит на нее, затем начинает колдовать над ней.

Новые кадры: солдаты укладывают доски на грязной земле и рассаживаются на них в кружок. Крупным планом центр: руки выкладывают из монет квадрат с одним пустым углом (в классе смех, Тил тоже смеется). По какому-то сигналу, которого зрители не слышат, группа смотрит вверх; кто-то собирает монеты в горсть, и все бегут через поляну и лезут в танки. Четыре танка идут друг за другом. Танки уходят в туман.

Болотные растения. Пустые бараки. Пустая поляна.

Новые кадры: танк завяз в заросшем участке болота. В двадцати футах от него другой танк лежит на боку. Камера приближается к первому танку, смотровая башня разбита. Внутри танка все разломано.

Экран замерцал. Зажегся свет.

— Вольно, — сказал голос. — Всем явиться в предписанные мастерские.

Через несколько минут Тил разбирал устройство, очень похожее на то, которое налаживал солдат в фильме. Тил снял промасленную пластинку, обтер фартуком и взглянул на свет. В правом углу стояло: 605-Б.

Тил посмотрел на устройство, кашлянул и сказал:

— Э-э… я думаю, здесь ошибка.

В громкоговорителе щелкнуло, и мужской голос сказал:

— В чем дело, рядовой Тил-211?

— Я же вроде должен работать на 606-М?

Долгое молчание, затем женский голос:

— Коррекция будет сделана, когда и если понадобится.

Внезапно Тила охватило смятение от десятка мыслей, спутанных, как рыбачья сеть. Смятение перешло в злость, а затем в страх. Чего от него хотят? Для чего служит это проклятое устройство? Если он этого не знает, как он будет сражаться с врагом за…

Ж-ж-ж-ж!

Прежде чем жужжание прекратилось, в мозгу Тила возникли слова, настолько отчетливые, что он сначала подумал, что слышит их из громкоговорителя: хладнокровие, бдительность, быстрота реакции. Он взял себя в руки и отбросил все вопросы, копошившиеся в его мозгу.

Медленно расслабился. Он спокоен. Он начеку. Кое-кто в мастерской уже прекратил работу, он взял связующий брус от рамы на столе. На миг ему захотелось швырнуть его в угол, но он осторожно поместил его между буферными пластинами и ввернул спиральный болт на место.

В этот вечер некоторые солдаты вышли за дверь и сели за игру. Далеко за оградой, в городе, беспрерывно мигал бессмысленный свет.

В начале третьей недели Тила поместили в темную комнату.

— Имя и номер.

— Тил 211-Б.

Ж-ж-ж-ж…

Он качнулся назад и закрыл глаза, но вспышки света не было. Хладнокровие, бдительность, быстрота реакции.

— Кругом!

Он повернулся.

— Вперед!

Он пошел. Он шел долго и подумал, что, наверное, вошел в туннель.

Ж-ж-ж-ж…

Хладнокровие, бдительность, быстрота реакции. Он шел вперед, хотя спина и плечи от напряжения болели все сильнее. На этот раз вспышка света была, но неяркая, зеленого цвета. Он мельком увидел туман, растения без листьев, где-то пузырилась грязь… Нет, это не была комната, его класс…

— Имя и номер.

— Э… Тил… 211… Б…

— Опиши, что видишь перед собой. Иди дальше.

— Опиши, что видишь перед собой. Иди дальше.

Новая зеленая вспышка.

— Вроде… море, волны ударяются в песок, лодка…

Ж-ж-ж-ж…

— Опиши, что видишь.

Свет снова вспыхнул.

— Нет. Я имел в виду 605-Б, или, может 606-Б, я не уверен… Я должен собрать ее. Я могу собрать и ту и другую, они почти одинаковые, отличаются только боксом управления. Я налажу их… — И вдруг в голове появляется теплая, уютная мысль и с ней потрясающее облегчение — чтобы мы могли сражаться с врагом за барьером. Для того они и существуют. Так должно быть. Это 606-Б, и я могу разобрать его и собрать, разобрать и собрать…

Вспышка.

— Да, здесь грязь, растения без единого листочка, везде грязь и туман. И камешки. Нет, это не камешки, а раковины, очень красивые, красные, бронзовые и молочные, блестящие, словно их кто-то долго полировал…

Ж-ж-ж-ж…

— Долго…

Ж-ж-ж-ж…

— Камешки…

Боль в спине, бедрах, руках, Тил почти теряет сознание, останавливается, шатается, закрывает глаза руками, хотя вспышки света нет.

— Имя и номер.

— Э-э… Тил… мое имя Тил 60… 6.

— Э-э… Тил… мое имя Тил 60… 5… 6… Тил…

— Имя и номер.

Что-то, спутавшее язык Тила, вдруг исчезает, и у Тила вырывается крик:

— 606-Б! 606-Б! 605-Б! Я не знаю. Мне не сказали, которая… Мне не сказали!

— Имя и номер.

— Э-э-э… Тил 211-Б.

— Опиши, что видишь.

— Я вижу… грязь и растения, и бараки, где солдаты. Они сидят перед бараками и играют в «удачу». Я должен наладить устройство, пока они играют, потому что… враг… да…

А в тумане что-то движется по грязи, расшвыривает растения. Тил сначала подумал, что вернулся один из танков, но это не был…

— Нет! Нет! — кричал Тил. — Оно еще не налажено! Это 606-Б, я еще не наладил его, а оно движется! О Боже, она…

Ж-ж-ж-ж…

Когда его вывели из комнаты, громкоговоритель сказал ему мягким женским голосом:

— А ты молодец! В самом деле молодец! Ты внесешь ценный вклад в нашу борьбу с врагом за барьером.

Он уже не мог сказать с уверенностью, что происходило в комнате. Но раз он все сделал хорошо, он и чувствовал себя хорошо.

Вечером обезьяны играли между собой в «удачу». Все остальные сидели на койках, смотрели на неумелую игру неандертальцев и почти не разговаривали.

Глава 5

Джон Кошер шел по одной из радиальных улиц Торона мимо купеческих особняков, мимо многоквартирных домов на границе с Адским Котлом, мимо шатров «Цирка Тритона», мимо пристаней, где «челноки» выгружали рабочих гидропонных садов. Ветер путал его черные волосы. Черные глаза были спокойны, он шел навстречу потоку людей, высыпавших с пристани. Ниже стояли частные яхты. Он шел к королевскому пирсу. Двойная раковина, эмблема герцогини Петры, качалась на воде. У поручней появился Эркор.

— Привет, — сказал Джон. — Какие новости из университета?

— Я разговаривал с Катэмом, — ответил Эркор, спускаясь к нему. — Он, похоже, здорово удивился, увидев меня. Расскажи мне о здешних новостях, а я расскажу о моих.

— Алтер, по-видимому, с моей сестрой, так сообщила герцогиня. А Тил пошел в армию сражаться с врагом за барьером.

— Катэм сказал, что надо найти Лорда Пламени и уничтожить его как можно скорее. А потом задавал вопросы.

— Зачем?

— Он говорит, что это историческая необходимость. Если бы Черджил не был убит, мы, вероятно, потратили бы больше времени на поиски Лорда Пламени.

— Звучит разумно.

Они оставили пирс и пошли по набережной.

— Эркор, что ты слышишь?

— Мозгом?

— Да.

— В тебе?

— Вокруг меня и во мне тоже.

Эркор улыбнулся.

— Ты, вероятно, думаешь, что это очень важно, поскольку сам не видишь и не слышишь, как я. Это не совсем так. — Он помолчал. — Я чувствую приблизительно на квартал во всех направлениях, во всяком случае отчетливо. Вот работница, которая вспоминает, как ее брат умер, отравившись рыбой. В этом доме неандертальцу по имени Джеф снится кто-то, кого он недавно жестоко избил. На верхнем этаже некто Вал Ноник сидит за столом и пытается написать стихотворение о девушке. Он смотрит на свой портрет, который девушка набросала красным мелком и повесила на стену, и пишет: «Ренна, твои карие глаза открыты океану света…» Где-то в парке я вижу женщину со стальным мозгом, которая быстро просматривает счетные книги… — Он вдруг улыбнулся. — Это твоя сестра, Джон. — Улыбка исчезла. — Что-то здесь не то…

— В чем дело? Она в порядке?

— Да, но есть что-то… в ее мозгу. Очень глубоко. — Эркор нахмурился и покачал головой. — Нет, не могу понять, что это. Она прячет это под чем-то другим. Я вижу рисунок, слышу звук, но оно слишком глубоко запрятано, чтобы можно было добраться до смысла.

— А что ты читаешь в моем мозгу?

— Крик, резкий, как нож.

— О чем?

— О… том, что ты зовешь свободой.

Джон улыбнулся.

— Я рад, что мысль о свободе не покинула меня. Знаешь, Эркор, мне поручено сделать как можно больше, чтобы покончить с войной. Но я не вполне добровольно стал агентом Тройного Существа. Передо мной был выбор: смерть от радиации или присоединение к нему. Так что я не узнаю вкуса свободы, пока Тройное Существо не оставит нас.

— Еще я читаю и в мозгу твоем, и в голосе, как сильно ты хочешь, чтобы я поверил тебе…

— Это правда. Читай дальше.

— Я уже прочел. Я хочу, чтобы ты понял, Джон. Ты думаешь, что основное различие между мной и тобой состоит в том, что я знаю твои мысли, а ты моих не знаешь. Дело не в этом. Главное различие между вами, людьми, и нами, стражами, — в восприятии. Разница между людьми и лесными стражами — это разница между слепыми и зрячими. Разница между стражами-телепатами и стражами-нетелепатами — это разница между нормально видящими и дальтониками.

— И значит…

— И значит, что то, что я слышу, неважно. А вот то, что я воспринимаю, тебе не понять.

Они шли к центру города. Небо на востоке потемнело. Они вдруг остановились.

— Лорд Пламени, — сказал Джон.

— Даже ты чувствуешь его.

Джон кивнул.

— Ты можешь точно указать, где он или в ком?

— Пока нет.

Они пошли дальше.

— Что ты слышишь сейчас?

— Я слышу администратора одного из предприятий твоего отца, размышляющего о том, не отразится ли убийство Черджила на его жалованье. Он разговаривает об этом со своей женой…

— Лорд Пламени, — снова сказал Джон.

— Приближаемся.

— Ты видишь, что он делает теперь?

— Пока нет.

Они шли мимо знакомого Джону особняка.

— Там твой отец, — сказал Эркор. — Он собирается вызвать своего секретаря и продиктовать письмо интенданту Тилфара с выражением своей полной уверенности в военных успехах и присовокуплением дара в полмиллиона. Получит ли рекламу, равноценную дару? — думает он.

— А думает он обо мне или моей сестре?

Эркор покачал головой.

Они все ближе подходили к королевскому дворцу. Наконец они свернули под каменную арку, и Джон открыл дверь старинным ключом, какими до сих пор пользовались во дворце. Они прошли по коридору и свернули к широкой мраморной лестнице.

Поднявшись на пятый этаж жилой башни, они вошли в апартаменты герцогини.

Петра стояла у окна и смотрела на вечерний город. Она повернулась, когда они вошли.

— Вы опоздали. Я чувствую Лорда Пламени, словно он в комнате.

— Он во дворце, — сказал Эркор.

— Близко? Ты можешь сказать, что он сделал на этот раз? Я анализировала правительственные рапорты за неделю и не нашла ничего, во что можно ткнуть пальцем.

— Пока еще все не ясно. Может быть, он причастен к убийству Черджила?

— Возможно, — сказала Петра. — На это я тоже не могла пролить никакого света.

— Ты говоришь, он во дворце, — сказал Джон. — В каком направлении?

Эркор подумал и указал:

— Там.

Они вышли в коридор, прошли мимо незанятых теперь комнат королевы-матери и других королевских апартаментов и поднялись по короткой лестнице в коридор, уставленный с обеих сторон статуями.

— Мы идем к тронному зал, — сказала Петра.

— Правильно, — кивнул Эркор.

Коридор вывел в одну из ниш тронного зала. На пятнадцатифутовых окнах висели тяжелые драпировки.

— Подойдите, — шепнул Эркор.

В слабом освещении они видели, как его лоб собирался в складки. Он указал по диагонали через зал на одну из многих других ниш.

— Мы разделимся, — прошептала Петра. — Не забудьте, нам надо увидеть его всем вместе.

Она двинулась влево, а Джон вправо. Держась в тени гобеленов, изображавших морской пейзаж, он прошел к пустому трону.

Раздался глухой голос:

— Что это? Кто тут?

Глаза Джона метнулись к нише.

— Кто тут? Я вызову стражу… — Белая фигура прошла через полосу света, неуверенно оглядываясь вокруг. — Кто здесь?

Король! Джона полоснула боль узнавания, и он отступил от гобеленов. В то же время Эркор и герцогиня тоже вышли из укрытия. Сначала король увидел только герцогиню и сказал:

— Петра! Вы меня напугали. Я на секунду подумал, что вы…

Затем…

Изумруд пчелиных крыльев… Красный цвет полированного карбункула… паутина серебряного огня. Молния ударила в глаза Джона, и он нырнул в синий туман. Его мозг швырнуло через парсеки.

Кругом был серый цвет, просто серый, с оттенками лавандового, красного, желтоватого, оранжевого. Джон быстро сообразил, что он в пустыне под тусклым серым небом. Ветер пульсировал, и оттенки менялись: оранжевый отливал зеленым, красный светился желтым, голубоватый цвет углубился, но серый главенствовал над всем, бесконечный, зыбкий.

Усики Джона скользнули вверх. Корни вошли глубоко в песок, к потоку чистой фтористоводородной кислоты, питательной и холодной. Но здесь, на поверхности, разряженная атмосфера была холодной, сухой и серой.

Три горячих чувствительных щели в его оболочке зарегистрировали присутствие двух других кактусов поблизости. Он снова зашелестел усиками, и те прошелестели в ответ.

— Следи, — прошелестел Эркор, — он здесь…

Другой кактус (Петра) качнулся, усики прошуршали по песку.

За ближайшей дюной поднялась чья-то голова. Три глаза мигнули и исчезли.

Усики Джона бессильно повисли.

Голова (черный оникс) поднялась снова, снова мигнули три глаза. Ящерица зашипела, острые, как иглы, зубы окаймляли зубчатую пасть. Она снова зашипела, и яркий песок закружился перед ее ртом. Ящерица ползла по дюне на шести черных лапах, направляясь к Джону.

Джон внезапно вытянулся и схватил животное за шею. Задыхаясь, ящерица дернулась назад, но высокий кактус, которым был Эркор, наклонился, и три гибкие вайи окружили тело рептилии. Герцогиня схватила две бьющиеся лапы, и когда все трое подались назад, шипение ящерицы перешло в визг. Он прекратился, когда горло ящерицы сжали усики. Все.

Темно. Влажная почва скользила под грубой кожей Джона, когда его бескостное тело втискивалось в землю. С одной стороны чувствовалась вибрация (да, это Петра). Он пошел под углом, пока не пробил разделяющий их слой земли, и дальше они двигались вместе, соприкасаясь боками.

— Где Эркор? — спросил Джон.

— Он ушел вперед к храму.

— Он снова в милости у жрицы?

— По-видимому. Она послала ему вызов горячий цикл назад.

— Его проступок был очень серьезен, она вряд ли простила его. Боюсь, что и мы вляпались в историю.

Дрожь прошла по телу длинного червя рядом с Джоном.

— Надеюсь, что нет, — нервно провибрировала она. — Но все равно нам надо быть там. Будем ждать конца цикла, и я надеюсь, что дело обойдется без открытого обвинения.

Затем они молча пробивались к храму, где должна была проходить церемония конца цикла.

Храм был участком мягкой почвы, влажной от ароматизированной жидкости, бьющей из всех уголков подземного мира. Джон почувствовал экзотический запах еще до того, как изменилась текстура земли, и он оказался в роскошном иле. Они свернулись у края, дожидаясь, когда соберутся остальные участники церемонии и начнутся молитвы.

Когда наконец храм заполнился, по земле пошли знакомые вибрации жрицы. Она общалась со своей паствой посредством хитроумной системы из двух металлических колец, окружавших храм; когда она двигалась вокруг колец и говорила, ее слова слышали везде.

— Да здравствует великая Богиня Земли, в чьей пищевой колее мы находимся, — начала жрица. — Пусть грязь будет всегда мягкой.

— Пусть никто под ее защитой не раздвоится, пока сам не решит, — ответила паства, и началась молитва.

Наконец ритуал закончился, и жрица объявила:

— У нас хорошие известия для вас, друзья: член нашей паствы, который ранее вызвал наше неудовольствие, снова с нами.

Джон почувствовал в вибрациях новый, но знакомый рисунок: видимо, Эркор вошел в храм. Но в то же время его охватило ощущение, что здесь присутствует кто-то еще, кто был намного длиннее, но внезапно сжался.

Он понял, что это Лорд Пламени. Рядом зашевелилась герцогиня.

— Лорд Пламени, — прошептала она, коснувшись его бока. — В жрице!

— Знаю, — шепнул он в ответ, а жрица между тем продолжала:

— Этот отступник, что снова с нами, устроил заговор, чтобы покончить с нашим циклическим обычаем приносить в жертву Богине Земли одиннадцать детей; он уверял, что опускать их глубоко в землю, пока их тела не ссохнутся от Великого Центрального Жара, ниже нашего достоинства. Но теперь он вернулся и согласен принести в жертву себя самого в начале следующего горячего цикла, и с ним будут принесены в жертву два его сообщника…

Джон и Петра не стали дожидаться указующих вибраций, а сразу бросились вперед по храмовой грязи. Джон столкнулся с телом, посылавшим вибрации Эркора, но тело было вялым. Видимо, ему дали наркотики и притащили сюда насильно. Но Лорд Пламени…

Джон прыгнул на жрицу и обвился вокруг ее тела, и Петра уже вцепилась в нее. Хвостом он подтащил к себе Эркора. Движение несколько оживило его, но кто-то обвился вокруг говорящих колец и закричал:

— На помощь! На помощь! Жрицу убивают!

Другие черви включились в драку, но не Лорд Пламени…

Поток синевы лился со скал. Гейзеры оранжевого цвета вздымались от горячих камней и хлестали в темное небо. Огонь был прекрасен, другой свет исходил лишь от трех лун, расположенных треугольником и быстро движущихся в ночи.

Джон парил над огнем, восторг распирал его грудь. Вощеные крылья со свистом разрезали воздух и поднимали его вверх, в черноту неба.

Открыв клюв, он издал поющий зов:

— Эркор, Петра, где вы?

Голос Петры пропел:

— Я лечу над зелеными огнями, там горит медь, а сейчас над желтыми натриевыми…

Издалека донесся третий голос:

— Углеводород течет в прибое оранжевого…

Из сотен птиц вокруг отделились две и присоединились к Джону, они вместе стали подниматься сквозь густеющий туман, пока воздух не охладил их крылья, которые работали как сердца, без остановки, без отдыха. Музыка менялась, мелодии сплетались и переходили одна в другую.

Туман прорезало карканье. Черные крылья захлопали среди золотых. Черная птица на лету яростно клевала пурпурным клювом других птиц, ярко-красным когтем била по глазам. Когда она пролетала сквозь тучу птиц, золотые перья падали вниз и сгорали в огне.

— Следуйте за ней! — крикнула Петра.

— Следуем, — ответили Джон и Эркор.

Джон понесся к мародеру: его клюв погрузился в черные перья. Эркор поднялся выше, а страшные крылья Петры били снизу. Затем клюв Эркора вонзился в блестящий глаз, и громадные черные крылья, вздрогнув, обвисли. Джон выпустил птицу, и она, крутясь, упала вниз, в огонь.

— Лорд Пламени там, — запели они.

Из дымящегося тела на скалах вырвался последний язык пламени. Джон уловил нечто, воспарившее из пепла, услышал мощный взрыв мелодии, который вознес это новое существо к стае, и тут же Джона окутал синий туман. Он попал в паутину синего огня, утонул в красном сиянии полированного карбункула, его глаза подернулись изумрудом пчелиных крыльев.

Джон стоял в тронном зале и ошарашенно моргал глазами.

Рядом с ним были Петра и Эркор. Направо, в футе от трона, на полированных ступенях распростерлась фигура короля. Одна рука едва заметно шевелилась. Джон подошел к королю.

— Он жив.

Послышались шаги. Джон поднял глаза и увидел окруживших его стражников с поднятыми энергоножами. Кто-то включил освещение. Эркор и Петра стояли среди стражи.

— Что случилось с Его Величеством?

Джон был взволнован, но Петра спокойно ответила:

— Мы не знаем. Когда мы шли к тронному залу, услышали его крик. Потом он вдруг побежал по залу и упал.

— Он жив, — повторил Джон. — Вызовите врача.

— Отойдите, — сказал начальник стражи, и Джон отступил. — Кто вы?

— Я кузина короля, — сказала герцогиня Петра, — а это мои гости.

Страж нахмурился.

— Вам бы лучше вернуться в свои покои, Ваша Светлость. И оставайтесь там, пока мы все не выясним.

Подошел еще один страж:

— Да, сэр, к счастью, он включил камеры, прежде чем что-то случилось.

— Прекрасно, — сказал начальник стражи и оглядел по очереди Петру, Джона и Эркора. — Этот зал набит камерами, и их можно включать из десятка мест. — Он ждал их реакции, но ее не было. — Мы вскроем и увидим, что произошло. Прошу вас, идите к себе.

Джон, Эркор и герцогиня вышли из зала.

В своих апартаментах герцогиня упала в кресло и запустила пальцы в волосы.

— Полагаю, что и здесь есть камеры и микрофоны, — сказала она, оглядываясь по сторонам.

Эркор подошел к стене, на которой был изображен морской подводный пейзаж в коричневых и оранжевых тонах, и положил ладонь на правый глаз стилизованного осьминога.

— Сейчас нет, — сказал он, — или, во всяком случае, здесь ничего не работает. Видно, они еще не поставили тут монитор.

— Эти камеры чуть не погубили нас, когда мы похищали принца Лита. Слава Богу, на этот раз там ничего нет. Эркор, ты смог увидеть, что сделал Лорд Пламени в этот свой визит?

— Сейчас было сложнее, — сказал Эркор. — В мозгу людей читать труднее, чем в мозгу неандертальцев, где он прятался прошлый раз.

— Но что-нибудь ты в силах сказать?

— Могу сказать, кто убил Черджила.

— Кто же?

— Его Величество.

— И ты знаешь, зачем?

— Вот в этом не уверен. В его мозгу было что-то еще… — Он вдруг повернулся к Джону. — Помнишь, когда мы шли сюда, я читал мысли твоей сестры и сказал, что что-то вроде бы не так? Я видел какое-то калейдоскопическое изображение, но не понял его смысла. В мозгу короля был тот же рисунок, тот же образ.

Помолчав, Джон спросил:

— Что означает это совпадение?

— Оно означает, что они оба знали что-то одно и одинаково его оценивали. Поэтому они скрывали его от себя: узнали и тут же постарались забыть. В мозгу Оска это выражено сильнее, но присутствует у обоих. И это, возможно, имеет отношение к Лорду Пламени.

— Тогда что же произошло в обоих этих мозгах? — спросила Петра.

— Хороший вопрос, — сказал Эркор. — Мы задали его Катэму, чтобы посмотреть, как он с ним разберется… среди множества других…

В дверь постучали. Появился начальник стражи.

— Ваша Светлость, джентльмены, пленки просмотрены, вы свободны приходить и уходить, как вам будет угодно, но позднее вас, возможно, допросят…

— Его Величество сказал что-нибудь еще? — спросила Петра.

Страж взглянул исподлобья.

— Его Величество скончался. — Он резко повернулся и вышел.

Джон медленно закрыл за ним дверь.

— Видимо, — сказала Петра, — изгнание Лорда Пламени оказалось таким ударом, что король не вынес.

— Всякий здоровый человек выдержал бы, — сказал Эркор, — но король всю жизнь был больным.

Петра сложила тонкие пальцы.

— Черджил убит по наущению короля. А теперь король умер из-за… — Она не закончила фразы. — Со всеми этими военными делами правительство скоро окажется совершенно недееспособным.

— Вы думаете, никто не попытается воспользоваться королевой-матерью, чтобы сплотиться вокруг нее? — спросил Джон.

— Сомневаюсь. Она спокойно живет в своей обитой ватой комнате в Медицинском центре под присмотром психиатров. Она страшно сдала за последний год. Я помню, какой властной женщиной она была, в то время она могла быть полезной империи.

— Это означает, — сказал Эркор, — что принцу Литу пора вернуться.

Герцогиня кивнула.

— А кто наследник трона после Лита? — спросил Джон.

— Я, — коротко ответила Петра. — Сегодня вечером вы и Эркор отправитесь на материк и как можно скорее привезете принца сюда.

— Если мы его найдем в лесах.

— Найдем, — сказал Эркор.

Джон отвернул штору и посмотрел на освещенный город. Транзитная лента тянулась из дворца, сверкая под луной.

— Не знаю, — сказал он, — но хотел бы знать, — не вышло ли это дело из-под нашего контроля. Никто не намеревался убить короля, я, во всяком случае, не собирался.

— Не намекаете ли вы, что это сделала я? — спокойно спросила Петра. — Спросите Эркора, было ли у меня такое намерение.

— Нет, не спрошу, — сказал Джон. — Когда я был в тюрьме, я хотел… — Он замолчал.

— Джон, кто был виноват в том, что вы попали в тюрьму?

— Три года назад я сказал бы, что король Оск. Но мы оба были тогда школьниками. Конечно, что-то садистское заставило его подговорить меня пробраться в тронный зал и стащить королевское знамя. Но что-то столь же глупое и опрометчивое заставило меня согласиться, и я так испугался, что убил стражника, который пытался задержать меня. Когда я узнал, что король умер, я ожидал, что почувствую себя отомщенным, испытаю облегчение, свободу, но ничего подобного. Я до сих пор не свободен, не только от Тройного Существа, но и от чего-то в самом себе.

— У всех так, — сказала Петра. — У вас, Джон, может быть, больше.

Не поворачиваясь от окна, Джон сказал:

— Эркор, ты можешь это прочесть? Скажи мне, что это такое.

Голос Эркора был необычно серьезен:

— Не могу, Джон. Это другой слой, в которой мне не дано проникнуть.

Джон резко повернулся.

— Может, тебе это кажется, что это вина? Но я точно знаю, что это не вина, Эркор. Это что-то другое.

Глаза гиганта сощурились, он сосредоточился, а затем сказал с ноткой неуверенности:

— Нет… это не вина.

— Я не понимаю, — сказал Джон. — Может быть, Катэм прав. Каждый раз, когда мы изгоняем Лорда Пламени, я думаю… не является ли все это болезненной фантазией.

— Я знаю одно, — сказала герцогиня, — чем бы это не являлось, мы можем действовать только так, как действуем. И мы должны немедленно вернуть в Торон принца Лита.

— Хорошо, — сказал Джон, — значит, едем в лес и привозим Лита обратно.

— Да, — сказала герцогиня, — а я постараюсь узнать кое-что в Совете и посмотреть, не смогу ли я остановить смятение.

Джон и Эркор вышли, в дверях Джон растерянно проговорил:

— Бесполезная фантазия?

— У тебя нет времени думать об этом долго, — ответил ему Эркор. — Подумай немного и убеди себя в том, что это не фантазия.

Глава 6

Вырвали человека из одного мира и швырнули в другой.

Подошвы сапог вязли в грязи; он был на вражеской территории за барьером. Земля здесь была мягкая, болотистая. Туман был таким же плотным, как осенний туман на море, окутывавший на рассвете его рыбачью лодку. Воздух по-октябрьски холодный. И небо сквозь туман проблескивало, как полированные раковины.

Нет. Что-то не позволяло ему думать об этом. Нельзя. Тил пошел вперед. Он чувствовал себя неуверенно. На миг туман разошелся, и он увидел бараки, к которым и направился.

Почва стала тверже, и он наконец остановился перед дверью. Света не было. Он чувствовал запах тумана, плывущего в темноте. Слегка пахло водорослями, и этот знакомый запах сделал все более реальным.

— Эй! — окликнул он.

— Привет, — отозвался знакомый голос. Из тумана вынырнуло лицо Торна. — Значит, и ты здесь. Настоящая ловушка, а?

— Да уж.

— Вот твоя койка.

Тил вошел внутрь барака и увидел у стены ряд коек.

— А в какой стороне враг? — спросил он. — И где все остальные?

— Мы за линией огня. А остальные скоро тоже придут.

— Здесь, как в аду, ничего не видно, — сказал Тил, косясь на дверь. — Кто-нибудь из этих проклятых ублюдков, может, бродит здесь, не ровен час, подкрадется и сожжет. Откуда ты знаешь?

Торн пожал плечами.

— Эй, парень! — В дверях показалась тень.

— Креветка? Как тебе здесь нравится?

— Сырость. И пахнет, как в брюхе старого омара.

Еще одна тень закрыла вход.

— Ух! Ничего не видно.

— А здесь нечего видеть, обезьяна. — Креветка повернулся к своей койке и лег. — Этот транзитный прыжок принес чертовски многих. Когда враг появится, разбуди меня, но не раньше, понял?

— Привет, Тил, — сказал Лог, входя в барак. — Давай сыграем в «бродягу».

— Я тебя обставлю.

— А мне все равно. Просто поиграть охота.

— Ладно, — сказал Тил. — Давай пару раз бросим.

Лог присел у двери, где было светлее, и высыпал на порог горсть медяков. Тил тоже сел на корточки и стал помогать выкладывать монеты квадратом.

На его руки упала тень. Он и Лог подняли глаза. Перед ними стоял лесной страж. Лица его не было видно, только желтые глаза.

— Подвиньтесь, дайте пройти, — холодно сказал страж.

«Если бы у голоса был цвет, — подумал Тил, — он блестел бы, как смазанная сталь».

— Разве ты не можешь перешагнуть? — вежливо спросил Лог. — Мы только что уложили монеты… — И вдруг его лицо осветила радость. — Эй, Курл! Ты тоже здесь? Ты первый, кого я встретил из дома. Рад тебя видеть…

Нога в сапоге шагнула вперед. Тил и Лог вовремя успели убрать руки. Монеты разлетелись.

— Курл, — крикнул вслед ему Лог, — что с тобой? Что за манеры! Будь ты моих размеров, я бы тебя вздул!

— Успокойся, Лог, — сказал Тил. В голосе стража явно чувствовалось напряжение, и он не хотел, чтобы оно прорвалось.

— Я знал этого парня в лесу, — сказал Лог, собирая монеты. — Курл был моим другом, а теперь ведет себя, как обезьяна, которая весит совсем мало.

— Эй, ребята, вы новички? — Еще один неандерталец появился в дверях.

— Да, — сказал Торн.

— Тогда выходите, — сказал неандерталец, — я вам кое-что покажу.

Торн, Лог и Тил вышли.

— Меня зовут Илло, — представился неандерталец.

— Что ты хочешь нам показать? — спросил Тил.

— Увидишь, — сказал Илло. — Мы показываем это всем новичкам, чтобы поднять настроение. Некоторым, во всяком случае, помогает.

Они вышли на поляну между бараками. В центре ее стоял столб. Подойдя ближе, Тил увидел, что к столбу прибита стрелка, указывающая в туман:

«ТОРОМОН — ДОРОГА домой».

— Это поставил Разведчик, — сказал Илло.

— Какой Разведчик? — спросил Тил.

— Лесной страж из вашего барака, его зовут Курл. Он пришел как раз передо мной, — ответил Илло и посмотрел на стрелку. — Разве тебе не становится легче?

Тил был в замешательстве. Но Лог, положив на столб свои окорокообразные руки, удовлетворенно сказал:

— Угу. Теперь мы знаем, в какой стороне наш дом. Это означает, что мы знаем, где мы. И я чувствую себя лучше.

— Я же говорил, — усмехнулся Илло, — мы показываем это всем новичкам.

— Значит, указатель поставил Курл? — спросил Лог. — Да, это на него похоже. В лесу он множество раз заставлял меня чувствовать себя лучше. Почему он так странно ведет себя здесь?

Илло пожал плечами.

— Здесь многие ведут себя странно. Скоро привыкнете.

— А ты давно тут? — спросил Лог.

— Ну… очень давно. Ты знал Разведчика там, дома? Расскажи, что делается дома?

— Все чокнулись, — сказал Лог. — Только и говорят о войне, больше ни о чем.

Илло кивнул.

— А теперь ты сам на войне. Разведчик здесь чертовски важная персона. Расскажи мне о Курле, каким он был в лесу.

— Ну, он совсем другой был… — И оба неандертальца отошли. Торн и Тил остались одни.

— Интересно, как он это вычислил? — сказал Тил, разглядывая стрелку.

— Видимо, знает математику, — ответил Торн.

Когда они вернулись к баракам, большая часть коек была занята. В неосвещенном помещении, куда тоже пробился туман, люди выглядели тенями. Тил пошел к своей койке и сел. Тень на соседней койке повернулась.

— Ты из новичков, что ли, заполнить дыры?

— Какие дыры?

— Ну, замена.

Тил не мог различить лица, и через какое-то время ему вспомнился голос из громкоговорителя на занятиях.

— А что случилось с теми, на чье место мы пришли?

— Тебе обязательно это знать?

— Нет, не обязательно. Ладно. А вы что здесь делаете?

— Ну… — протянула тень, — это зависит от того, чему тебя учили.

— Я механик-ремонтник 606-Б. И 605-Б тоже хорошо знаю.

— Ага, тогда у тебя не будет проблем, чем заняться.

Тил усмехнулся и почувствовал прилив уверенности.

— Я, пожалуй, посплю, — сказала тень.

— Слышь, еще один вопрос. — Тил понизил голос. — А что с этим желтоглазым стражем?

— Ты имеешь в виду Курла, Разведчика? — спросил сосед.

— Ну, того, кто поставил указатель.

— Так что ты хочешь знать?

— Ну, он ведет себя как-то странно.

— Так и есть, — ответил голос. — На то он и Разведчик. Ты тоже вел бы себя странно, если бы делал то, что он. Но поговорим об этом в другой раз, спать хочется.

— Ладно, — ответил Тил. — Спокойной ночи!

Сперва он думал о том, что делает Курл, а потом о том, кого же он, Тил, заменил. Надо бы спросить, что случилось с тем человеком, но… хорошо, что здесь есть работа по ремонту 606-Б, он мог бы получить устройство в разобранном виде, собрать его, заменить изношенные детали. Если бы только знать, что это… Нет. Он не должен думать об этом. Лучше думать о том, что дает хорошее самочувствие.

Через несколько часов, когда Тил бродил возле бараков, он услышал голос:

— Кто это?

— Э-э… Тил 211-Б.

— А, привет. Это я, Лог.

— А, это ты, обезьяна. Мне показалось, что сержант или еще кто.

— Нет, черт побери. — Лог вынырнул из тумана. — Ты тоже напугал меня.

Он едва был Тилу по плечо, но улыбался ясно и открыто.

— Твой приятель Илло говорил что-нибудь насчет того, что готовится?

— Не знаю, все ли я понял. — Лог почесал голову.

— А что он сказал?

— Сначала он сказал, что мы перед главной линией вражеских сил. И еще Илло сказал, что есть опасность, как бы враг не окружил нас и не напал с тыла.

— Чего же ты не понял?

— Как они могут напасть с тыла, если они перед нами? И в тридцати милях от нас?

— Очень просто, — начал Тил, но запнулся, вспомнив, что говорил ему Торн насчет восприимчивости. — Лог, какова длина линии, на которой стоят наши базы?

— Не знаю. С одного конца до другого, — сказал Лог, пожимая плечами. — Какая это будет длина?

— Такая и будет: с одного конца до другого. А допустим, враг обойдет нас с двух концов, вот и окажется в нашем тылу, верно?

Лог подумал.

— Ага. Наверное, они так и сделают. Я не подумал, что нас можно обойти. Значит, мы в опасности, да?

— Думаю, да, — сказал Тил, чувствуя тревогу и в то же время некоторое превосходство над Логом. Вероятно, Торн испытывал то же самое по отношению к нему, Тилу, подумал он. Проверив свои ощущения, он успокоился, поскольку не нашел в них ничего обидного для обезьяны. — Для того мы и здесь, Лог, чтобы быть в опасности.

— Угу. Враг за барьером! Только теперь и мы за барьером.

Они подошли к утесу.

— Камень, — сказал Лог, положив ладони на неровную поверхность. — Он напоминает мне… — Он не закончил фразы.

— Лог, как было там, откуда ты пришел?

— Ты имеешь в виду… дома?

— Да, какой у тебя дом?

— Дом… это… место, где я жил. Мора… и Порм, и Кваг. Они жили со мной. Порм — моя дочь.

— У тебя есть дочь? Сколько ей лет? А сколько тебе?

— Ей четыре лета. А мне девятнадцать зим.

Тил вспомнил, что средняя продолжительность жизни у новых неандертальцев сорок пять лет. Казалось бы, при такой короткой жизни все должно быть по-другому. Ан нет, дочь, семья. Тил почувствовал уважение к этому конденсированному, чуждому ему образу жизни.

— Какой у тебя дом? — снова спросил он.

— Он в лесу.

— Ну?

— В разрушенном каменном здании, в «руинах», как это называют. Они остались после Великого Пожара. Большие деревья сбили верхние этажи здания, лестницы ведут наверх прямо на открытый воздух. Дети играли на ступенях, а когда налетал ветер, мы забирались в угол внутри здания и пели ветру, а когда с неба лилась вода, мы пели воде. Когда было очень жарко, мы танцевали для солнца. Раз в месяц мы танцевали для луны, только по-другому, потому что солнце и луна не похожи на дождь и ветер. Понимаешь?

— Понимаю.

— Иногда мы заделывали кожей отверстия в стене. Выходили и выслеживали кабана, и снаружи уже был не дом. Там…

— Остаток большого мира, — подсказал Тил.

— Да. И он очень, очень большой, этот остаток. Он сильно отличается от дома. Дом… — Он сделал паузу и вернулся к первоначальному определению: — Дом — это место, где я живу. Наверное, вы, большие и умные люди, думаете, что это глупо. Но вы должны знать, что такое дом.

— А разве ты думаешь, что это глупо?

— Нет, — сказал Лог, — но…

— Тогда и не печалься. Вовсе это не глупо.

Лог, видимо, был удовлетворен.

— А какой дом у тебя? Это тоже место, где ты жил?

— Нет, — сказал Тил, — во всяком случае, я не жил там три года. Я оставил его, когда в четырнадцать лет уехал в Торон.

— Кое-кто из моего народа тоже уехал туда. Не знаю, нравится им там или нет. Те, кто вернулся обратно, говорили, что в городе жить очень трудно.

— Это верно.

— А что ты делал в городе?

— Да так, мотался туда-сюда, — уклончиво ответил Тил. — Работу найти не смог, потому что ее мало, и наконец пошел в армию. Скажи, Илло говорил тебе что-нибудь насчет твоего друга Курла?

— Стража, который поставил указатель?

— Да. И расшвырял наши монеты.

— Ох, никаких манер у человека. Я знаю только, что он здесь очень важная персона. Правда, я не знаю, что он тут делает.

— Может, ходит и шпионит за врагом, судя по тому, что его зовут Разведчик. Хотел бы я знать, как выглядят враги?

— А знаешь, ты прав. Как мы будем сражаться с ними, если мы их не видели? Придет кто-нибудь из них и скажет «привет», а мы и не узнаем, что это враг!

— Узнаем.

— Ну, — сказал Лог, подумав, — должны бы узнать.

Глава 7

Звезды над яхтой были неподвижны. Вода билась о корпус. На горизонте уменьшались и тонули в море башни Торона.

— Как ты думаешь, ты узнал бы принца, если бы он вдруг появился и сказал «привет»? — спросил Джон Эркора. Ветер прикладывал свою холодную ладонь к его щеке, холодные пальцы играли его волосами.

— Не знаю, — ответил Эркор. — Его мозг должен был измениться, тело — вырасти.

Джон наклонился и прищурился, стараясь разглядеть что-нибудь между черными звездами неба и моря, сливающимися перед ним.

— Не поспать ли нам? — сказал он. — Мы придем на рассвете.

И они отошли от поручней.

Солнце пробивало слои ночи и наконец загорелось на воде. Берег был уже виден. Лес подходил к самой бухте. Когда-то тут был иммиграционный порт. Теперь там, где три года назад разбился военный самолет, стоял обгорелый док. Джон поднялся на палубу, других судов не было. Небо прорезал тонкий вой. Высоко над Джоном сверкнули самолеты. Это были военные машины, перевозившие рекрутов из Торона в Тилфар.

С трудом причалив к разрушенному пирсу, Джон и Эркор выскочили на берег и через полчаса уже стояли среди деревьев. Эркор прислушивался, положив ладонь на ствол дуба.

— Ты дома, — сказал Джон. — Что ты ощущаешь?

— Не то, что ты думаешь. Я ничего не слышу. Пошли дальше.

Они быстро шагали лесом. Деревья резко утончились, и Джон увидел впереди блеск, вероятно, отражение солнца в море. Они дошли до утеса, спускавшегося уступами вниз. В пятидесяти футах от вершины, но все еще в сотне футов от воды, было обширное каменное плато. Оно горело под солнцем. Маленький храм в конце отбрасывал четкую тень.

— Жрец здесь, — сказал Эркор. — Идем вниз.

Прежде чем они достигли храма, из дверей его вышел человек. Ветер раздувал его черную мантию. На плече висел на кожаном ремешке рог из раковины. Выглядел он гораздо старше, чем любой другой страж, которого Джон когда-либо видел.

— Зачем ты вернулся? — спросил жрец.

— Взять молодого короля править в Тороне. Его брат, король Оск, умер.

— Здесь, в лесу, нет королей, — сказал жрец. — Ты ушел от нас. Зачем ты вернулся?

Помолчав, Эркор сказал:

— Три года назад молодой светловолосый мальчик пришел в лес. Он был младшим братом короля. Король умер. Теперь место на троне должен занять мальчик.

Джон обратил внимание, что жрец не был отмечен тройным рубцом телепата.

— Ты чего-то хочешь от него? Ты пришел, чтобы взять что-то из его мозга? Ты знаешь, что это запрещено.

— Я ничего не возьму из его мозга. Он должен сам дать согласие, взять его у него нельзя.

— Он не из лесного народа?

— Нет. Он пришел сюда, чтобы воспользоваться гостеприимством нашего народа. И он вправе уйти. Могу ли я получить разрешение отыскать его?

Жрец некоторое время молчал.

— Ты можешь искать его, где хочешь и как хочешь, — сказал он наконец и вернулся в храм.

Джон и Эркор пошли снова в лес.

— Что все это значит? — спросил Джон.

— Ты что-нибудь понял? — спросил Эркор. — Я имею в виду не слова, а то, что за ними.

— Ты просил у него разрешения искать принца Лита… и сказал зачем пришел.

— Да, но я сделал гораздо больше; я, как бы ты сказал, подтвердил статус-кво. Дело в том, что среди лесных стражей телепаты находятся в двусмысленном положении. Собственно, из-за этого я и ушел. Остальные сразу видят, что телепаты выше, и боятся. Природа нацелена на то, что со временем все стражи станут рождаться телепатами, и нетелепаты знают, что это меньшинство растет и угрожает им. Поэтому телепатов выявляют, метят, и поэтому необходимо подтверждать всякий раз номинальную власть жреца-нетелепата. Это сохраняет мир и позволяет природе идти своим путем.

— Не хочется думать, что было бы, если бы телепаты стали рождаться у нас, у людей, — сказал Джон. — Миру бы очень быстро наступил конец.

Эркор кивнул.

— Вот поэтому мы и скрываем от вас наши способности, насколько это возможно.

— Я сам иногда хотел бы уметь читать мысли других людей, — сказал Джон.

— Это равносильно тому, чтобы дать цветное зрение человеку, не способному отличать одну форму от другой и не умеющему даже определить расстояние. Сначала это было забавно, вроде игры, а потом стало бы ненужной и досадной помехой.

Джон пожал плечами.

— Где мы будем искать Лита?

— Сначала найдем кого-нибудь и расспросим о нем.

— Это жрец и имел в виду, когда сказал, что ты можешь искать, где и как хочешь?

— Да.

— Может быть, твой народ более цивилизованный, чем мы.

Эркор рассмеялся.

Десятки троп протянулись, как капилляры, по телу леса. Джон и Эркор долго шли, прежде чем Джон начал замечать сбитые листья на черной земле, сломанные ветки, легкие уплотнения почвы, указывающие, что тут кто-то проходил.

— Вон там, — сказал Эркор, — две женщины дремлют на траве. Одна из них видела странного светловолосого мальчика, слегка хромающего, не из лесного народа. Похожего на Лита.

— Откуда у него хромота?

Эркор пожал плечами и, помолчав, сказал:

— Мужчина, прошедший там, однажды охотился со светловолосым мальчиком. Шесть месяцев назад они вместе ставили ловушки.

— За шесть месяцев он мог уйти куда угодно.

— Конечно.

Внезапно Эркор остановился, и Джон тоже застыл рядом. Через секунду листья раздвинулись, и высокий страж с копной седых волос шагнул к ним. По левой стороне лица к шее бежали три рубца.

— Вы идете за молодым иностранцем, — произнес он.

— Ты знаешь, где он сейчас, — сказал Эркор. — Ты знаешь, что он идет мимо больших камней, что он остановился, оперся на палку и вглядывается в небо.

— Ты следуешь за паутиной мыслей, в центре которой он находится, — сказал седой страж.

Ничего не говоря больше, Эркор пошел дальше, а седой страж прошел мимо них своей дорогой.

— Ты теперь знаешь, где Лит? — спросил Джон.

Эркор кивнул.

— Почему вы разговаривали вслух?

— Из вежливости.

— Вы говорите вслух, когда хотите быть вежливыми друг с другом?

Эркор глянул на Джона.

— Мы были вежливы с тобой.

Они двинулись дальше. Эркор вдруг сказал:

— Что-то не так.

— С принцем?

— Нет, с мысленным рисунком, за которым я следую. Это вроде радарной сети, которую все телепаты, или большая часть их, поддерживают между собой. Обычно просишь разрешения воспользоваться ею. Но сейчас в ней что-то неправильное, что-то в самом конце темное, неясное. — Он остановился. — Джон, это смотрит на весь мир тот самый рисунок, что я видел у твоей сестры и у короля.

— Но почему он в лесу? Ты можешь сказать, что это значит?

Эркор покачал головой.

— Принц за теми деревьями, — сказал он. — Пожалуй, лучше сначала тебе одному поговорить с ним. Он быстрее все вспомнит.

— А разве он не помнит?

— Все это было давно, а он еще мальчик.

Джон кивнул и зашагал вперед.

Фигура резко повернулась, светлые глаза на темном лице прищурились.

— Ваше Величество, — сказал Джон, — вас зовут Лит? Вы наследник трона Торомона?

Мальчик стоял неподвижно. В загорелой коричневой руке он держал посох. На нем была одежда лесных жителей: кожаные штаны и шкура на одном плече в качестве накидки. Ноги босые.

— Ваше Величество, — снова сказал Джон.

Глаза раскрылись, удивительно яркие на бронзовом лице.

— Извините… извините меня… — голос был хриплый, по-юношески неокрепший, — что я… говорю… медленно… Я не… говорил очень… очень давно.

Джон улыбнулся.

— Вы помните меня? Я с другом привез вас сюда три года назад. Теперь мы снова здесь, чтобы увезти вас обратно. Вы помните, что вас послала сюда герцогиня Петра?

— Петра? — Лит сделал паузу и огляделся вокруг, как бы ища ответа у деревьев. — Моя… кузина Петра? Она рассказывала мне сказку о бежавшем заключенном. Только это была не сказка, а быль…

— Правильно. Я и есть тот заключенный.

— Зачем вы пришли? — спросил юноша.

— Ваш брат умер. Вы должны занять его трон.

— Значит, вы знаете моего брата?

— Знал, но очень давно, до того, как попал в тюрьму. Мне было тогда примерно столько же лет, сколько вам теперь.

— Ох, — сказал принц. Он сделал несколько шагов, и Джон заметил легкую хромоту. — Там идет война. Я слышал о ней несколько раз, когда приезжали брать людей из леса сражаться с… врагом за барьером. Мне надо многое узнать, и там будет много дел. Теперь я вспомнил.

Они пошли к тому месту, где их ждал Эркор. Джон поразился, как быстро юноша разобрался в новой ситуации. «Что это — врожденная тонкость восприятия, — думал он, — или просто жизнь среди этого народа оказала такое воздействие на принца?»

Они почти дошли до берега, когда Эркор неожиданно остановился.

— Яхта!

— Что с ней? — спросил Джон. Они были еще в лесу.

— Неды пытаются потопить ее.

— Здесь, у побережья? — спросил Джон. — Зачем? Я думал, что неды только в городе.

— Банды распространились по всему Торомону. С ними лесной страж, и… я видел этот рисунок!

— Зачем они хотят потопить яхту? Ты видишь какую-нибудь причину?

Эркор покачал головой.

— Команда защищается. Матрос собрался запустить мотор, но огненное лезвие хлестнуло его по спине, и он с криком упал на панель управления. Блеск огня в глазах человека, который прыгнул назад с наклонившейся палубы, когда волна хлынула через борт и зашипела на огне. Дым окутал рулевое колесо, где лежит матрос. — Эркор тяжело вздохнул.

— Но зачем? — спросил Джон. — Чего они хотят? У них есть какой-то план?

— Нет, я не могу определить плана.

— Что же нам делать? — спросил Лит.

— Каким-то способом нам надо вернуться в Торон. Может быть, сумеем отплыть из рыбачьей деревни или на грузовике, везущем тетрон с рудников в Торон.

Они снова шли по лесу до ночи, спали на краю поляны, а с рассветом продолжили путь.

Эркор первым услышал звук. Затем и двое других остановились и прислушались. За деревьями в утреннем воздухе тонко звенела калиопа…

Глава 8

— …затем начали бросать в нас огонь. Мы бросились за каменные мешки, как каракатицы. У них есть что-то, горящее, как солнце, и там, покуда оно бьет, его скрывает туман. Я два раза был в передовых отрядах, но у нас ничего не вышло. Смотреть на это невозможно: всюду лежат разорванные на части тела. Ужас! Нам говорили, пройти тут будет легко, все равно как разрезать плод кхарбы. Говорили, что здесь, вероятно, стрельбы не будет. Ну, а я вовсе не хотел кончить так, как эти выпотрошенные отряды, и, клянусь, готов был выйти из-за мешков и драться. И вдруг началась какая-то свалка футах в двадцати ниже. Ну все, подумал я, они пробились и через десять секунд я мертвый. Но я ошибся. Суматоха внизу усилилась, затем кто-то включил фонарик, и я увидел в темноте высокую фигуру. Это возвращался Курл. Я мигом скатился вниз. Все столпились вокруг него, ждали, что он скажет. Он присел на корточки в грязь и велел парню с фонариком посветить ему. После чего начал рисовать на мягкой земле. «Это наша стена; здесь гнездо и здесь, так что они могут бить нас здесь свободно. Но помните, это только два лагеря. Если вы пойдете по прямой, вы минуете угол и они не увидят вас. Так что идите в этом направлении, оно приведет вас прямо к нашей базе». Прежде чем мы успели задать ему хоть один вопрос, он перебрался через стену и исчез в темноте. Я тоже перелез и побежал следом за каким-то парнем. Этот Разведчик, — закончил солдат, сидевший в пустом кузове машины, в то время как остальные расположились на куче досок перед бараками, — чертовски хороший парень. — Он посмотрел на Тила. — Так что ты не задирай его. Ну да, у него есть странности, но…

Перед костром прошла тень. Показалась длинная шея, открытый ворот, желтые глаза. Курл окинул всех взглядом и пошел в барак. Креветка, стоявший в дверях, посторонился. Через минуту заскрипели пружины койки.

— Он в самом деле близко видел врага? — спросил кто-то.

— Ну, если кто и видел, так это он, — тихо ответил рассказчик и зевнул. — Пойду спать. Здесь так же тяжело вставать утром, как в Торомоне.

Другие тоже стали расходиться. Тил уже входил в барак, как вдруг услышал звук средний между щебетанием и писком. Он заглянул за угол и затаил дыхание. Что-то двигалось по грязи. Тил быстро отпрянул обратно в барак и схватил за плечо кого-то из солдат.

— Там кто-то есть, — прошептал он. — Слышишь?

Раздался смех, и плечо под рукой Тила затряслось.

— Брось, солдат. Это просто хлопун; они иногда бродят здесь.

— Что это такое?

— Кто знает. Животные, я думаю. А может, растение. Они никому не мешают, разве что шумят немного.

Звуки раздались снова, отчетливое регулярное хлопанье, затем писк.

Тил разделся и лег. Равномерное хлопаний вызывало в его памяти воспоминание о хлопании ткацкого станка матери, о хлопках отца, стряхивающего воду с плаща, хлопающих ударах его ремня…

Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп. Тил открыл глаза. Было раннее утро. Звуки шли прямо от двери. Тил сунул ноги во влажные сапоги и пошел к двери. Последний ночной костер угас, угли и полусгоревшие доски лежали в нескольких футах от кострища. Вокруг них нервно ходила не то птица, не то зверь, а может, самособравшаяся перьевая метелка для смахивания пыли. Существо исследовало остатки костра, стоя на трех широких перепончатых лапах, а четвертой подталкивало уголек. Оно трижды обошло уголек, присело и… стало клевать его!

Сначала Тил подумал, что видит голову или хвост, но нет, все тело представляло собой бесформенный клубок перьев. Животное похлопало вокруг другого уголька и пискливо покудахтало. Тил вышел и остановился в дверях. Создание, видимо, заметило его, сделало шесть хлопающих шагов к нему, наклонилось и два раза присело.

Тил засмеялся, и хлопун закудахтал.

— Эй, что это? — спросил Лог.

Тил пожал плечами.

— А он симпатичный, — сказал Лог.

Хлопун попятился, а затем осторожно подобрался ближе к двери. Тил протянул руку и быстро щелкнул пальцами.

— Он кусается? — спросил Лог.

— Сейчас узнаем.

Хлопун отскочил на десять дюймов и снова присел.

— Подъема еще не было. Вы почему встали?

Тил и Лог быстро повернулись на стальной голос позади. За дверью стоял Разведчик.

— Либо заткнитесь, либо выйдите, — сказал Курл. — Люди-то спят, Лог. Хотите трепаться — уходите отсюда. — Затем он увидел хлопуна.

Тил и Лог вышли и неловко стали у стены. Курл с улыбкой смотрел на них. Он указал на хлопуна, который делал арабеск двумя ногами и как бы слушал.

— Это твой друг? Хочешь подружиться?

Тил пожал плечами. Курл наклонился, поднял уголек и поднес его хлопуну. Создание подбежало к руке, вспрыгнуло на нее и присело, а затем быстро обвило перепончатыми лапками запястье Курла. Когда Курл выпрямился, хлопун повис на его руке.

— Вытяни руку, — сказал Курл Тилу.

Тил вытянул руку рядом с рукой Курла. Курл начал сжимать кулак. Хлопун заволновался и осторожно переместился на руку Тила.

— Он любит уголь и тепло, — сказал Курл. — Давай ему то и другое, и он останется с тобой. — Он повернулся и зашагал в туман.

— Не иначе, пошел вынюхивать вражеский лагерь, — сказал Лог. — Что ты будешь делать с этим зверем?

Тил посмотрел на хлопуна, хлопун открыл глаза и тоже посмотрел на Тила. Юноша громко рассмеялся.

Один глаз имел молочный оттенок полированной раковины, пронизанной золотыми жилками. Другой отливал перламутром. Затем оба глаза закрылись, сквозь перья блеснул третий, тоже пронизанный жилками, только красными.

— Видал такое? — спросил Тил, но третий глаз закрылся.

— Что?

— Ну, третьего уже нет.

Лог зевнул.

— Пропусти меня в барак, пойду досплю свои последние пять минут, — сказал он. — Я встал только затем, чтобы посмотреть, что ты там увидел. — Он вошел в барак.

Тил поднял хлопуна и стал его рассматривать. В перьях появилось семь глаз без зрачков: их матовая серебряная поверхность отливала пастельным глянцем. Теплое чувство, поборов холод тумана, охватило Тила. Он был за барьером, смотрел в дружеские, знакомые, такие знакомые пастельные глаза.

В этот вечер он проверял 606-Б. Асбестовое покрытие на одной зажимной пластине облезло, он снял ее и отнес на склад, где получил новую.

Один раз танк прошел так близко, что Тил увидел в открытом люке Креветку.

— Как идет? — спросил Тил.

— Могу повернуть почти на пол-оборота.

— Поздравляю.

Танк прогромыхал дальше и скрылся в тумане. Вдруг Тил заметил, что хлопуна нет на насесте — на верхушке сборочной стойки. Он быстро огляделся вокруг. Откуда-то из-за спины Тила послышалось хлопанье. Тил вытер руки о штаны, повернулся и пошел в туман. Один раз он споткнулся и чуть не упал. Оглядевшись, он увидел, что стоит перед полукругом бараков. Щебет донесся слева. Тил перелез через трехфутовую каменную ограду, остановился и щелкнул пальцами. Щебет тут же возобновился, но довольно далеко. Тил побежал вперед.

— Эй, иди сюда! Возвращайся и оставайся со мной.

Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп. Тил пробежал шагов двадцать. Когда он остановился, хлопун остановился тоже и закудахтал.

— Ну, и черт с тобой! — сказал Тил и пошел назад.

Он сделал несколько шагов, но вдруг замедлил ход и нахмурился. Пройдя пять шагов, Тил наткнулся на рощицу безлистных деревьев. Он еще сильнее нахмурился и пошел в другом направлении. Через пять минут он обратил внимание, что земля под ногами стала твердой. Он не помнил, чтобы когда-нибудь шел по такой. Он пошел дальше. Что-то ударило его по шее. Значит, он снова зашел в рощу колючих деревьев. Но прутик, хлестнувший его по лицу, не был колючим, он гнулся, как резиновый. Рука его отдернулась назад, шея и плечи словно ощетинились. Он отошел от скелетоподобных деревьев на ватных ногах. Туман становился очень плотным.

Что-то защебетало слева. Тил резко повернул вправо и побежал. Сначала грунт был твердым, затем мягким. Туман вползал в легкие, разъедал ноздри. Тил бежал.

Он успел вытянуть руки, чтобы не удариться лицом о внезапно выросшую перед ним скалу. Утес был громадный: он исчезал наверху и в обе стороны. Тил прижался спиной к камню и пытался закрыть глаза, но они упорно не хотели закрываться и панически вглядывались во мглу. Что-то приближалось к нему. Мать, подумал он…

— Ты выбрал чертовски неподходящее время для прогулок, — сказал Курл и хлопнул ладонью по груди Тила, который почти потерял сознание. — Дыши!

Тил стал дышать и сам отклеился от утеса. Рубашка его была мокрой от пота.

— Держись, — сказал Курл. — Я не намерен нести тебя.

Тил не упал.

— Пошли. Не стоять же здесь всю ночь.

Ноги не слушались Тила, и первые шаги были неуверенными.

— Где… где мы?

— Примерно в сорока ярдах от вражеского гнезда, — медленно сказал Курл.

Тил оцепенел.

— Подожди минутку… — Он задохнулся. — Я думал, они… в тридцати милях… Я же не мог зайти так далеко.

— Они не ждут, когда мы придем к ним. Давай шевелись. Здесь небезопасно.

— Подожди минутку, — снова взмолился Тил. — Ты хочешь сказать, что они на самом деле располагаются в лагере… Я имею в виду, ты видел их? Ты не можешь взять меня с собой, чтобы я тоже посмотрел на них…

— В темноте и в этом тумане нужно подойти чертовски близко, чтобы увидеть что-нибудь, — сказал Курл и, помолчав, добавил: — Я тоже никогда их не видел.

Наконец впереди показался свет лагерного костра. Мороз пробежал по спине Тила, но он сказал:

— Спасибо. Почему ты пошел за мной?

— Ты хороший механик. 606-Б очень важное устройство.

— Угу, — сказал Тил. — Так я и подумал.

Когда они проходили мимо столба с указателем, раздалось кудахтанье и щебет и что-то захлопало у его левой ноги.

— Он бродил здесь всю ночь, разыскивал тебя, — сказал Курл. — Ему было очень одиноко.

— Да? — Тил наклонился и протянул руку. Мягкие лапы надежно обвились вокруг его запястья. — Ты хочешь сказать, что ты ждал меня здесь все это время? Ты хочешь сказать, что ты торчал тут и мигал всеми своими глазами, в то время как я бегал в этом…

Чувство привязанности, пронзившее Тила, словно освободило его от силы притяжения, он воспарил, ему стало легко дышать, а когда он выпрямился, по лицу его катились слезы.

Курл исчез в тумане у бараков.

Ночная игра в «удачу» заканчивалась. Тил вытащил кусочек угля, пищу хлопуна, и посадил хлопуна греться на теплую золу.

— Друг, — сказал Илло, увидев Тила, — мы удивлялись, куда ты пропал. Что ты выглядывал?

— Просто исследовал, — ответил Тил.

— Хорошо, что тебя самого не исследовали во вражеском лагере. Ты знаешь, что они подошли?

— Слышал.

— Возможно, скоро будет главный удар.

— Ты хочешь сказать, сражение?

— Конечно, не игра в «удачу». Ну, ладно, я рад, что ты вернулся.

Глава 9

Хлоп-хлоп, хлоп-хлоп: ветер бьет парусиновым чехлом, который Кли сняла с калиопы, о консоль клавиатуры. Записная книжка открыта на нотном стане, и странный график множественных линий волной проходит по странице, местами прерываясь двойными и тройными штрихами. Кли ставит четвертый, добавляет пятый.

— Что ты там пишешь?

Кли повернулась, улыбаясь.

— Привет, мистер Тритон.

Полный бородатый джентльмен окинул взглядом шатры, фургоны, карусели.

— Сегодня вечером не слишком много работы. Вот когда мы ездили по фермерским землям, у нас отбою не было от деревенских жителей. И вечером приходилось отгонять зевак от табора. Война — плохое время для бизнеса. Все-таки враг за барьером. Что это за каракули?

— Это новейший, совершенно бесполезный метод музыкальной записи. Он очень сложен для чтения, но передает гораздо больше нюансов в музыке, чем обычная нотная запись.

— Понятно, — сказал мистер Тритон. Одной рукой он погладил бороду, а другой резко арпеджио. — Я начал играть на этой штуке тридцать семь лет назад. А теперь, — он убрал руку с клавиатуры и сделал жест в сторону циркового табора, — я хозяин всего этого. Да, дело швах; конечно, плохие сезоны бывали и раньше, но такого плохого никогда не было. В конце этой недели мы отправимся обратно в город. По крайней, мере, там мы будем уверены в аншлаге. Война не располагает к разъездам. Люди любыми средствами стараются перебраться в город.

Кли глянула на покрытый травой луг и вдруг вскочила.

— Что такое? — спросил мистер Тритон. — Кто эти люди?

Но Кли уже спрыгнула с платформы и побежала по лугу.

— Джон!

— Кли! — Он схватил сестру и закружил ее.

— Джон, ты-то что здесь делаешь?

— Мы пришли к тебе с визитом. Что ты делаешь?

— Так много, что не знаю, с чего начать. Я открыла новый обертон в вибрации тетрона. Ты знаешь, что плотность жилок листа постоянна, как бы далеко они не отошли от стебля? И эта постоянная величина различна для каждого листа? Но эта информация тебе не нужна. Есть у меня еще большая работа, но по-настоящему я в нее еще не вошла. Да, и по утрам я составляю отчетность. — Пока они шли к фургону, она спросила: — Это твои друзья?

— Эркор, это моя сестра, доктор Кошер. А это…

— Извини, — перебила Кли, — я здесь под псевдонимом. Меня знают, как Кли Решок.

Джон засмеялся.

— Мы знаем этот секрет, Кли. Это Его Королевское Высочество принц Лит. Мы везем его в Торон на коронацию.

Кли остановилась и в упор посмотрела на Лита.

— Если удастся, — сказала она. — Он мертв. По крайней мере такова была официальная информация, когда он был похищен. Ты все еще работаешь с герцогиней Петрой?

— Да.

— Ясно. Ну, пошли. Я представлю вас мистеру Тритону.

— Какого сорта шоу вы даете?

— Хорошего, — сказала Кли, — но работы нет. — Когда они вошли в тень фургона, Кли посмотрела на Джона и Эркора. — Глаза у вас… Джон, могу я потом поговорить с тобой и задать несколько вопросов? — И глядя вверх, крикнула: — Мистер Тритон, это мой брат Джон и его друзья.

— Правда? — сказал мистер Тритон. — Ты ничего не говорила.

— Мы возвращаемся в Торон, — вмешался Эркор, — по вашим следам и в рыбачьей деревне увидели афишу, вот и решили зайти. Отличная афиша. Глаз не оторвешь. Кто ее делал?

Мистер Тритон просиял, сложил руки на животе и сказал:

— Я. Вам понравилось? Этот цирк целиком и полностью мой.

— Вы нам его не покажете? — попросил Эркор.

— Идет. Пошли. — Польщенный импресарио сошел по ступенькам вниз и повел гостей к шатрам.

Солнечная полоса падала между полотнищами шатра. Джон стоял у входа, вдыхая теплый запах опилок. Кли прислонилась к туалетному столику.

— Неужели все это барахло твое, сестренка? — Он указал на открытый гардероб.

— Я делю эту гардеробную с твоей приятельницей. А теперь что происходит, брат мой?

— Сейчас покажу, — сказал он, оттянул кусочек кожи на шее, повернул его и тот отпал. Джон облупил кожу выше, и половина шеи и щеки исчезла. — Ты имеешь в виду акробатку? Она хорошая девчонка, Кли. — Он отодрал еще кусок лица и остались только рот и глаза, а между ними — пустота.

— Я знаю, что она хорошая, — ответила Кли. — Я здесь только из-за нее. Я однажды спросила ее, что произошло с вами, но она ответила: чем меньше знать, тем меньше горя. Так что я оставила вопрос открытым, но все-таки я любопытна.

— Она была в группе так называемых недов. Я тоже принадлежал к ним. К несчастью, мы были мечеными, вроде лесных стражей с их тремя шрамами. Дело в том, что мы исчезаем при слабом освещении, как призраки. — Он с силой провел пальцами по волосам, и они исчезли. — Как болезненная фантазия, — добавил голос из пустого воротника.

Затем его рука опустилась в карман, достала крошечную капсулу, поднесла к тому месту, где должна была быть его голова, и нажала кнопку на ее конце. Веером брызнула жидкость, и тут же проступила голова, затем лицо.

— Вот и все, — сказал Джон. — Теперь наша задача — вернуть короля на трон и покончить с войной. — Другой конец капсулы выпустил черную струю, и проявились волосы. — Ты поможешь нам, Кли?

— Поразительно, хотя Алтер мне уже показывала. Ты мог бы делать номер в шоу. Эта штука не закупоривает поры?

— Нет. Высыхая, она перфорируется и пропускает воздух и пот. Но нам нужно доставить Лита в Торон.

— На кого ты работаешь? Не хочет ли сама герцогиня захватить трон?

Джон покачал головой.

— Кли, это больше, чем политические интриги. Это даже больше, чем враг за барьером, речь идет о том, что мы можем иметь союзника среди звезд.

Алтер вышла из служебного входа большого шатра. У нее слегка кружилась голова после работы на трамплине. Увидев гиганта со шрамами, она остановилась.

— Эркор! Ну, как ты? Как герцогиня и Джон? Не было ли известий от Тила?

— Нет. Но все живы и барахтаются. Джон здесь, со мной. И принц Лит.

— Вы везете его обратно, хотите посадить на трон? Хорошее дело. Но что ты так пристально смотришь?

— Я слушаю, Алтер. В мозгу Кли что-то есть; но что, я не совсем понимаю. Она это прячет от себя самой. Ты каким-то образом помогла этой вещи пробиться, но я не настолько хорошо вижу ее, чтобы понять.

— Это Тумар, — сказала Алтер. — Майор, с которым она обручилась в самом начале войны. Он погиб. Она говорила мне, что тогда начала работать над новой проблемой. Что, мол, она даже важнее, чем передача материи.

Эркор покачал головой.

— Нет, Алтер. Это лежит гораздо глубже. Однажды она что-то такое вычислила, что привело ее в такой ужас, что она пользуется смертью Тумара, чтобы не вспоминать о той вещи. Боюсь, что это тоже связано с Лордом Пламени.

— Кли? — удивленно спросила Алтер.

— Я уже сказал, я не знаю точно, что это такое. Дело вот в чем: все лесные стражи-телепаты тоже знают об этом и пользуются своей объединенной мощью, чтобы держать эту тайну подальше от меня. Видимо, они знают о моем контакте с Тройным Существом и не представляют, что с этим делать. Информация есть в головах всех главных советников, но стражи защищают их. Кли, похоже, вычислила все это самостоятельно, а затем отбросила, как невероятное. Алтер, прислушивайся ко всему, что она говорит, не возникнет ли еще что-нибудь.

— Я думала, что уже отошла от интриг, — сказала Алтер, — но я буду прислушиваться. — Ее пальцы коснулись кожаного ремешка, на котором были нанизаны полированные ракушки.

— Тебе нравится, сынок? — Мистер Тритон подошел к белокурому мальчику в одежде лесного стража, который смотрел на блестящих акробатов, работающих на трапеции.

— Замечательно! — ответил Лит. — Я никогда не видел ничего подобного.

— Никогда? — Мистер Тритон оглядел фигуру мальчика. Судя по его росту, он явно не страж. — Ну, тогда для тебя это в самом деле зрелище.

— Наверно, это очень трудно делать, — сказал Лит.

— Конечно. Но знаешь, что самое трудное? Объединить всех этих людей с их индивидуальными номерами.

— Чем занимаетесь вы?

— Ну да. Я делал в этом цирке почти все, начиная от игры на этой окаянной калиопе и кончая дрессировкой акул. Но, как я уже сказал, самое трудное — заставить всех работать вместе. Надо выслушивать каждого и стараться, чтобы каждый был доволен.

— Как вы этого добиваетесь?

— Иногда обсуждаю, а иногда топаю ногой, если начинается свара. А когда сам неправ, сразу признаю и, по возможности, исправляю.

— А потом?

— А потом надеюсь, что все пройдет как надо и я сохраню свое шоу на следующий сезон.

Принц посмотрел на работающих артистов.

— Они прекрасны! Сила и изящество одновременно. Это стоит любых усилий.

— Да, — сказал мистер Тритон, складывая руки на животе. — Ты стал бы хорошим хозяином цирка, мальчик.

Кли решила еще раз обойти цирк, свой табор, прежде чем лечь спать. Она прошла мимо главного шатра и подходила к чудо-колесу, когда почувствовала чей-то взгляд. Она повернула голову и увидела гиганта со шрамами, который пришел с ее братом. Он издали смотрел на нее.

Он смотрит так, словно пытается читать в моем мозгу, подумала она, но отбросила эту мысль. Больше всего ее занимала теперь новая проблема. Это была прекрасная и глубокая теория поля. Она была куда точнее любой другой теории… вернее, будет, когда она завершит ее. Эта теория превзойдет ее предыдущую работу по случайным пространственным координатам — «Джентльмены, вполне вероятно, что с преобразованием существующей транзитной ленты мы сможем посылать от двухсот до трехсот фунтов материи в любое место земного шара с точностью до микрона».

Нет, не думать об этом. Выкинуть из головы. Я же так долго не думала об этом…

И она вспомнила спокойную улыбку, рыжие волосы, неожиданную усмешку и медвежий рев-смех. И остановилась в удивлении, потому что воспоминание было сейчас гораздо отчетливее, чем прежде, она прошептала: «Тумар», ожидая боли, но боли не было. За последние несколько месяцев рана зажила, но Тумар не ушел, он стал ей ближе, хотя бы потому, что она жила жизнью, которой он жил раньше, а не отступила в мир смерти, как ей думалось. Когда она остановилась, пораженная этим открытием, что-то стало пробиваться из глубин ее сознания на поверхность, вот-вот мысль обретет четкость и ясность…

Нет! Она одернула себя, усилием воли загнала мысль подальше. Нет! Нет! О, помогите мне! Нет!

И… И… мысль снова ушла в забвение.

Она прищурилась, снова посмотрела на Эркора, слегка кивнула головой и отвернулась.

Они встретились у черного чудо-колеса, поздняя луна серебрила волосы Алтер. Вместо глаз у обоих зияли глубокие впадины.

Джон улыбнулся.

— Как ты живешь теперь в нормальной жизни?

— Ты называешь цирк нормальной жизнью? — Она тоже улыбнулась. — Как дела с войной? Вы остановили ее?

— Мы сделали еще одну попытку. Изгнали Лорда Пламени из короля Оска.

— Что он сделал в этот раз?

— Мы еще не знаем. А вот Кли знает. Во всяком случае, так думает Эркор. Но это слишком глубоко в ее мозгу.

— Должно быть, он это и имел в виду, когда разговаривал со мной, — сказала Алтер. — Но откуда Кли может знать?

Он пожал плечами.

— Точно неизвестно, но, похоже, что у нее есть какая-то темная информация, совпадающая с той, что была в мозгу короля Оска, когда Лорд Пламени вышел из него.

— Понятно. Знаешь, странная вещь, мы с Тилом были единственными в Торомоне, кто знал кое-что о том, что вы в действительности делаете, а теперь он в армии, а я — в цирке. Он на войне, которую вы пытаетесь остановить, а я… Ну, я здесь. Надеюсь, он скоро вернется, так хотелось бы увидеть его снова. Джон, что с твоей свободой?

— Я не получу ее, пока не кончится война, и я не избавлюсь от Тройного Существа. По крайней мере, я так говорю себе. В тюрьме я научился ждать. А когда имеешь возможность свободно передвигаться, ждать несравненно легче. И я все еще учусь вещам, которые, я думаю, мне пригодятся, когда вся эта канитель закончится. Но иногда я завидую вам, юным. Надеюсь, вам обоим повезет.

— Спасибо, Джон.

В шесть тридцать утра цирковые повозки покатились к берегу и пристани, откуда красно-золотое цирковое судно повезет их обратно в Торон.

Глава 10

В это утро подъем прозвучал раньше. Тил проверил 606-Б перед тем, как его закатили в танк. Погода была теплой, стоял густой туман.

— Король умер!

— А?

— В Тороне во дворце умер король Оск. Сегодня утром пришло сообщение.

— Ты думаешь, убийство?

— Не знаю. Я же сам не видел сообщения.

Слух волной прокатился по лагерю. Хотя никто ничего толком не знал, все решили, что смерть короля как-то связана с их внезапным выступлением. Это было удобным объяснением, поскольку называлась хоть какая-то причина.

Тил вернулся со склада с мотком провода для 605-Б (хотя никто не приказывал, он по собственной инициативе проверил 605-й и обнаружил, что провод там почти сгорел) и увидел Илло, тащившего что-то на плече.

— Что это? — спросил он неандертальца.

— Указатель. Я спросил Курла, взять ли указатель с собой, он ответил: «Зачем?» и пошел прочь. Ну, а я принес.

— Хорошо сделал, — сказал Тил.

Вернувшись к 605-му, он поспорил с двумя парнями, которые хотели взять механизм, не дожидаясь, пока он сменит провод. Но затем один из них увидел хлопуна.

— А, ты, значит, тот самый парень, который, как говорят, приручил это существо?

И пока они разглядывали пернатое создание, Тил поставил провод на место, и парни покатили 605-й. Возвращаясь в барак, Тил прошел мимо Торна и Курла.

— Может, это сражение будет последним, — сказал Торн. — Так разговор о мире был?

— О победе или мире, — сказал Разведчик, — раз король умер.

Тил зашел в барак, взял рюкзак и снова зашагал по грязи.

Он слышал грохот танков, выстроившихся на другом конце лагеря. Согласно приказу, он должен был идти к танку номер 3. Он думал, как бы взять с собой хлопуна, когда его окликнул знакомый голос. Перед ним вырос Креветка. С ним был еще кто-то.

— Привет, Тил. Со мной Кудряш.

— А, привет, — сказал Тил, пожимая им руки.

— Слушай, Тил, — сказал Креветка, — у нас тут спор вышел с Кудряшом, ты не поможешь его разрешить?

— Конечно, — сказал Тил. — В чем дело?

— Какого цвета у тебя глаза?

Тил свел брови и неловко переступил с ноги на ногу.

— Зеленые. А что? — И тут же пожалел, что спросил.

— Можно посмотреть?

— Я… пожалуйста, смотрите.

Креветка подошел поближе, Кудряш смотрел через его плечо.

— Вот видишь, я же говорил! — воскликнул Креветка. — Зеленые, как и у меня. Потому что мы оба с побережья. Там почти у всех зеленые глаза.

— Я говорил не об этом, — сказал Кудряш. — Я говорил о том, что бывает в темноте, а не на свету. Ну-ка, встань в тень.

— Слушай, — сказал Тил, — мне нужно идти. Мой танк, наверное, уже готов к отправке.

— Тебе на какой?

— На третий.

— Прекрасно. Я его водитель. Пошли.

Тил пытался пробиться мыслью в пяти разных направлениях, но везде висел «кирпич», так что пришлось идти к длинному ряду танков.

— Вот мой беби, — сказал Креветка, похлопав рукой по металлическому корпусу.

— Лезьте внутрь, — сказал Кудряш, открывая дверцу. Гидравлический трап спустился в грязь. — Там я покажу, что я имел в виду.

Тил вошел в танк за Креветкой, за ним — Кудряш.

— Нет, не зажигайте, это главное!

В танк свет падал только через люк в дальнем конце. Тил встал у стены, Креветка и Кудряш вгляделись в его глаза. Сердце Тила сжалось.

— Все в порядке, — сказал Креветка. — Какой, по-твоему, у них цвет?

— Ничего не понимаю, — нахмурился Кудряш. — Там, на учебной базе, как только стемнеет, его глаза выглядели так, словно их вовсе нет.

— Но… у меня зеленые глаза, — сказал Тил, чувствуя, как в голове у него что-то повернулось, как будто это был дымчатый кристалл, набитый воспоминаниями, которых он не мог увидеть. — Глаза у меня зеленые.

— Конечно, зеленые, — подтвердил Креветка. — Каким еще быть глазам у рыбака и сына рыбака?

— Ну, садись, — сказал Кудряш и еще раз взглянул. — Правильно, зеленые. Наверное, я чокнулся.

Да, подумал Тил, глаза у меня зеленые, были такими и будут. И он удивился, с чего он так занервничал, когда ребята захотели посмотреть, какие у него глаза. Почему они должны стать другого цвета, недоумевал он. Почему?

— Король в самом деле умер?

— Да. Я слышал официальное сообщение. Это значит, что войне скоро конец, как ты думаешь?

— Кто знает. Говорят, должно быть большое сражение. Может, оно и решит дело.

— Надеюсь. Ох, я бы отдал передние зубы, чтобы вернуться в Торон и только посмотреть, что там делается.

— И мы тоже.

Танк месил грязь уже больше часа, когда слева донесся звук, как будто там размалывали камни. Парни переглянулись.

— Что это? — спросил кто-то водителя.

Креветка пожал плечами.

Тетроновый мотор жужжал под ногами. Тил откинул голову к стене. Вибрация почти усыпила его, когда хруст раздался снова. Тил открыл глаза и увидел через правое стекло вспышку света.

— Что там, черт побери? — взвыл кто-то. — На нас напали?

— Заткнись, — сказал Креветка.

Через инструктажный микрофон в углу прозвучали слова:

— Хладнокровие, бдительность, как вас учили. Водители следуют по графику. Остановка по приказу.

Тил старался унять биение пульса. Танк шел вперед.

Через полчаса кто-то сказал:

— Хорошенькое дело — воевать запертыми в проклятом ящике!

— Молчать! — сказал офицер.

Хлопун спокойно сидел под скамейкой. Тил нагнулся и дал ему кусочек угля. Перья хлопнули его по запястью.

Когда Тил посмотрел в овальное окно, было уже темно. А они все ехали.

— Всем водителям остановиться, — сказал микрофон.

Танк накренился. Тил нагнулся и взял комок перьев к себе на колени. Глаза хлопуна были плотно закрыты.

— Экипаж, на выход, — сказал микрофон.

Солдаты встали, потягиваясь. Дверь открылась, спустился трап, и Тил вслед за другими вылез. Здесь, можно сказать, все выглядело таким, каким было их прежнее место, только туман темнее и почва чуть тверже. И в это время раздался грохот. Все глаза повернулись влево: футах в пятидесяти поднялось белое пламя. Со всех сторон посыпались приказы:

— Четвертый — влево. Экипажу явиться с рапортом к майору Стентону. Экипаж третьего, за мной!

Тил почти бежал. К нему присоединились двое из другого отряда. Неожиданно их остановили и разделили: Тила погнали влево, а тех двоих — вправо.

Тил миновал танки, когда раздался второй удар, на этот раз далеко. Темно-синий вечер вспыхнул, а затем потемнел.

— Выгружайте мешки с камнями! — закричал кто-то.

Тил вовремя увернулся: тяжелый джутовый мешок ткнулся ему в плечо и чуть не сбил с ног. Тил подхватил его, обдирая ладони, передал вперед и повернулся за следующим. Так, по цепи, они передали много мешков. После этого трое солдат размотали колючую проволоку над мешками.

— Эй, вы! Помогите на том конце!

Тил и еще несколько человек побежали. В это время раздался грохот и вспышка. Тил закрыл глаза и наткнулся на кого-то. Тот поддержал его и сказал:

— Держись, Зеленоглазый.

Это оказался Кудряш.

Им было приказано класть новую секцию стены. Вскоре у Тила выработался ритм: крепко держись на ногах, хватай, раскачивай, бросай.

— Ложись! — раздался крик.

Тил почувствовал жар справа и упал в грязь. Когда жар прекратился, Кудряш схватил Тила за руку, и они побежали вдоль стены. Вдруг Кудряш потянул Тила в углубление стены. Хлопун устремился туда вслед за ними. Позади послышался жалобный вой танка с кашляющим, шипящим мотором, а затем настала тишина.

— Они снабжены 606-Б? — спросил Кудряш. — Я вроде бы слышал его жужжание. Это ведь твоя машина?

— Ага, — сказал Тил, — но сейчас я не отличу танк от электробритвы.

Новый удар заставил их присесть. Потом Кудряш поднял голову и огляделся.

— Похоже, обложили нас со всех сторон, — прошептал он.

— Похоже на то. На что ты смотришь? Ничего же не видно в тумане.

— Смотрю, нет ли кого поблизости. Слушай, я… я хочу объяснить тебе, мне, знаешь, как-то неловко, что я спорил насчет твоих глаз, вот я и подумал, что, может, рассказать тебе о себе. Это будет вроде как извинение.

— Давай, — удивленно сказал Тил.

Кудряш провел грязной рукой по лбу.

— Черт возьми, — сказал он, смущенно рассмеявшись, — в банде недов, с которыми я шлялся в Тороне, я встретился с одним парнем, его звали Вал Ноник; чудной такой парень, писал странные стихи. Больше всего я хотел бы показать это ему, потому что он написал бы об этом стихотворение, но его в армию не взяли: у него что-то со спиной. Вот я и подумал, а почему бы тебе не показать. — Он снова засмеялся и посмотрел на свои руки. — Ты никогда не видел никого, кто бы это делал?

— Что делал?

— Смотри на мои руки.

— Я не по…

— Мы, может, не уйдем отсюда живыми, так что смотри на мои руки.

Тил уставился на согнутые ладони солдата. Сначала они были синеватыми, затем покраснели, заискрились, над нами засиял огненный шар, отливающий то зеленым, то желтым.

— Смотри, — выдохнул Кудряш. — Видишь…

Шар вытянулся и принял форму девичьей фигурки. На концах крошечных рук зашевелились пальцы. Она стояла, покачиваясь, на его ладонях. По ее телу пробегали голубые, медные и золотые искры. Ветер (Тил чувствовал его затылком) играл ее сверкающими волосами. Она подняла руки и прошептала:

— Кудряш, я люблю тебя, я люблю тебя…

— Разве она не… прекрасна… — шепнул Кудряш, и его шепот прозвучал как гром после голоса крошечного гомункулуса. Кудряш глубоко вздохнул, и фигурка исчезла.

Когда Тил поднял глаза от грязных пальцев Кудряша, тот спросил:

— Когда-нибудь видел такое?

— Не-ет… Как ты это делаешь?

— Не знаю. Просто… делаю. Я видел ее во сне еще до армии и однажды подумал: а что, если я заставлю ее появиться наяву? И она появилась, как ты видел, на моих ладонях. Я никогда никому не показывал, но сейчас, когда все так повернулось, решил, что должен кому-то показать. Вот и все. — Он опять смутился.

Тил посмотрел на хлопуна: пастельные глаза зверька были открыты, и Тил подумал, что эти глаза тоже видели огненную девушку, такую живую, такую реальную…

Танк снова взвыл позади. Тил резко обернулся и увидел машину.

— Бежим отсюда! — крикнул он Кудряшу.

Кудряш двинулся вправо, а Тил отполз влево. Танк накренился и прошел в дюйме от них. Тил на миг увидел сквозь прорезь башни высокую желтоглазую фигуру Курла. Танк пошел напролом через каменную стену. Туман сомкнулся за ним и закружился в отверстии стены.

«Куда, к дьяволу, он прет?» — подумал Тил. Группа солдат бежала к ним. Тил снова побежал, и тут раздался новый взрыв, не так близко, чтобы ослепить, но и не так далеко, чтобы его не почувствовать. Тил остановился и в слепящем свете увидел Креветку, запутавшегося в колючей проволоке; вся левая сторона тела была сожжена, лишь по лицу его можно было узнать. Охваченный пламенем, он, видимо, растерялся и полез через стену, забыв о проволоке…

Свет померк, и Тил снова побежал. В темноте ничего нельзя было увидеть, но в его глазах стояли ошметки сгоревшей униформы… красные пятна крови… проволочное заграждение.

Во время затишья пошли первые разговоры.

— Ты слышал, что случилось с Разведчиком?

— Что?

— Он был в танке.

— Который спятил и пробил эту чертову блокаду?

— Да. Его нашли. Он прошел через нашу стену во вражеское гнездо и прямо размазал его по земле.

— Ну, и что дальше?

— Говорят, танк взорвался при ударе.

— Разведчик знал, что там гнездо. И что пошлют нас, если оно не будет обезврежено. Он спас всех нас.

— А где сейчас Курл?

— Ты что, маленький? Куски его танка разлетелись на пол мил и вокруг.

Тил прижался щекой к мокрому джутовому мешку и слушал в темноте разговор соседей. Пальцы его перебирали перья хлопуна. Он думал о Курле, Креветке. Почему…

Глава 11

— Мисс Решок! Где вы пропадали? — У подъезда стояла женщина с мусорным ведром. — Я так рада видеть вас! Не правда ли, как все это волнительно — коронация и все прочее? Ох, вы не представляете, через что я прошла! Я так расстроена, что просто не нахожу слов. Вы знаете, как я тревожусь за свою дочь Ренну.

— Извините, — сказала Кли, — я страшно тороплюсь…

— Что произошло? Я в самом деле сумела достать билет на бал грядущей победы, который давал Совет на прошлой неделе в память Его Величества. Это было как раз перед тем, как нашелся принц Лит. Конечно, пришлось немного приврать этой отвратительной бабе в комитете, но билет я получила, и сшили Ренне замечательное платье, белое с серебром. Любая девушка была бы счастлива получить такое платье. Великолепное! И что же? Можно было подумать, что она собирается на похороны, так она скривилась. Ренна рисует, но вдруг ее рисунки стали прямо ужасными: черепа на ветвях деревьев, мертвые птицы, какой-то совершенно омерзительный ребенок скорчился на песке, и его вот-вот смоет волной. Мне следовало сразу понять, что дело неладно. Она не говорила, что не хочет идти на бал, но и не интересовалась им. Пойди хоть ради своей матери, сказала я ей. Ты можешь там встретить герцога или барона, и кто знает… Ну, она решила, что это вздор, и засмеялась. Но все-таки в четыре часа утра она надела новое платье. Ох, она была такая красивая, мисс Решок, что я чуть не заплакала. А потом я и в самом деле плакала: она ушла и домой не вернулась. Вечером я получила письмо, что она вышла замуж за этого ужасного парня Вала Ноника, который пишет стихи и живет в Адском Котле. Представляете, его даже выгнали из университета! Ренна пригласила меня к ним в гости, но я, конечно, не пошла. Она писала, что хочет рассказать мне об этом бале, который, в сущности, был не так уж плох. Вы только подумайте: бал грядущей победы «не так уж плох»! Но разве это не ужасно? Кошмар!

— Извините, — сказала Кли, — у меня совсем нет времени. — Она вошла в подъезд и невольно замедлила шаг, в ее памяти завертелись два этих имени — Вал Ноник и Ренна. И она вспомнила! Вспомнила стихи и рисунок. Вспомнила без всяких усилий, потому что эти имена относились ко времени, когда она еще не сделала своих открытий.

Кли вошла в свою квартиру и остановилась. Ставни были закрыты. Как в погребе, подумала она. А я столько времени провела здесь. Акробатам тут не повернуться и слишком темно, не увидеть раскрашенное лицо клоуна и не слышно… калиопы.

Кли вернулась за своим блокнотом со странными формулами; она долгое время считала, что больше никогда на них не посмотрит. Но ведь мне казалось, что я вообще не захочу смотреть на что бы то ни было, подумала она. Она прошла к столу, думая об Алтер, мистере Тритоне и обо всем том красном и золотом, что составляло цирк. Открывая ящик, она положила другую руку на стол, и ее пальцы коснулись скомканной бумаги. Она нахмурилась, выпрямилась и расправила плакат. На зеленом поле золотом горели слова:

НАШ ВРАГ ЗА БАРЬЕРОМ!

Она со злостью разорвала плакат в клочья и бросила в корзину, взяла в ящике блокнот и вышла из квартиры.

На площадке что-то тяжело рухнуло на пол. Она побежала туда.

— Ох… ох… доброе утро, мисс Решок.

— Доктор Уинтл, сейчас три часа дня! — воскликнула Кли. — Не рановато ли для такого состояния?

Доктор поднес палец к губам:

— Тсс… Я не хочу, чтобы моя жена знала… Я праздновал.

— О, Господи, что вы праздновали?

— Коронацию, конечно. Что же еще? — Он пытался встать, и Кли подала ему руку. — Война кончится, и наши парни вернутся назад. — Он встал и прислонился к стене. — Новый король — новая эпоха, я бы сказал. Вы даже не представляете, как хороша была прошлая… Кто знает, куда я приду, на какие поднимусь высоты…

— О чем вы говорите?

— О своей медицинской практике. Я каждый день получаю новые рекомендации, каждый день.

— Вашему больному лучше?

— Э-э… которому?

— Ну, первому, для которого вам было так трудно достать лекарство.

— A-а, тот умер. Был небольшой скандальчик, меня обвинили в неправильном лечении или еще в чем-то таком. Но доказать не сумели. У меня есть знакомство в Совете, так что доказать и не могли бы…

— Думаю, теперь вы и сами дойдете до своей двери, доктор Уинтл.

— Да, да, спасибо вам.

Цирковой люд бродил по дворцовому саду, ожидая начала празднества.

— Доктор Кошер!

Кли повернулась и увидела Эркора.

— Да?

— Нам нужна ваша помощь.

— Что вы хотите?

— Некоторую информацию. — Он сделал паузу. — Не пройдетесь ли вы со мной?

Кли кивнула. Они пошли ко входу во дворец.

— Я не хотел бы вас пугать, но то, о чем я хочу говорить с вами, страшно! Вы поможете нам?

— Какую информацию вам нужно? Я не имею никакого представления, о чем вы говорите!

— Как раз вы-то имеете представление, — поправил ее Эркор. — Иначе почему вы бросили работу над правительственным проектом три года назад и выключили себя из мира?

— Потому что я была несчастна и смущена.

— Я знаю, почему вы были несчастны; а что вас смутило?

— Боюсь, что я не понимаю вас.

— Понимаете. У вас очень точный ум. Я спрашиваю вас еще раз: что вас смутило?

— Вы не ответили на мой вопрос. Зачем вам эта информация?

— Этой информацией владеют многие, в основном члены Совета и последний король Оск. Владеют ею также многие телепаты из лесного народа. Однако она очень хорошо защищена. Вы единственная, кто обладает этой информацией, но находится вне защиты.

— Вы ставите вопрос некорректно. Если вы хотите моей помощи, будьте честны со мной.

— Я сказал вам, что это будет страшно.

— Хорошо, я вас слушаю.

— Прежде всего, я могу читать в вашем мозгу. Среди лесного народа много телепатов, они поддерживают между собой связь. Эта своеобразная сеть охватывает весь Торомон. Я отключен от этой сети. Полагаю, потому, что я в некотором роде отступник, у меня другие интересы, а это не всем нравится. Эта информация, как я думаю, относится к войне, в ней, возможно, скрывается тайна ее окончания, победы или поражения. Первое, на что натыкаешься в большей части мозгов, это невероятно плотный слой вины. Пробиться сквозь него мне не под силу: он под защитой телепатической сети, о которой я говорил. Я пытался получить какое-то объяснение от своего народа в лесу, но, хотя мне не мешали в моих поисках, ключа к разгадке я не нашел. Вы единственный человек, у кого я могу взять эту информацию, поскольку она не защищена сетью. Эту информацию вы обнаружили сами, в то время как другие получили ее один от другого и имели с ней дело, можно сказать, на официальном уровне, и поэтому у вас чувство вины даже сильнее, однако то, чего я добиваюсь, пылает в подкорке вашего мозга. Ваша приятельница уверяет, что это болезненная фантазия, но она согласилась мне помочь, когда мы уговорили ее отнестись к этому, как к гипотезе.

Они шли по холлу.

— Если я не защищена, — сказала Кли, — почему вы до сих пор не извлекли это из моего мозга?

— Вы работаете над общей теорией поля и считаете, что находитесь на пороге великого открытия; я питаю большое уважение к вашим исследованиям, доктор Кошер. Если бы я стал копаться в вашем мозгу, это могло бы привести к страшному потрясению, отчего пострадали бы ваши теоретические способности. Вы должны сами выудить эту информацию с моей небольшой помощью.

— Гипотеза! — улыбнулась Кли. — Я не знаю, подтвердится она или нет, но я вхожу в игру.

— Прекрасно. Только не пугайтесь. С час назад вы разорвали кусок бумаги и со злостью выбросили его. Почему?

— Откуда вы… Я ничего не рвала. — Она была удивлена и растеряна. — Ах, вы имеете в виду… этот дурацкий военный плакат, я полагаю… (Почему я так расстроилась?)

— Почему вы так расстроились?

— Я не… я хочу сказать, я просто удивилась, откуда вы знаете, что я разорвала этот плакат. Я была в своей квартире, дверь была заперта…

— Вас расстроило не это. Зачем вы принесли плакат домой?

— Потому что… потому что мне не нравилась вся эта военная истерия с самого начала. Мне не нравилось, что наши люди умирают за барьером из-за… — Она замолчала.

— Без причины?

— Нет. Из-за моего открытия.

— Понятно. И поэтому вы бросили свою работу?

— Я… да. Я чувствовала себя ответственной…

— Тогда зачем вы принесли в свой дом этот плакат? Почему терпели его у себя все время и тогда только разорвали, когда решили оставить этот дом?

— Не знаю. Я была…

— Смущена, да. Что вас смутило?

— Я была смущена, потому что чувствовала свою вину. Я чувствовала себя ответственной за…

Откуда-то нахлынула злость. Какое у него право…

— …за войну? Но ваш враг за барьером, доктор Кошер. Вы хотите сказать, что вы лично ответственны за всю правительственную и экономическую неразбериху, вызвавшую войну? Вы должны знать, что здесь присутствует куда больше факторов, нежели одно ваше открытие.

— По личным причинам!

— Вы имеете в виду смерть вашего жениха, майора Тумара?

— Я имею его смерть на войне.

— Я не верю вам, — помолчав, сказал Эркор.

— Это ваше право.

— Сказать вам почему?

— Вряд ли я хочу это слышать.

— Когда погиб майор Тумар?

— Мне не хочется говорить об этом.

— Он погиб весной, три года назад, когда получил задание уничтожить реактор за Тилфаром. Вы сделали свое открытие об обратных субтригонометрических функциях и их применении в случайных пространственных координатах три месяца спустя после смерти майора Тумара. Он погиб не за барьером, а здесь, в Торомоне, находясь на военной службе. Какое отношение имело ваше открытие к его смерти?

— Но я работала по заказу правительства…

— Доктор Кошер, будь вы другим человеком, вы могли бы впасть в сентиментальность; но у вас крепкий, эластичный, в высшей степени логичный ум. Вы знаете, что не поэтому вы чувствуете себя виноватой…

— Тогда я не знаю, почему я чувствую себя виноватой!

— Ответьте: зачем вы принесли плакат домой, если вы не хотели воспоминаний о войне? И если вы были в ярости, если вы испытывали отвращение к «этой своей военной работе», зачем вы содрали с забора тщательно приклеенный плакат? Почему он лежал, пусть скомканный, полтора года у вас на столе? Не пытались ли вы себе напомнить о чем-то, что вы открыли, но во что не могли и не хотели верить? О чем-то таком, о чем, как вы сегодня подумали, вам больше не нужно напоминать; разорвать, выбросить в корзину, выкинуть из головы…

— Но ведь больше никакой войны не будет, — перебила она. — Теперь у нас новый король! Будет объявлен мир, все вернутся по домам и не будет никакой… — Она говорила быстро и громко. Они почти дошли до тронного зала. В холле не было ни души. Кли выглядела потрясенной. Что-то пробивало себе дорогу в ее мозгу, она сопротивлялась, выталкивала. Но вот давление ослабло, и четкое знание вырвалось из подкорки, нахлынуло, как прибой, взлетело на поверхность, как гейзер. Она прислонилась к стене и прошептала:

— Война…

Эркор сделал шаг ей навстречу. ЗНАНИЕ ударило в его мозг почти с той же силой. Он пытался ускользнуть.

— Но мы выиграем войну! Враг за барьером, мы можем… — Он растерянно оглядывался по сторонам.

— Какая война! — выкрикнула Кли. — Ох, вы не понимаете! КАКАЯ ВОЙНА!

Глава 12

Илло воткнул указатель в грязь. Кто-то спросил:

— Откуда ты знаешь, что он указывает правильно?

— А какая разница? — Илло пожал плечами.

Тил стоял рядом с Торном. Бараки по краям нового лагеря сквозь туман были едва видны.

— Хорошо снова быть в лагере, — сказал Торн.

— Угу. Вроде как снова стоишь на земле. Знаешь, я долго думал о Разведчике.

— Не ты один, — сказал Торн, показывая на группу солдат. — Что же ты думал?

— Почему…

— Я могу предположить шесть «почему». Которое из них твое?

— Почему он сделал то, что сделал? Почему он размазал танком вражеское гнездо ради нашего спасения?

— Может, он решил, что, если кто-нибудь этого не сделает, мы все погибнем в пламени?

— Может быть. Знаешь, я понял бы это лучше, если бы весь полк состоял из стражей. Но ведь это не так.

Торн засмеялся.

— Видишь ли, мы все принадлежим к одному биологическому типу, одной расе. Все гистосенсы. Так что чему здесь удивляться?

— А я удивляюсь, — сказал Тил. — Вы, стражи, живете совсем не так, как все остальные из Торомона. Однако сражаетесь здесь. И смотри, как неандертальцы быстро приспособились к военной жизни!

— А ты спрашивал кого-нибудь из них?

— Спрошу. Но все-таки я не понимаю, почему он это сделал.

Кто-то бежал сквозь туман, почти налетел на них, схватил Тила за плечи и закричал:

— Мир! Ты слышал? Короновали нового короля! Подписывается мир! Мы вернемся домой!

Он бежал от группы солдат, стоявших у дверей бараков. Тил и Торн переглянулись.

— Вернемся домой! — ухмыльнулся лесной страж, и они оба обернулись и посмотрели на указатель Курла.

Позднее их собрали и объявили:

— …входит в силу сегодня с шести часов вечера. А до тех пор мы еще в состоянии войны. Мы находимся вблизи вражеского лагеря, так что — за пределы базы не выходить! Враг может удвоить активность, и каждого, кто выйдет за границы лагеря, вправе обвинить в агрессивных действиях. Как только мирный договор будет подписан, мы начнем свертывать базу.

Люди зашептались, засмеялись, выскочили на поляну. Кто-то сорвал с себя рубашку и размахивал ею в воздухе, кто-то с истерическим смехом повалился на землю, другие бегали вокруг, смеялись, кричали. Тил увидел, что из барака выходит Лог.

— В чем дело? — спросил неандерталец. — Что происходит? Почему все кричат?

— Где ты был? — спросил Тил. — Разве ты не слышал объявления?

— Я… спал, — сказал Лог, протирая глаза.

— Мир! — вскричал возбужденный Тил. — Подписывается мир, Лог! Конец войне! Конец, амба, точка! Видишь, все празднуют и скачут от радости!

— Значит, скоро домой? Это очень хорошо, очень!

— Лог, что ты будешь делать, когда вернешься домой?

Лог пожал плечами, но потом новая идея осветила его широкое лицо и взорвалась словами:

— Знаю! Я буду учить.

— Учить своих людей в руинах?

— Точно. Здесь я научился куче вещей, которые и они должны знать. Курл еще раньше учил меня читать и писать.

— Разведчик? — с удивлением спросил Тил.

— Да. И я начал учить свою жену и дочку и других. Теперь, когда я вернусь, мы станем сажать кхарбу на расчищенных участках, а не собирать дикие плоды. Будем ухаживать за ней и получать много плодов. Я разговаривал с одним парнем-фермером, и он сказал мне, как это делать. Я узнал здесь кучу вещей. И если я научу других, всем будет лучше, верно?

— Конечно.

— Слушай, — спросил Лог, глядя на пернатого любимца Тила, шлепающего туда-сюда в нескольких футах от них, — тебе позволят взять его с собой?

— Не знаю.

— Ты думаешь, он будет счастлив в Торомоне? Там нет такой грязи.

— Это верно. Но я хотел бы все-таки взять его. Я его люблю.

Лог присел на корточки и щелкнул пальцами. Хлопун подошел и влез на его руку. Лог погладил перья и хихикнул:

— Лучше, если бы у тебя было два хлопуна. Одному ему будет одиноко.

— В любом случае он будет со мной, пока я здесь. Он простится со мной, когда я буду уходить.

— Как приятно вернуться домой, — сказал Лог. — Недалеко от места, где я жил, есть гора, а в долине озеро. Какие-то люди пришли туда и начали строить дома, дороги, причалы на озере.

— Неплохо, — сказал Тил.

— Озеро на заре очень красиво. Курл однажды водил меня туда. Странно он вел себя здесь, в армии.

— Слушай, Лог, ты не посмотришь за хлопуном? Я схожу проверю свои инструменты и посмотрю, все ли готово к отправке. Через полчаса я вернусь.

— Ладно, я послежу за ним.

— Спасибо, — сказал Тил и побежал к баракам.

Когда Тил входил в барак, он услышал голос:

— Эй, вернись!

И раздалось шлепанье по грязи крошечных ног хлопуна и сапог неандертальца.

«Это Лог, — подумал Тил. — Он гонится за моим… Черт возьми, я забыл сказать ему насчет границ!» И Тил побежал по грязи.

— Вернись, дурацкая обезьяна, вернись!

Он догнал Лога, ушедшего на сорок футов от границы лагеря, схватил его за плечо и повернул, Лог удивился.

— Он убежал, и я только…

— Мчись отсюда что есть мочи!

— Но ведь мир…

— Он входит в силу только в шесть часов, и враг удвоил бдительность. Поворачивай.

Они рысью побежали обратно. Панический страх за Лога прошел, и Тил с облегчением дружески поругивался в спину Логу.

— Я удивлялся, зачем Разведчик сломал себе шею ради нас. Может, теперь я понял бы, но черта лысого я бы так поступил. Давай двигай!

Лог прибавил ходу, а Тил, услышав позади хлопанье, остановился, присел и щелкнул пальцами.

— Ну, где ты там? Иди сюда, малыш, получишь хороший уголек, когда вернемся.

Лог, уже пересекший пограничную линию, обернулся:

— Ты, кажется, говорил, что надо бежать?

— Иди ко мне, — говорил Тил хлопуну, который открыл четыре пастельных полированных глаза и подмигнул Тилу. — Иди…

Это были последние слова, сказанные Тилом.

Лог отшатнулся от грохота и закрыл глаза перед столбом белого огня, поднявшегося там, где только что был Тил.

— Что там, черт побери? — закричали с другого конца поляны.

Торн подбежал и схватил Лога за плечо.

— Лог, что случилось?

— Не знаю… не знаю… — Глаза Лога все еще были закрыты, он качал из стороны в сторону своей большой головой.

— Черт бы вас взял! — закричал один из офицеров. — Ведь война еще не кончилась! Кто вышел за пределы лагеря? Кто?

У стены барака Кудряш поднял глаза от своих сложенных ладоней, на которых танцевала огненная женщина, и нахмурился.

Глава 13

— …ПРОВОЗГЛАШАЕМ тебя Королем Литом империи ТОРОМОН.

Джон, стоявший в первой нише чуть ниже возвышения с троном, следил за советниками, отходящими от светловолосого юноши, провозглашенного сейчас королем. Присутствовало не более шестидесяти человек: двенадцать советников, члены королевской семьи, несколько знатных или особо уважаемых особ. Джон получил приглашение как гость герцогини Петры. Был здесь и гротескно-импозантный Рольф Катэм, историк. Король обвел взглядом присутствующих и сел на трон. Раздались аплодисменты.

Человек в конце зала оглянулся через плечо на шум, более громкий, чем аплодисменты. Шум шел из коридора. Обернулся еще кто-то, а затем и все. Стража усилила внимание.

— Эркор, — шепнула Петра, но Джон уже пробирался к выходу. Герцогиня задержалась ровно на столько, чтобы привлечь внимание Катэма, а затем тоже последовала за Джоном.

Когда Джон вышел в коридор, там суетилась стража. Часовые держали Эркора. Кли прислонилась к стене. Эркор сказал громко, но спокойно:

— У нас все в порядке. Но мы должны поговорить с Ее Светлостью.

Часовые переглянулись, члены Совета смотрели с изумлением. Через минуту вышел король.

Частная встреча произошла по предложению Петры в зале Совета. Во главе стола сел король. По одну сторону расположились Джон, Петра, Эркор, Катэм и Кли, по другую — члены Совета.

— Итак, что вы хотите сказать?

Герцогиня кивнула Эркору, и тот встал перед советниками.

— Со мной сюда пришел человек, который хочет сказать вам о том, что вы все знаете, но не сознаете. О том, что вы все сознательно приняли такое решение проблемы, но приняли его, будучи уверенными, что забудете о нем. — Он повернулся к Кли: — Скажете ли вы Совету то, что готовы были сказать мне, доктор Кошер?

Кли встала. Лицо ее побледнело.

— Они не поверят! — сказала она. Затем голос ее окреп, и она обратилась непосредственно к Совету: — Вы не поверите, но тем не менее вам это в самом деле известно. — Она сделала паузу. — Я говорила со многими из вас три года назад, когда я сделала открытие, позволяющее вам посылать людей и технику для войны. Тогда вы отнеслись к этому скептически. И вообще вы не поверите; войны там нет.

Члены Совета хмуро переглядывались. Она повторила:

— Там нет войны, и вы это знаете.

— Но… — пролепетал один из советников, — тогда… я хочу сказать, где… все солдаты?

— Они в крошечных металлических камерах, поставленных друг на друга, как гробы, в районе Тилфара, куда новобранцы не допускаются.

— И что же они там делают? — спросил другой член Совета.

— Они грезят о войне, каждый отчаянно старается увидеть во сне то, что ему кажется реальным, что скрыто глубоко в его мозгу. Наркотики погрузили их в туманное состояние сильного внушения; три года непрерывной пропаганды подчинили их мозг идее войны; шесть недель беспрерывного обучения сломили психику даже самых здоровых, наложили последние штрихи на гипнотический сон, в котором присутствуют все ощущения реального мира — шуршит бумага, блестит на солнце вода, чавкает под ногами грязь, пахнет гниющей растительностью, липнет к телу мокрая одежда; пополнили мозаику мира тем, что любит, чего боится или о чем мечтает каждый в отдельности, и все это назвали войной. Компьютер с сортирующей программой забирает все сенсорные схемы из одного мозга, передает их в другой и координирует все эти сны…

— Ох, да разве это может быть…

— Это невероятно…

— Не верю…

Казалось, сомнение открыло шлюзы инстинкту самосохранения. Джон как бы приобрел еще одно чувство, резкое, как звук или свет.

Перед ним как бы вспыхнуло яркое зарево, которое поглотило его целиком. Одновременно у него было ощущение, что он слышит музыкальную фразу, начинающую симфонию, и он ждал, что сейчас эта симфония грянет. Кроме того, он ощущал круговерть морозного и знойного ветров. И при этом он продолжал чувствовать ребристую спинку своего стула, слышать шуршание мантий советников, видеть их расстроенные лица, их суженные глаза, их надутые губы.

— Зачем же стражи-телепаты защищали эту тайну в их мозгах?

Ответ пришел, как фейерверк, как музыка, как волны пульсирующей пены, — Эркор сказал:

— Потому что они не знали, что с этим делать: идея войны была внедрена в мозг прежнего короля, но семена ее были во всех головах Торомона. Единственный человек, противостоящий королю даже после того, как план вступил в силу, был первый министр Черджил, и его убили. Стражи чувствовали, что они не в состоянии ни помочь, ни воспрепятствовать вам в ваших планах, потому что они не понимали их. Правительство просило стражей стереть знания в мозгу тех, кто был причастен к организации войны, а поскольку война решала экономические проблемы, те согласились, собственно, они и не могли отказать.

Джон и Петра встали рядом с Эркором.

— Теперь наши усилия понятны, — сказал Джон.

— Мы хотели спасти страну, — сказала Петра.

— И спасти свободу каждого человека в ней, — сказал Джон. — Свободу от военного психоза!

— Что же мы должны сделать? — спросила коллективная телепатическая сеть стражей.

— Вы должны войти в каждый мозг в Тороне и освободить его от военного психоза, вы должны связать один мозг с другим, чтобы люди познали себя и друг друга, будь то в королевском дворце, в гробах-камерах Тилфара или в каменных руинах за ним. Сделайте это, и вы послужите племени обезьян, людей и стражей, которое называется человечеством.

— Некоторые, может быть, не готовы.

— Все равно, действуйте.

Пришла волна согласия.

И доктор в Медицинском центре уронил термометр на стол и, когда ртуть рассыпалась шариками по белому пластику, осознал, что его злость на старшую сестру, которая вечно ставила подставку не там, где надо, скрывала его знание о войне.

Вал Ноник, сидевший в баре Адского Котла, провел пальцами по мокрому краю стакана на грязной стойке и понял, что его огорчения по поводу изгнания из университета за «непристойное поведение» подбивают его на пристойную речь.

Советнику Рилуму вспомнилось событие тридцатилетней давности — пожар на швейной фабрике, где он был помощником управляющего, и он понял свою ярость, вызванную якобы слабыми действиями пожарной команды.

Советник Тилла сжала старыми пальцами складку своего платья, внезапно вспомнив катастрофу на острове Летос, где убили ее отца, которому она, еще девочка, помогала собирать коллекцию окаменелостей. Она поняла, что пережитый в детстве страх укрыл взрослое знание о войне.

Капитан Сартос стоял на мостике грузового судна и щурился от яркого света, когда вдруг вспомнил седого человека, который в офисе пароходной компании однажды поклялся: «Пока я жив, вы никогда не ступите на другой корабль!» И он понял свой страх перед этим давно умершим человеком.

Женщина по имени Марла нырнула с прибрежной скалы, схватила раковину и снова поплыла к поверхности. Через минуту она уже сидела на камне и вставляла нож между створками. Щелчок — и тело моллюска без жемчужины мокро заблестело в синем вечере. И она вспомнила другую, большую раковину, в которой лежал большой, молочного цвета шар; он тогда выпал из ее пальцев, прокатился по камню и с легким всплеском упал в зеленую воду, а у Марлы скрутило живот от злости на себя и разочарования.

Лесной страж остановился возле дерева, прижал ладонь к грубой коре и вспомнил, как семь лет назад его и еще двоих послали за девушкой, которую надо было отметить как телепатку. Девушка боролась с ними молча и с остервенением. На его лице появился еще один рубец, сделанный ее ногтями и приведший его в настоящую ярость.

Заключенная вышла из шахтного подъемника следом за надзирателем; он повернулся и пошел в заросли папоротника, и она вспомнила, как ее старший брат уходил от нее по темному коридору, а она скорчилась в углу и плакала. И сейчас она вдруг поняла эти слезы.

Советник Сорвин твердо прижал пятки к ножкам кресла в зале Совета, переводил взгляд с одного лица на другое и думал: «Какая суровость и непонимание на лицах! Таким был и дядя в тот день, когда он вызвал меня из моей комнаты и перед всей семьей обвинил в краже вина из кладовой; хотя я ничего подобного не совершал, я онемел от страха и был наказан; целую неделю вся семья вела себя так, словно меня не существовало, я даже ел в одиночку». И он понял, почему он тогда промолчал.

В другом конце Торомона офицер, набирающий рекрутов, вдруг поднял перо от бумаги, а сидящий напротив него молодой неандерталец, собиравшийся ставить свою подпись под заявлением, поднял голову; они посмотрели друг на друга, и каждый осознал, что такое эта война.

В дворцовом саду, в толпе клоунов и акробатов, на земле у мраморной урны сидела Алтер; она перебирала свое ожерелье и думала: «Ох, он пытался увидеть меня в этом ужасном сне, мечтал вернуться в реальность. Он не знал… он не знал…»

— Каким образом ты узнала? — спросил Джон.

Кли провела рукой по полированной столешнице и посмотрела на членов Совета.

— Я работала на компьютере. По рапортам я знала, что преобразование транзитной ленты не могло произойти так быстро. В расчеты вкралась мелкая типографская ошибка, и это делало весь проект неосуществимым, но никто этого не заметил, кроме меня. Я знала, каково экономическое положение в Торомоне, и знала, что связано оно с большими излишествами и малой эффективностью, что неизбежно вело к войне. На множество вопросов требовалось найти единственно возможный ответ. Было решено, что война станет таким ответом. Для этого она должна стать реальностью, не вызывающей сомнений. Правительство не учло одного обстоятельства: эта выдуманная реальность, эта тотальная фантазия должна была убедительно отвечать на возникающие вопросы, должна была не вступать в противоречие с элементарной логикой. Конечно, вопросы были почти исключены. Но только почти!

Рольф Катэм встал.

— У меня еще один вопрос, доктор Кошер: каким образом солдаты умирали?

— Вы знаете игру «слумат», которая с недавних пор стала так популярна? У компьютера есть селектор, работающий по тому же принципу, только с более широкой матрицей, и отбирающий по случайному выбору тех солдат, которые должны быть убиты. Когда выбор сделан, контрольный гипноз приводит человека в такую ситуацию, которая чревата смертью. Затем в камеру, где лежит солдат, пускают ток, тело сгорает, и камера готова для новой жертвы дурмана.

— Планирование тут не понадобилось, — продолжала Кли. — Проще всего дать людям затеряться в тумане собственной поврежденной психики, и они сотворят такого врага, какого не придумает ни один психиатр. Ужас уничтожал людей, они были не способны думать о законе, о любой другой грани существования; после шестинедельного обучения никакие вопросы не задавались.

Встал молодой король.

— Может быть, теперь наступит мир, — сказал он.

Позднее все потянулись на коронационный праздник. Джон повернул было к лестнице в сад, но кто-то тронул его за плечо. Это был Катэм.

— У меня еще несколько вопросов, но не для ушей Совета, — сказал историк. — Они касаются вашего Лорда Пламени.

— Нашей болезненной фантазии?

— Если угодно. — Половина его лица выдала три четверти улыбки.

— Почему бы вам не поставить это в ряд тех элементов реальности, которые требуют доказательств своего существования?

— Я так и сделал. Я хочу узнать вот что: думаете ли вы, что Лорд Пламени внедрил в мозг короля Оска эту чудовищную идею войны без врага?

— Видимо, не саму идею, — ответил Джон, — а способ превращения этой идеи в реальность.

Катэм кивнул и пошел дальше, а Джон спустился в сад. Цирковые артисты длинной вереницей шли к дверям дворцового зала; в конце ее Джон увидел сестру, спокойно обнявшую за плечи Алтер. Он подумал: чему я научился. Поднадзорный и пленник, я жду свободы... Но зато я знаю теперь, откуда она придет. Я жил под наблюдениями и теперь вижу, что они со мной сделали.

Сад опустел. Джон стоял в темноте, внимательный актер и наблюдатель в матрице материи действия.

А далеко-далеко от Земли Тройной Мозг наблюдал, думал и готовился к войне.

Город тысячи солнц