Вавилон - 17 — страница 76 из 76

Книга третья

Глава 1

Что такое город?

На планете Земля в окружении смертоносных океанов есть по крайней мере один, он расположен на острове вблизи загрязненного радиацией континента. Часть моря и узкая полоса побережья была тоже обитаема; на безопасных равнинах образовалась империя Торомон. Ее столицей стал город Торон.

На полпути от края галактики до Земли есть другой… город.

Зубчатые скалы под двойным солнцем бросают на песок тени-двойники.

При редком ветре дюны иногда перемещаются. Небо синее, песок известково-белый. Низко на горизонте плывут прожилки облаков. А под крутой стороной одной дюны… город.

Что такое город?

Это место в песке, где энергетическое поле держит восьмиугольные силикатные кристаллы в идеальном порядке, концами осей друг к другу. Магнитный компас здесь стал бы крутиться, как волчок. Обычный алюминий обладает здесь привлекательным свойством повышать чувствительность магнитного сплава алнико. И хотя в данный момент в этом месте живут сотни обитателей, здесь нет ни зданий, ни вообще каких-либо сооружений. Песок не гладкий, но только в микроскоп можно увидеть строение его кристаллов.

В зависимости от психического настроя наблюдателя город одним казался озером, другим — катакомбами. Иногда он представлялся гейзером пламени, иногда там виднелись здания, башни, соединенные подвесными дорогами с двойным солнцем, отражавшимся в тысячах окон. Но чем бы ни был этот город, он одиноко стоял в белой пустыне крошечной планеты далеко-далеко от Земли.

Сейчас в городе происходит общее собрание; для этого никому не пришлось никуда ходить: обитатели просто переключили внимание друг на друга. Председательствующий разум был не простым, а Тройным Существом, намного старше любого из присутствующих. Оно не строило город, но жило в нем.

— Мы созвали вас, чтобы вы помогли нам, — начало Тройное Существо. — Присутствуя здесь, вы уже содействуете общему делу.

Части обитателей — громадным тридцатифутовым червям — город казался сетью грязных туннелей, и слова доходили до них в виде вибрации.

— Как мы объясняли раньше, в нашу галактику вторглось странное аморальное создание, которое мы до сих пор называли Лордом Пламени. Пока что оно занималось только разведывательной деятельностью, собирало информацию о нашей галактике.

Металлический пузырь воспринимал слова телепатически; для него город был безвоздушной впадиной в скале.

— Но уже по его методам исследования мы сочли его опасным. Ему ничего не стоит нанести вред, даже уничтожить культуру, лишь бы получить информацию. Мы пытались выгнать его и сохранить в неприкосновенности различные культуры в галактике. Вы, как наши агенты, имеете во всех мирах контакты с ним. И имеете контакты друг с другом.

Пятидесятифутовым глазам-стебелькам, одного слушателя атмосфера города казалась болотно-зеленой.

— Он собрал информацию для полномасштабного наступления, но поскольку мы следим за ним на каждой планете, мы знаем, какую информацию он собирает. Каждая из наших культур подвергалась серьезному политическому и социальному потрясению, как только он выбирал ее для ознакомления. Его метод наблюдения за любой культурой состоит в активизации элементов, которые должны были быстро произвести переворот и быстро довести его до конца. Затем, как ни странно, он сосредотачивается не на проработке экономических или социальных проблем, а на изучении жизни социальных отщепенцев, сумасшедших, политических фигур высшего эшелона, часто находящихся вне закона, непризнанных гениев.

Поговорим теперь об одном частном инциденте. Здесь собрались все, кроме наших агентов с Земли, и мы воспользуемся этим, чтобы поговорить об их особой ситуации. Замкнутая и изолированная от мира империя Торомон существует на Земле пятьсот обращений вокруг Солнца. Переворот, который пережил Торомон, был сложной экономической, политической и психологической реорганизацией, соединенной с бурным развитием технологии в сельском хозяйстве и производстве продуктов питания, чего дегенерирующая старая аристократия была неспособна воспринять. Она решила искусственно создать ситуацию, которая описывалась в книгах, оставшихся с тех времен, когда планету населяли сходные нации, то есть устроить войну, которая должна была избавить ее от излишков энергии, продукции и людей. Остаточный скелет военной организации, существовавшей до их изоляции (когда реальные войны полностью уничтожили другие нации, оставив Торомон в одиночестве), был расширен до чудовищных размеров: набиралась армия, готовилась техника. Мифическая война была инсценирована неподалеку от насыщенного радиацией края империи; управлял ею громадный компьютер, расположенный в руинах второго города империи — Тилфара.

Радиация в Торомоне дала толчок к бурной эволюции: одна часть населения регрессировала до той точки, которую эта раса прошла три миллиона лет назад, в то время как другая часть прыгнула на миллион лет вперед и стала расой гигантов, многие из которых телепаты. Телепаты пытались не принимать участия в войне, но их все-таки втянули. Наши агенты, среди которых есть телепат, убедили найти другое решение, менее деструктивное, чем эта пародийная война, установив на миг телепатическую связь между всеми обитателями империи. До сознания народа дошел факт, что война была мифической. Результаты не поддавались точному прогнозу и оказались тяжелейшими. Вся структура Торомона пошатнулась. Находящиеся вне закона банды недовольных — недов — наводнили страну. Была предпринята попытка поставить нового, молодого короля, и на некоторое время это сработало, но государственная система была предназначена для управления мирным населением, а не воюющим. Мы описываем ситуацию столь детально из-за странного поведения Лорда Пламени, когда он столкнулся с Торомоном. Прежде всего его действия по доведению ситуации до катастрофического конца были неизмеримо более жесткими и разрушительными, чем бывало в других мирах. Мы, чувствующие его энергию, поняли, что интенсивность ее учетверилась. То, что он искал для уничтожения других миров, он нашел на Земле. Наши агенты один раз выкинули его, но он вернулся. Они выкинули его вторично, но он все-таки держится поблизости, готовый вернуться снова. Мы можем иметь на планете только трех агентов и соответственно поселиться лишь в трех мозгах. Но с помощью трех агентов мы контактировали еще с двумя — Тилом и Алтер, и они стали на некоторое время нашими косвенными агентами. Тила убили на этой поддельной войне, так что на земле осталось всего четыре человека, с кем мы поддерживаем контакты. Как мы уже сказали, мы можем жить только в трех разумах; эти четверо, уже использовавшиеся для контакта во внеземных условиях, открыты для инфильтрации, и мы уверены, что Лорд Пламени в свое третье возвращение на Землю выберет одного из наших агентов, того, кто останется без нашей защиты. Если мы прямо скажем им об этом, то это окажет сокрушительное действие на их психику. Следовательно, наши контакты, и так уже редкие, должны полностью прекратиться.

Причина интереса Лорда Пламени к Торомону ясна: он готовится начать войну с нашей галактикой. Он пытается узнать все возможное о том, как жизненные формы этой галактики ведут себя на войне. И война в Торомоне — война чистая, потому что там нет реального противника. Вероятно, мы тоже сумеем узнать кое-что. Наше преимущество в том, что мы знаем, где смотреть, потому что каждый в том городе гораздо ближе друг к другу, нежели Лорд Пламени, для которого такие понятия, как интеллект, сострадание, убийство, выносливость, ничего не означают; он должен изучать их извне. Но мы точно так же не имеем представления о его характеристиках. Чтобы лучше во всем разобраться, мы просили наших агентов доставить нам три документа, творения трех самых восприимчивых разумов на Земле: стихи Вала Ноника, «Унификация случайных полей» доктора Кли Кошер и «Тени моря» — последний обзор истории Торомона доктора Рольфа Катэма. В городе стояла тишина. Затем слабая жизненная форма, существующая как светочувствительный вирус, спросила:

— А может ли что-нибудь помешать нам взять эти… творения?

Тройное Существо ответило:

— Не забудьте, что эти работы созданы самыми восприимчивыми разумными существами Земли и никогда не дойдут до разума обычного человека, как, скажем, книга или периодика, а среди наших четырех агентов постоянно будет предатель — сам Лорд Пламени.

А далеко от этой звезды..

…и она прекрасна, когда блики солнца сквозь трещину в стекле играют в ее распущенных волосах, прекрасны ее закрытые глаза, ее оливковые веки, более темные, чем лицо, чем все тело, и кожа тоже прекрасна, оттенки меда сменяются легкой голубизной кхарбы, когда из белой она становится розоватой, прежде чем превратиться; в пятнисто-оранжевую, спелую; ее кожа прекрасна, она напоминаем полированный камень там, где туго натянута, и бархат там, где расслаблена.

Трещина в оконном стекле бросает изломанную тень на половицы, на постель, на смятые простыни, на ее живот. Ее губы раскрыты, зубы слегка голубеют в тени верхней губы.

Она была так прекрасна в длинных фиолетовых тенях, падавших на набережную, по которой они гуляли вчера, прекрасна в свете фонаря, где она остановилась поболтать со своим другом.

— Итак, ты все-таки женился, Вал. Ну, я так и думал, поздравляю.

— Спасибо, — сказали они в один голос; вместе его баритон и ее богатое контральто звучали, как музыка. — Ренна, это мой друг Кино. Кино, моя жена Ренна. — Это он сказал один, соло, и это тоже вошло в симфонию.

— Думаю, тебе нечего больше делать в нашей банде. Впрочем, ты никогда и не был по-настоящему ее членом. Теперь ты можешь сидеть и писать стихи, к чему ты всегда стремился, и радоваться жизни.

— Да, я не гожусь для банды, Кино, — сказал Вал. — Помнишь Джефа? Дурацкая вражда между нами показывает, что мне самое время бросить недов. Через пару деньков мы поедем на материк. Там есть одно место, которое нам хочется посмотреть.

— Я не собирался упоминать о Джефе, но раз уж ты сам заговорил, я, пожалуй, скажу, что уехать — самое лучшее, что можно придумать. Потому что он бандит до корней волос. — Он кивнул и улыбнулся, как бы извиняясь. — Ладно, я пошел, а ты постарайся, чтобы Джеф не увидел ее. — И он показал на Ренну.

Вал взглянул на нее, на ее загорелую кожу, побледневшую в свете фонаря. Кино ушел, а она была…

…так прекрасна, когда они шли по темным улицам Адского Котла и наконец завернули в таверну-пансион и вошли в комнату.

На стене висел рисунок, который она подарила ему, — красный мелок на коричневой бумаге. На колченогом столе у окна лежала стопка бумаги. На верхнем листе был набросок стихотворения, представлявшего в изысканной форме ее портрет.

Он сел на смятой, согретой их телами постели. Ренна лежала рядом с ним, и он до боли в глазах любовался красотой ее дыхания, легким трепетом ноздрей, нежной шеей.

Он взглянул на окно и нахмурился: вечером оно было разбито. В окно бросили какой-то предмет. Осколки стекла блестели на бумаге. «Вот так бы сияли мои слова», — подумал он. Вал поднял камень, завернутый в бумагу, развернул ее и прочел слова, написанные расплывшимися чернилами; в них не было блеска, были удары молотка по твердому комку страха, который он давно носил в себе. Они гласили:

«Я видел Джефа. Он отыщет тебя. Сказал, что съест тебя на завтрак. Уходи немедленно. Он всерьез. Кино».

Наверное, звон разбитого стекла и разбудил его. Он повернулся и увидел ее открытые глаза. Она улыбнулась. В нижнем этаже раздался шум. Она спросила его молча, одними глазами, и он так же молча пожал голыми плечами.

Грубые шаги по лестнице. Резкий голос хозяйки меблированных комнат:

— Вы не имеете права вламываться сюда! Я хозяйка, у меня лицензия! Убирайтесь отсюда, хулиганье!

Голос замолк. Что-то тяжелое ударило в дверь, и она распахнулась.

— Доброе утро!

— Какого дьявола вам надо? — спросил Вал.

Ответа не было, и в тишине он увидел кривоногого неандертальца с изрезанным вдоль и поперек лицом. Он вперевалку вошел в комнату. Трое других остановились за его спиной.

— Мне надо сделать тебя несчастным, — сказал Джеф. — Я вижу, ты получил письмо Кино. Мы отобрали его у него, когда он вечером сделал первую свою попытку. А потом я решил, не бросить ли мне письмо самому, только утром, перед тем, как прийти с тобой поздороваться. — Джеф сделал шаг и увидел, что она села в постели, увидел ее глаза, руки, плечи, дрожащие от ужаса.

— Ну, приве-е-т!

Вал бросился вперед, но живот его обернулся вокруг ударившего кулака, и он упал на пол. Когда через секунду он открыл глаза, в комнате было еще шестеро. Трое подняли его, и Джеф снова ударил его в живот.

Годы, проведенные на улицах Адского Котла, сделали Вала хорошим уличным бойцом и научили его, что, если положение безнадежное, надо беречь силы на случай чуда; если оно произойдет, сбереженная сила пригодится. Поэтому, когда Джеф шагнул к Ренне и она закричала, Вал только стоял. Но когда крик сменился пронзительным воплем, Вал тоже закричал и начал бой. Он почти убил одного, но остальные окружили его, сломали ему четыре ребра, вывихнули плечо и свернули набок челюсть.

— Эй, — сказал Джеф, делая успокаивающий жест, — не убивать! Пусть посмотрит, что мы сделаем с ней. Ну-ка, помогите мне.

Рука Джефа была в крови, Ренна больше не кричала, потому что у нее были раздроблены горловые хрящи.

Они действовали руками, потом телами, а затем из потайных ножен появился энергонож.

Через минуту Вал потерял сознание. Они не стали добивать его, просто ушли.

Через полчаса Рэра, хозяйка, набравшись храбрости, заглянула в комнату. Увидев голого человека, скорчившегося на полу, она сказала «О, Господи!» и вошла. Взглянув на постель, она уже ничего не могла сказать, только отшатнулась, закрыв руками рот.

Рука мужчины на полу шевельнулась.

— О, Боже милостивый, он жив!

Она подошла к нему и наклонилась. Надо унести его отсюда, пока он не пришел в себя, подумала она и попыталась поднять его.

Боль в сломанных ребрах привела Вала в сознание. Он открыл глаза и тупо взглянул в лицо женщины.

— Рэра? — спросил он невнятно, поскольку челюсть его посинела и опухла.

— Мистер Ноник, пойдемте со мной.

Он оглянулся и, когда его глаза увидели постель, застыл.

— Не надо, мистер Ноник, пойдемте со мной.

Он позволил ей поднять его и вышел с ней в коридор, превозмогая страшную боль в плече и в правой стороне груди. Рэра видела, под каким немыслимым углом повисла его рука.

— Ну, — сказала она, — нам надо как можно скорее доставить вас в Медицинский центр…

И тут он закричал. Это был долгий вопль, переходящий в визг. Затем Вал опустился на пол. Он тряс головой, слезы бежали по его лицу, но он замолчал.

— Мистер Ноник, вставайте.

Он встал. Поддерживая, она повела его дальше.

— Послушайте, мистер Ноник, я понимаю, что для вас это не имеет никакого значения, но послушайте. Вы молоды, и вы потеряли… — Он слышал ее сквозь туман боли. — Но все мы, в той или иной степени, что-то теряем. Я бы не стала этого говорить, если бы не было того, что случилось месяц назад… и минуты, когда мы все внезапно узнали друг друга. Тогда я догадалась, что очень многие говорили то, чего никогда бы не сказали в нормальном состоянии. Но вы молоды. Многие теряют тех, кого любят… Все, кто видел вас обоих, знали, что вы ее любите. Но вы будете жить… У меня была племянница, которую я любила, как дочь. Ее мать умерла. Они обе были акробатками. Четыре года назад племянница моя исчезла, и я ее с тех пор не видела. Я потеряла ее, а она жила у меня с девяти лет. Но я живу.

— Нет, — сказал он, качая головой. — Нет.

— Да. И вы будете жить. В том случае, если мы доставим вас в Медицинский центр. — И вдруг отчаяние, которое она старалась не выдать в голосе, не показать Валу, вырвалось наружу. — Зачем они сделали такое? Зачем? Как они могли сделать это сейчас, после той минуты, когда мы все узнали?

— По той же причине, по какой они делали это и раньше, — сказал он. — Как и вы, они попались в ловушку в тот яркий миг, когда узнали свою судьбу. Но они не возьмут меня, не возьмут!

— О чем вы говорите?

— Они никогда не найдут меня. Никогда!

Он бросился вперед и скатился по нескольким ступеням лестницы, но ухватился за перила и пошел. Она побежала за ним.

— Мистер Ноник, вам нужен врач!

Он остановился в дверях, голый, отрицательно покачал головой.

— Они никогда не найдут меня, — прошептал он еще раз и исчез за дверью.

Она вышла, но не увидела его. Улица была пуста. Тогда она нашла полицейского, привела его в дом и рассказала все, что случилось.

Двойное солнце сияло на белом песке города.

— Когда прибудут агенты с Земли? — спросил кто-то.

— Как только найдут те три документа, — ответил Тройной Голос, — …если они еще живы.

Пахнущий озоном ветер погнал белую пыль по склону дюны, переменчивый лик пустыни снова преобразился, и единственной стабильной точкой в ней оставался город.

Недалеко от центра Торона старый рыботорговец сидел у себя на балконе, глядя на дворцовые башни и на дощатые дома Адского Котла.

— Кли!

— Да, папа?

— Ты уверена, что хочешь этого? В Торомоне ты, как ученый, пользовалась большим почетом. Я никогда не говорил тебе об этом, но я очень горжусь тобой.

— Спасибо, папа, но мы с Рольфом не намерены прекращать научные изыскания. Мне нужно закончить свою общую теорию поля, а он будет работать над новым историческим исследованием.

— Ну, ладно, зови его сюда.

Она ушла в дом и тут же вернулась, держа за руку высокого мужчину. Они остановились у мраморного стола, за которым сидел Кошер.

— Рольф Катэм, вы хотите жениться на моей дочери Кли Кошер?

— Да! — твердо ответил Катэм.

— Почему?

Катэм слегка повернул голову, и свет заиграл на прозрачном пластике его щеки. Та часть его лица, что была живой плотью, улыбнулась, и от этого прямой взгляд Кошера заколебался.

— Это не честный вопрос, — смутился Кошер. — Не знаю… после той минуты, когда мы все… ну, вы знаете. Потом я догадался, что многие слышали, спрашивали и даже отвечали не так, как было принято.

Смутился, подумала Кли. Почему он говорит со смущением о мгновении всеобщего контакта, которым был отмечен конец войны? Она надеялась, что отец будет другим. Он смутился не от того, что увидел, а от новизны ситуации.

— Отчего же? Это вполне честный вопрос, — ответил Катэм. — В какой-то мере он продиктован тем, что мы увидели в ту минуту.

Катэм говорил без страха. Это была одна из причин, по которой она любила его.

— Потому, что мы знаем работу друг друга. И потому, что в ту минуту мы узнали мозг друг друга. И теперь это знание послужит нам обоим, как сердцу, так и духу.

— Ладно, женитесь, — сказал Кошер, — но…

Кли и Рольф переглянулись и улыбнулись друг другу.

— Но почему вы хотите уехать?

Их лица сразу вытянулись, они снова посмотрели на старика.

— Кли, — сказал Кошер, — ты так долго была вдали от меня. Пока ты была девочкой, ты была со мной. А потом надолго уехала в Островной университет, а затем захотела жить одна, и я разрешил тебе. А теперь вы оба снова хотите уехать, и на этот раз ты даже отказываешься сказать мне, куда вы едете. — Он помолчал. — Конечно, вы можете это сделать, тебе двадцать восемь лет, ты взрослая женщина. Как я могу удержать тебя? Только, Кли… не знаю, как сказать… Я уже потерял сына… я не хочу потерять и дочь…..

— Папа… — начала она.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, Кли. Но даже если бы твой брат Джон был жив, — а все говорит за то, что он умер, — если бы он был жив и прямо сейчас пришел сюда, для меня он все равно умер. После того, что он сделал, он должен был умереть.

— Папа, не надо так говорить! Джон сделал глупость, сделал неумело, по-детски. Он был неуклюжим мальчишкой в то время… и заплатил за свой проступок.

— Мой собственный сын на каторге, он обычный преступник, убийца! Мои друзья добры ко мне и не упоминают о нем до сих пор. Если бы кто-нибудь из них напомнил мне, я не мог бы держать высоко голову, Кли.

— Папа, — умоляюще сказала Кли, — ему было восемнадцать лет, он был избалован, он многим возмущал тебя и меня… но если он жив, прошедшие восемь лет сделали из мальчика мужчину. Нельзя же держать зло на родного сына восемь лет. А если ты не можешь сейчас держать высоко голову, то это, вероятно, твоя проблема, и Джон здесь ни при чем.

Рольф положил ей руку на плечо, ласково предупреждая, что она ступает в опасное поле, где слова, как частицы, движущиеся в случайном поле, действуют непредсказуемо.

— Я не прошу его, — сказал старик, сжав руки. — Не могу простить. Не могу. Он меня опозорил…

— Папа! — Она оставила бдительный тон и говорила теперь с любовью, которую испытывала к нему. — Папа! — И протянула к нему руку.

Он выпрямился, разжал пальцы, но не принял ее руки.

— Кли, ты сказала, что уедешь и не хочешь, чтобы знали, где ты. Я люблю тебя и хочу, чтобы у тебя было все хорошо. Но хотя бы… письма или что-нибудь в этом роде. Чтобы знать, что у тебя все в порядке…

— Писать мы не будем, — сказала она и быстро добавила: — Но ты будешь знать про нас.

— Нам пора, Кли, — сказал Катэм.

— До свидания, папа. Я очень люблю тебя.

— И я люблю тебя, — сказал Кошер, но они уже вошли в дом.

— Мне так хотелось сказать ему, что Джон жив и почему мы уезжаем тайно, — сказал Кли, когда они подошли к парадной двери.

— Он узнает об этом достаточно скоро, — ответил Катэм. — Все узнают.

Она вздохнула.

— Да. Чудовищный компьютер в Тилфаре даст им знать. Они могли бы все узнать и сейчас, если бы захотели, но все слишком растеряны, Рольф. Три тысячи лет люди пытались найти слово, отделяющее Человека от других животных. Одни ученые называли человека смеющимся животным, другие — нравственным животным. Ну, а я думаю, может, он — смущающееся животное.

Ее будущий муж засмеялся, но не слишком весело, затем сказал:

— Кли, я уже сто раз спрашивал тебя, но все не могу поверить: ты уверена в тех рапортах?

Она кивнула.

— Их видели очень немногие, только те, кто был причастен к конструкции компьютера. Мне позволили заглянуть лишь одним глазом, и то больше из-за этой последней заварухи во дворце, а не почему-либо другому. Но после этого я просто заболела, Рольф, потому что я ничего не могла сделать с этим чудовищем. А ведь я и так уже поработала для этого преступного дела, верно? Рольф, они четыре раза пытались разобрать его, но ничего не вышло. Каким-то образом он защищает себя. К нему едва могли подойти близко.

— Это понятно, — сказал Рольф. — Он специально оборудован для контроля над тотальной войной. Но зачем, Кли? Ты математик, ты знаешь компьютеры.

— А ты историк, и войны — по твоей части. — Она еще раз оглянулась на фигуру отца на балконе, он махнул им рукой. — Хотела бы я знать, скоро ли компьютер заставит его… их понять?

— Не знаю, — сказал он. — Не знаю.

Транзитная лента прочертила небо тонкой черной линией.

Когда они исчезли из виду, старый Кошер на балконе вздохнул и сделал то, чего не делал уже давно. Он вошел в дом, переоделся в неприметную одежду, вызвал такси и поехал по радиальным улицам города в район порта. Он спокойно подождал, пока баркас выгрузит вечерний поток рабочих аквариумов Кошера. Потом на углу он пропустил грузовик с надписью «Гидропоника Кошера» на борту. Он постоял неподалеку от самого высокого и самого нарядного здания в районе, где располагались офисы «Синтетики Кошера».

Позднее, слоняясь по узким грязным улочкам Котла, он остановился перед заведением, соединявшим в себе таверну и меблированные комнаты. День был жаркий, Кошеру хотелось пить, и он вошел. Видимо, с тем же желанием сюда пришли многие, и у стойки шли оживленные беседы. Кто-то сказал ему дружелюбно:

— Привет, старик! Что-то раньше я тебя здесь не видела, — сказала женщина лет пятидесяти с большим родимым пятном на щеке, сидевшая за столиком.

— Я не бывал здесь раньше, — ответил Кошер.

— Похоже на то, — сказал Рэра. — Садись.

Но он уже шел к бару. Взяв стакан, он повернулся, думая, куда сесть, увидел женщину и сел за ее столик.

— Знаешь, много лет назад я проводил уйму времени в этих краях, но этого заведения не помню.

— Я открыла его всего месяц назад, — объяснила Рэра, — как только получила лицензию. Пытаюсь завести какое-то постоянное дело. В бизнесе, понимаешь, очень важно быть дружелюбной. Надеюсь видеть тебя здесь часто.

— Гм, — сказал Кошер и отпил из стакана.

— Я пыталась начать дело еще несколько лет назад. Переняла его у своего умершего друга. Но как раз в то время буйствовали неды, и однажды ночью они разгромили помещение. И сейчас не прошло и двух недель, как я открыла заведение, а у меня уже была неприятность. Одна из враждующих друг с другом банд вломилась сюда утром. Убили девушку. А полицейских, конечно, никогда не бывает там, где они нужны.

У стойки разгорелся спор. Рэра повернулась, нахмурилась и спросила:

— Что вы там говорите?

Жилистый мужчина с обветренным лицом громко заговорил, зеленоглазая женщина рядом смотрела на него, а сам он глядел на другого мужчину.

— Нет, здесь все насквозь прогнило. Все.

— Кто тебе сказал, что прогнило? — засмеялся кто-то.

— Это я говорю, Сайтон-рыбак. А это моя жена Грелла, ткачиха. И мы говорим, что весь наш остров прогнил!

Женщина положила руку на его плечо, ее глаза молили, чтобы он молчал.

— И позвольте мне сказать еще кое-что. Я всю жизнь провел на материке, и у меня был сын. Он стал бы таким же хорошим рыбаком, как и я. Но вы заманили его на ваш остров. Вы морили его голодом и соблазняли здешней рыбой, выросшей в аквариуме. Ну, мы поехали за ним. И где он теперь? Может, он заработался до смерти в ваших аквариумах? Или ходит с вашими бандами недов? Или, может, иссушил свое тело в ваших гидропонных садах? Что вы с ним сделали? Что вы сделали с моим сыном?

— Проклятые иммигранты, — пробормотала Рэра. — Подожди минутку, ладно? — И она пошла к стойке. Жена рыбака уже пыталась вывести его, и Рэра помогла ей. Он уже становился опасным.

Рэра вернулась, вытирая руки о юбку.

— Иммигранты, — повторила она и села. — Вообще-то я ничего не имею против них; среди них есть разные люди, есть хорошие, есть не очень, но попадаются и вот такие фрукты. Странно, женщина показалась мне очень знакомой. Вроде бы я однажды уже прогоняла ее от своего порога. Правда, все эти зеленоглазые с материка похожи друг на друга. О, ты уходишь? Ну, приходи еще. Здесь по-настоящему дружелюбное место.

Выйдя, Кошер остановился перед дощатым забором, обклеенным обрывками старых плакатов. Прямо по ним кто-то написал красным мелом:

«Ты Попался в Ловушку в Тот Яркий Миг, Когда Ты Узнал Свою Судьбу».

Корявый почерк, а может быть, сами слова произвели на него странное впечатление. Старый Кошер пошел дальше. Сердце его разрывалось.

На далекой планете с дюн сыпался белый песок.

Что такое город?

Это место, где время не похоже на время. Место, где механическое движение родника, лодки и любого механизма замедлилось бы до полной остановки. Это же относится к току крови, костям, мускулам, нервам. Однако психическое сверкание фотонных частиц проходит нормально, если не увеличивать скорость.

— Но почему эта изолированная империя Земли так важна?

— Разве у них такая передовая технология, что эта работа о случайных полях даст нам оружие для полной победы над Лордом Пламени?

— Может ли историческое исследование предсказать результат нашей великой войны?

— Разве среди наших культур нет искусства, способного научить состраданию так же блестяще, как эти стихи?

Множество разумов разными способами и словами выражали свое недоумение. В ответ пришел Тройной Смех.

— Земляне важны, потому что Лорд Пламени сейчас среди них, а «сейчас» — это неточноё толкование отражающей концепции пересекающегося межгалактического времени, включающего в себя смоделированное прошлое и будущее. Но если земляне прибудут, само их появление возвестит нашу победу над Лордом Пламени, и тогда отпадет необходимость изучать их документы, разве только ради назидания нам. Если они не прибудут, то мы пропали.

Недоумение усилилось.

— Увидите, почему… — сказал Тройной Голос.

Двойное солнце спустилось к горизонту, и в городе настала тишина.

Глава 2

— Откинь голову назад.

Он откинул.

— Теперь подними колени и откинься назад.

Он откинулся, чувствуя, как перемещается вес от запястий к плечам. Его ноги медленно опустились на мат.

— Прекрасно, — сказала она.

Он выпустил кольца.

— На сегодня достаточно?

— Более чем достаточно. Перерабатывать не нужно, Джон. В этом нет ничего хорошего. Входи в это легко. У тебя великолепно получается. Откуда у тебя такая координация?

Он пожал плечами и сошел с мата.

— Мышцы я нарастил на каторге, когда копал тетроновую руду. А насчет остального, право, не знаю.

— Ты меня удивил, — сказала Алтер. — Твои успехи в акробатике впечатляют.

— Это как раз то, чему я мечтал научиться. Не хочу быть неуклюжим. Давай в душ, а потом поедим чего-нибудь.

— Прекрасно.

Они вышли из гимнастического зала и отправились к душам, когда группа молодежи в купальных костюмах вышла из смежного холла. Толстая с низким лбом девушка выхватила полотенце у высоченного юноши с лошадиным лицом. Другие засмеялись и продолжали путь.

— Ты видела, как плавает эта девушка? — спросил Джон. — Скорость прямо фантастическая.

— Я видела ее утром. Ты прав. Сто ярдов она проплывает просто поразительно.

Они проходили мимо двух парней, подпиравших стену. Те смотрели вслед пловцам.

— Проклятые чужаки, — пробормотал один.

— Посмотрим, как они пойдут ночью по Адскому Котлу, — ответил другой, оскалил зубы и стукнул кулаком по стене.

Джон и Алтер хмуро переглянулись и расстались у душевых.

Через десять минут Джон с распаренной кожей и мокрыми волосами вышел во двор. Брызги воды из фонтана блестели на солнце. Алтер уже стояла там, слегка двигая загорелыми плечами и длинными ногами в сандалиях. Он подошел к ней и вдруг нахмурился.

— Что это?

— Где? — Она повернулась и удивленно раскрыла глаза. — Я раньше этого не видела.

На металлической стене бассейна было написано:

«ТЫ ПОПАЛСЯ В ЛОВУШКУ В ТОТ ЯРКИЙ миг, КОГДА ТЫ УЗНАЛ СВОЮ СУДЬБУ».

— Что это должно означать? — спросила Алтер.

— Не знаю. Но это вызывает странное ощущение.

Раздался гул. Один человек во дворе поднял голову, потом другой, и наконец все глаза обратились к воющему небу.

Над транзитной лентой сквозь облака возникли две, затем три, затем четыре серебряные точки.

— Они летят страшно низко, — сказал Джон.

— Может, самолеты-разведчики? — предположила Алтер.

Маленький светящийся шарик упал с одного самолета. Возле городских башен появилась беззвучная вспышка, через несколько секунд пришел звук, а затем поднялись вопли.

— Что за… — начала Алтер.

Еще через пять секунд раздался грохот.

— Это Военное министерство! — ахнула Алтер.

— Это было Военное министерство, — поправил Джон. — Что, черт побери, случилось?

Обломки обгорелых камней, остатки башни взлетали над зданиями. Во дворе началась паника.

— Пойдем отсюда! — сказал Джон.

— Куда? — спросила Алтер.

— Туда, где можно поесть, посидеть и поговорить.

Они пошли в боковую улицу. Когда они завернули за угол, заговорил громкоговоритель:

— Граждане, сохраняйте спокойствие. В городе над Военным министерством произошел трагический случай. Самолеты из Тилфара, несущие взрывчатые вещества, по недосмотру сбились с пути из-за поломки в направляющей программе…

Они вошли в ресторан и сели у окна.

— Как ты думаешь, что произошло? — спросила Алтер.

Джон пожал плечами.

— Случайная бомбежка.

— Странно, чтобы такое произошло случайно.

Джон кивнул.

У входной двери возникла какая-то заваруха, и оба посмотрели туда. Только что вошла дама с пышными рыжими волосами и с ней мужчина выше семи футов ростом. Хозяин ресторана, как видно, не желал впускать гиганта — такой прием становился все более и более обычным по отношению к лесным гигантам и неандертальцам, с тех пор как множество солдат вернулось с войны. Хозяин извинялся, делая отрицательные жесты:

— У нас уже полно… Может, в другом месте поменьше народу…

Даме надоело. Она отогнула отворот жакета и показала эмблему.

Хозяин запнулся на полуфразе, прижал руки ко рту и прошептал сквозь толстые пальцы:

— О, Ваша Светлость, я не знал… Я очень сожалею… Я не подозревал, что вы член королевской семьи…

— Мы сядем вон с той парой, — сказала герцогиня и двинулась вместе с лесным стражем к столику, где сидели Джон и Алтер. Хозяин катился перед ними, как автомобиль на дизельном топливе.

— Ее Светлость герцогиня Петра желает знать, не будете ли вы так любезны позволить ей и ее спутнику…

Джон и Алтер были уже на ногах.

— Петра! Эркор! — закричал Джон. — Ну как вы? Что вы здесь делаете?

Алтер эхом повторяла его вопросы.

— Следуем за вами, — коротко ответила герцогиня. — Мы упустили вас в гимнастическом зале, а затем увидели, как вы нырнули за угол, когда началась вся эта сумятица.

— Могу я… принять заказ? — пролепетал хозяин.

Они сделали заказ, хозяин ушел, и интерес других посетителей, вызванный инцидентом у двери, улегся.

— Что вы хотите от нас, Петра? — спросил Джон. Приглядевшись, он увидел, какое у нее усталое лицо.

— Война, — сказала она. — По-прежнему война.

— Но ведь война окончена, — сказала Алтер.

— Ой ли? — сказала Петра. — Может быть, уже слишком поздно.

— Что вы имеете в виду? — спросил Джон.

— Вы видели «случайную» бомбежку несколько минут назад?

Джон и Алтер кивнули.

— Во-первых, она вовсе не случайна. Во-вторых, будет множество других «трагических случаев», если мы что-то не предпримем.

— Но… — начала Алтер, — там нет врага.

— Компьютер, — сказала герцогиня. — Рапорты поступают к нему. Я только что видела их, как советник короля Лита. Похоже, компьютер, который вел войну, спятил! Его самообучающиеся цепи использовали радиокоординаты для захвата любого оборудования под автоматический контроль. До сих пор он только защищал себя от демонтирующего агрегата, но сегодня он начал свою первую атаку на Торомон.

— Как? — спросил Джон.

— Рапорт дает очень невнятное объяснение. Не забудьте, тысячи и тысячи мозгов контролировались и записывались во всех деталях. Хотя он и убил тысячи людей, компьютер все еще имеет в своем банке данных эти записи. Каким-то образом вся схема смерти и войны была взята из мозга жертв и передана активным цепям. Результатом этого явилась бомбежка Военного министерства. Похоже, сейчас наступит долгий бездеятельный период переваривания информации. Но активность компьютера растет, и какой конец… — Она замолчала.

— Итак, мы все еще воюем сами с собой, — сказал Джон. — Только на этот раз в зеркальном отражении банка памяти и передающих звеньев.

— А как насчет нашего прыгающего по галактикам друга, Тройного Существа? — спросила Алтер и оглянулась вокруг; она всегда чувствовала себя как-то странно, когда упоминали о чужой силе, известной только им четверым. — Оно обещало помочь, если мы поможем ему, а ведь мы определенно помогли.

— О нем ничего не слышно, — сказал Эркор. — Я думаю, что, когда объявили мир и Лорд Пламени ушел с Земли, интерес Тройного Существа к нам иссяк. Теперь мы все должны делать сами.

— Но нам понадобится помощь, — сказала герцогиня. — Я чувствую, что если бы мы нашли вашу…

Оно коснулось их, но слабо, не на уровне восприятия, а на другом: зеленый свет от окна отразился на столовом серебре и задержался на миг слабым мерцанием пчелиных крыльев, на медной решетке — багрянцем полированного карбункула, в глазах замерцала серебряная паутина… коснулось четверых; трое ощутили присутствие Тройного Существа, а четвертый…

— …нашли вашу сестру, доктора Кошер, она могла бы оказать большую помощь. Она работала на компьютере и кое-что знает о нем, и у нее такой мозг, который сумеет пробиться в суть проблемы.

— Другой человек, с которым следовало бы посоветоваться, — произнес гигант-телепат, — это Рольф Катэм. Война — это историческая необходимость; я цитирую его, он знает экономические и исторические корни Торомона лучше, чем кто-либо другой.

С полминуты все молчали.

— Знаешь, Алтер, кого я хотел бы найти? — спросил Джон.

— Кого?

— Того, кто написал те слова на стене бассейна.

— А я хотела бы знать, кто их придумал. — Она повернулась к Петре: — Это как бы строка из стихотворения, ее кто-то написал на бассейне перед гимнастическим залом.

— «Ты попался в ловушку в тот яркий миг, когда ты узнал свою судьбу», — сказала герцогиня.

— Да, — сказал Джон. — Значит, вы видели это, когда искали нас?

— Нет, — она выглядела озадаченной, — сегодня утром кто-то написал это на дворцовой стене у ворот. Меня это поразило.

— Видимо, писали двое, — сказала Алтер.

— Я хотел бы найти того, кто написал это первым, — сказал Джон.

— Но сначала надо найти Катэма и вашу сестру, — сказала Петра.

— Ну, это не проблема, — сказала Алтер, откидывая назад свои серебряные волосы. — Мы найдем их в Островном университете, верно?

Заговорил Эркор:

— Вчера утром Рольф Катэм отказался от своей должности председателя исторического отделения университета Торомона и вечером уехал в Торомон, не оставив сведений о своих планах.

— А моя сестра?

— Она оставила свою должность в правительственном научном объединении, — сказала герцогиня, — тоже вчера утром. После этого никто ее не видел.

— Может быть, мой отец знает, где она.

— Возможно, — сказала герцогиня. — Мы не хотели обращаться к нему, пока не поговорим с вами.

Джон откинулся на стуле и опустил глаза.

— Прошло восемь лет, как я видел отца. На этот раз я пойду к нему.

— Если вы не… — начала Петра.

Джон быстро взглянул на нее.

— Нет. Я пойду… Я узнаю от него, куда она делась… если он знает. — Он резко встал. — Вы извините меня? — И он вышел из ресторана.

Трое оставшихся посмотрели ему вслед, затем друг на друга. Герцогиня сказала:

— Джон изменился за последнее время.

Алтер кивнула.

— Когда это началось? — спросила Петра.

— Минуточку… На следующий день после того, как он попросил меня научить его акробатике. Он страшно часто упоминал отца. Я думаю, он ждал предлога, чтобы повидать его. — Она повернулась к Эркору: — Что именно Джон узнал в ту минуту, когда мы все увидели друг друга? Он всегда был такой молчаливый, погруженный в себя… Его и сейчас не назовешь разговорчивым, но… так вот, он очень старательно учился всяким акробатическим трюкам: я сначала говорила, что он уже староват, чтобы делать это хорошо, и удивилась, как быстро он прогрессирует.

— Так что же он узнал? — теперь уже спросила герцогиня.

— Возможно, — сказал телепат, — кем он был.

— Ты говоришь «возможно», — сказала герцогиня.

Эркор улыбнулся.

— Возможно, — повторил он. — Больше ничего не могу сказать.

— Сейчас он пошел к отцу? — спросила Алтер.

Гигант кивнул.

— Надеюсь, что все пройдет нормально, — сказала Алтер. — Восемь лет — слишком большой срок для злопамятства. Знаешь, когда учишь человека физическим упражнениям, по движениям его тела видны его ощущения, глубокое дыхание выдает усталость, движение плеч — боязнь, да, я наблюдала его эти последние два месяца. Надеюсь, все пройдет нормально.

— Ты и доктор Кошер были очень близки, — сказала Петра. — Ты имеешь какое-нибудь представление, куда она могла исчезнуть?

— До минуты конца войны мы были все время вместе, разговаривали, смеялись. А потом она ушла. Сначала я подумала, что она опять скрылась в каком-нибудь убежище, в каком была, когда мы с ней впервые встретились. Но нет. Я получила несколько писем. Она не отказалась от работы, она счастлива со своей новой теорией поля, и я подумала, что она наконец обрела спокойствие. Из последнего письма ясно, что вроде бы что-то случилось, и это, кажется, прерывает ее работу. Это выглядит странным.

— А стране воевать, — сказала герцогиня, — со своим зеркальным отражением в стальном блоке памяти не странно?

Глава 3

О чем думает человек перед встречей с отцом после пяти лет каторги и трех лет противоправной деятельности? Джон спросил себя об этом; ответом был страх, сжимающий горло, замедляющий шаги, отнимающий язык. Это был безымянный и неопределенный страх из детства, связанный с лицом женщины — по-видимому, его матери, и лицом мужчины — вероятно, отца. В восемнадцать лет он пережил неделю страха, начавшуюся с дурацкого вызова вероломного приятеля, которому посчастливилось быть королем Торомона (теперь Джон спрашивал себя, принял бы он вызов, исходи он от кого-то другого?), и кончившуюся паникой, ударом энергоножа и смертью дворцового стражника. Затем пять лет каторги (приговор был не на пять лет, а пожизненно), пять лет озлобленности, унижения и ненависти к страже за дрянное шахтное оборудование, к горячим часам под землей, где его руки царапали камень, к высокому папоротнику, бьющему по его задубевшей от грязи робе, когда он шел из бараков на рассвете и возвращался вечером; по за пять лет неприкрытый страх потряс только один раз, когда впервые заговорили о побеге, — переговоры шли ночью, шепотом, от койки к койке, или за спиной стражника в редкие минуты отдыха под землей. Это был не страх наказания, а страх самого разговора, чего-то неконтролируемого, возможной случайности в строго регламентированной тюремной жизни, где допускается только обмен взглядами да шепот. Он всячески боролся с этим страхом, присоединился к планам побега, помогал, копал руками лаз, считал шаги стражника, когда тот шел от будки к границе тюремного лагеря. Когда подготовка была закончена, осталось только трое; он был самый младший из скорчившихся под дождем у ступеней будки в ожидании свободы.

Когда они бежали в темноте, под хлещущими лицо мокрыми вайями, страха он уже не испытывал. Для страха просто не было времени. Но он копился и прорвался паническим ужасом, когда он потерял своих товарищей, когда вышел из джунглей слишком близко к радиационному барьеру, когда увидел шпили Тилфара, когда совершенно неожиданно он, не имеющий ни духовной, ни физической защиты, оказался на чужой планете.

Затем начались приключения. Была опасность, он был измучен, но страха, как сейчас, не испытывал. Маленькая белая пустота была негативом черного пятна ужаса из полузабытого детства.

Он поднялся по знакомым ступеням отцовского дома и остановился перед дверью. Когда я приложу палец к замку, подумал он, не окажется ли за дверью свобода?

Замок долго читал линии и завитки его большого пальца. Наконец темное дерево отступило, и Джон вошел. Интересно, изменился ли отец так же, как я, подумал он. Если привычки отца остались прежними, он должен быть сейчас в столовой.

Джон направился по коридору мимо гардеробной, мимо двери в комнату трофеев в бальный зал. Высокий, слабо освещенный зал простерся перед ним до двойной, как крылья лебедя, лестницы, спускавшейся с внутреннего балкона. Его сандалии мягко щелкали, и на миг он почувствовал, что множество призраков его самого провожает его в столовую.

Дверь была закрыта. Он постучал и услышал голос:

— Кто там? Войдите.

Джон открыл дверь. Затикали сотни часов. Дородный седой человек удивленно поднял глаза.

— Кто вы? Я приказал никого не впускать без…

— Отец… — произнес Джон.

Кошер дернулся в кресле, лицо его потемнело.

— Кто вы и что вам надо?

— Отец, — снова сказал Джон. На лице отца словно зажегся яркий свет, и он испуганно отступил назад. — Отец, это я, Джон, — выговорил он.

Кошер выпрямился и положил руки на стол.

— Нет!

Джон подошел к столу. Старик поднял голову и пошевелил губами, как бы подбирая слова.

— Где ты был, Джон?

— Я… — Джон не мог справиться с лавиной чувств, захлестнувших его; ему хотелось закричать, как ребенку, неожиданно оказавшемуся в темноте. Рядом стояло кресло, он сел, и это помогло ему удержаться от слез. — Я долгое время отсутствовал, был во многих местах. На каторге, как ты, полагаю, знаешь, потом три года был на службе у герцогини Петры, побывал в разных переделках, занимался разными делами. А теперь вернулся.

— Зачем? — Голова Кошера тряслась. — Зачем? Не хочешь ли ты получить прощение за то, что обесчестил меня, за то, что я не мог смотреть в лицо своим друзьям, своим сотрудникам?

Помолчав, Джон сказал:

— Так ты страдал?

— Я?

— Пять лет, — сказал Джон мягче, чем намеревался, — я видел солнце меньше часа в день; меня ругали, били; я надрывался в темноте тетроновых шахт, призывая на помощь мускулы, которых у меня не было. Я в кровь сдирал ладони о камни. Ты так страдал?

— Зачем ты вернулся?

— Я вернулся, чтобы обрести… — Он замолчал, и его обида улетучилась. — Я вернулся, чтобы просить тебя простить меня за тот вред, что я причинил тебе, если ты можешь.

— Ну, я… — Кошер издал сухой, надтреснутый звук. — Джон! Джон!

Джон обогнул стол и крепко обнял отца за плечи.

— Папа, где Кли? Я пришел также поговорить и с ней.

— Кли? Она ушла.

— Куда?

— Ушла с профессором университета — историком.

— Катэмом?

— Они вчера поженились. Я спрашивал, куда они собираются, но они не сказали.

— Почему?

Кошер пожал плечами.

— Просто не захотели.

Джон снова сел напротив отца.

— И не назвали никаких причин?

— Нет. Поэтому я был сейчас так расстроен и так встретил тебя. Я многое передумал, Джон. Ужасно было думать, что ты в рудниках, а мы здесь живем на доходы с руды, на которой ты гнешь спину. Это было для меня горше всего того, что могли бы сказать твои друзья. — Он опустил глаза и вновь поднял их. — Сынок, я так рад видеть тебя! — Он протянул сыну руку, а другой достал платок и вытер глаза.

Джон взял руку отца.

— Я тоже рад видеть тебя, папа.

Старик снова покачал головой.

— Торон — маленький мир с жестокими нравами. Я узнал это еще мальчиком, и это больше, чем что-либо другое, помогло мне разбогатеть. Однако эта мораль захватила и меня и держала вдали от тебя.

— Вне нашего мира тоже много насилия, папа. Надеюсь, что оно не ударит по нашему миру и не разрушит его.

Старик фыркнул.

— Снаружи не больше насилия, чем здесь, внутри.

В настольном коммутаторе замигал желтый свет. Кошер нажал кнопку; тонкий механический голос сказал:

— Простите, сэр, но с материка пришло важное сообщение: тетроновый грузовой пароход задержал на шесть часов выход из гавани. Контрольный механизм безнадежно засорился, и пароход не мог даже вызвать помощь по радио… В это время на него перебрались с маленького судна неды, выгрузили руду и в завязавшейся стычке убили двух офицеров.

— Когда это случилось? — спросил Кошер.

— Около десяти утра.

— В задержке парохода виноваты неды?

— Не думаю, сэр. Тут все вместе. Пароход старый, с радиоуправлением. Сегодня утром во всем районе были невероятные радиопомехи, по-видимому, по вине Тилфара. Были слухи, что у военных какие-то неурядицы с компьютером. Неды просто проходили мимо и воспользовались ситуацией.

— Понятно, — сказал Кошер. — Проверьте непосредственно у военных, узнайте, что происходит, и не случится ли такое снова.

— Слушаюсь, сэр. — Голос отключился.

— Проклятые пираты, — сказал Кошер. — Ты не думаешь, что они пытались повредить лично мне? Я не понимаю насилия ради насилия, Джон. Они украли руду и просто выбросили ее.

— Это нелегко, понять, — сказал Джон и встал. — Если Кли свяжется с тобой, ты дашь мне знать? Это очень важно. Я остановился в…

— Ты не хочешь остаться здесь? Прошу тебя, Джон. Этот огромный дом так опустел с тех пор, как ушли ты и твоя сестра.

— Я очень хотел бы, папа, но я снял квартиру в среднем кольце города. Оттуда мне легче двигаться.

— Но я могу надеяться, что ты вернешься, как будто ничего не случилось?

Джон кивнул.

— Я скоро увижусь с тобой снова, папа, мы поговорим как следует, и я расскажу тебе обо всем. — Он улыбнулся.

— Хорошо, — сказал отец. — Это так хорошо, Джон!

Солнце низко нависло над башнями Торона, залило тенью пустые улицы центра города. Джон шел, чувствуя себя одновременно сильным и расслабившимся. Ближе к среднему кольцу импозантные дома центрального района уступили место более обычным. Здесь народ сновал туда и сюда, многие возвращались с работы. Джон был уже недалеко от своей квартиры, когда увидел на другой стороне улицы, как босой парень в обтрепанных штанах и разорванной на спине рубашке писал мелом на стене:

«ТЫ ПОПАЛСЯ В ЛОВУШКУ…»

— Эй, парень! — окликнул его Джон и пошел через улицу.

Парень быстро обернулся и пустился бежать.

— Подожди! — крикнул Джон и побежал за парнем.

Он нагнал его в конце квартала, схватил за плечо и прижал к стене. Одна его рука локтем уперлась парню в грудь, другая держала запястье.

— Я не сделаю тебе ничего плохого, — сказал Джон, — мне надо только поговорить с тобой.

Парень сглотнул и ответил:

— Я не знал, что пачкаю ваш дом, сэр.

— Это не мой дом, — сказал Джон, сознавая, насколько лучше он одет. — Что писал? Откуда ты это взял?

— А?

Джон отпустил его.

— Ты начал писать на стене. Зачем? Где ты слышал эти слова? Кто тебе их сказал?

Парень потряс головой.

— Послушай, — сказал Джон, — я не собираюсь донимать тебя. Как тебя зовут?

Черные глаза рыскнули по сторонам и снова остановились на лице Джона.

— Кино. Кино Нлов.

— Ты из Адского Котла?

Глаза Кино обежали собственные лохмотья, затем одежду Джона и его лицо.

— Идешь в ту сторону?

Кивок.

— Я пройдусь с тобой. Ты хотел написать: «Ты попал в ловушку в тот яркий миг, когда ты узнал свою судьбу». Правильно?

Кино кивнул.

— Я видел много таких надписей. Ты, видно, здорово потрудился.

— Не все писал я.

— Я так и думал. Но откуда ты это взял, я хочу знать, кто первый это написал.

Кино шел и некоторое время молчал.

— Допустим, я первый написал, — наконец сказал он. — Что вам от этого?

Джон пожал плечами.

— Так вот, я написал первый, — сказал Кино, как бы не надеясь, что ему поверят, и добавил: — Не я первый сказал это, но написал первый. А затем увидел, что это было написано мелом в трех местах, где я не писал, и подумал, что дело получается и в самом деле занятное.

— Почему?

Кино хохотнул.

— Потому что я знал, что так будет, знал, что другие тоже начнут писать, начнут думать об этом, удивляться. Я подумал, что это самая забавная вещь в Торомоне. Вот ведь и вы тоже задумались, верно? — Голос его стал угрюмым. — И никто не гнался за мной, как вы.

— Я же не сделал тебе ничего плохого.

— Ну, — Кино пожал плечами, — не сделали. — И снова хохотнул.

— Кто тебе сказал эти слова?

— Мой друг. Друг. Убийца, вор, поэт. Он шлялся с бандой недов в Котле.

— Как ты познакомился с ним?

Кино поднял густые черные брови.

— Я тоже шлялся с ними.

— Как его зовут?

— Вал Ноник.

— Когда он тебе это сказал?

— Вчера утром.

Интерес Джона усилился.

— Что за человек этот убийца, вор, поэт, предводитель ваших недов? И почему ему вздумалось сказать тебе это вчера утром?

— Зачем вам знать об этом? Вы все равно не поверите.

— Сам не знаю, зачем, — ответил Джон. — Как ты говорил, это заставляет задуматься. Но я поверю.

— Занятный вы мужик. И говорите странно, вроде недов. В каком смысле?

— Вы хотите знать странные вещи, готовы поверить во что угодно. То, что сказал мне Вал, делает человека недом. Он сказал, что, когда парень ткнется мордой в реальный мир, он озлится, захочет узнать, как это действует, и поверит любому, кто скажет, как — неважно, правильно или нет.

— Это сказал Вал Ноник?

— Ну. А откуда на вас, фраере, такие шикарные шмотки? — Кино снова захохотал. — Так говорят неды.

— Я был в каторжных рудниках, шкет, и язык, которым ты бахвалишься и называешь языком недов, — просто-напросто жаргон карманников. Он достаточно известен.

— Вы были в рудниках? — удивленно спросил Кино и похлопал Джона по плечу. — Голова!

— Ну, так что же с Валом Ноником?

— Ладно, думаю, вреда не будет, расскажу. Вы вообще-то знаете о недах?

— Когда-то знал, но давно. Тогда они еще так не назывались, и жаргон, которым ты щеголяешь, употреблялся редко. Я слышал его от двух ребят в рудниках.

— A-а! Ну так вот, жили-были три банды. Компания в них собралась пестрая. Были такие бедовые, что их ничем не остановишь, пока не сыграют в ящик; были чокнутые, недоделки; обезьяны и гиганты с материка, богатые сыночки из центра города, много с окраины, а больше всего из середины между ними. Да, и марухи тоже, такие ведьмы, что только ну. Да, три банды: банда Вала, и я был в ней, конечно; затем банда под командой обезьяны под именем Джеф. Вы знаете этих обезьян, у них не все дома, и они это понимают; так что, когда они входят в банду, они подчеркивают, что это важно. И Джефова банда слыла важнейшей. Третьей была банда Ларты, великанши с материка. Никто не знал, зачем она пришла и что делала раньше. Она неделю терлась в Котле, вся левая щека изрезана. Кое-кто божился, что она читает в мозгах. Три банды, понятно? И вот один квартал в Адском Котле хотели захватить и Ларта, и Джеф. Это было как раз за неделю до конца войны. На этом маленьком кусочке было чем поживиться. Чтобы обосноваться на спорной территории, вызывают третью банду, и она сражается с двумя первыми. Какая банда победит третью, та и получает все права. Поскольку сражаются с незаинтересованным соперником, много крови или костолома не бывает. А если обе стороны отлупят третью, то вызывают четвертую и начинают все сначала. Вот Ноника и вызвали. Дрались, и Ларта получила спорный кусок. И ее ведьмы тоже. Но Джеф потребовал нового матча с Ноником. И тут вдруг конец, когда мы все узнали насчет войны и друг друга. И тогда среди недов случилось много странных вещей. Вал и еще двое порвали со своими бандами. Вал ходил с девчонкой Ренной из среднего кольца города. Они встретились в университете. Она была художница, что-то вроде учительницы, и хотела, чтобы он писал, а не хулиганил. Я думаю, он и сам этого хотел, потому что, как только вышел из банды, сразу женился на Ренне. А Джефу это не понравилось. Он думал, что Вал струсил перед реваншем. Затем банду Джефа размазала по стене другая банда, и кто-то повесил это на Вала. Джеф поклялся, что достанет его, и вчера достал.

— Что он сделал?

— Убил Ренну. Она для Вала была справедливостью, самой доброй, чистой и… красотой. Вы бы видели их вместе, вроде бы как каждый из них был миром, к которому другой тянулся. Джеф растоптал мир в Вале, а ее убил.

— А что было потом?

— Я думаю, Вал спятил. Он бежал голый по улице. Я пошел к нему утром, хотел предупредить, что Джеф грозит достать его, и на углу увидел, как он бежит голый и шатается. И еще не знал тогда, что сделал Джеф, но видел, что Вал избит. Я оттащил его в переулок, обернул мешком, повел в свою нору в доках — в заброшенном складе — и дал кое-какую одежонку. Из его завываний кое-что до меня дошло. Он, как в бреду, твердил что-то насчет того, что стоит за ним, и я подумал, что он имеет в виду Джефа. Но он, оказывается, имел в виду галактику! Затем он сказал то, что, как вы видели, я писал на стене. И тут вдруг засмеялся: скажи, говорит, им это и увидишь, что случится. Увидишь, как они закорчатся. Но теперь они меня не возьмут. Я попытался удержать его на ногах и сказал, что он должен идти в Медицинский центр. Рука у него была вывихнута, лицо избито. Я сказал, что помогу ему идти, а он сказал: «Пусть попробуют помочь тебе. Уже поздно. Они пойманы в ловушку. Мы все пойманы». В конце концов я вывел его. Он хотел, чтобы я остановился и написал на заборе то, что он сказал, но я сказал, что мы пойдем в Медицинский центр. Было еще очень рано, народу на улицах почти не было. Я пошел по главной улице, чтобы скорее добраться, и вдруг услышал вертолет. Я посмотрел вверх: он летел страшно низко. Вал был почти без сознания. Вдруг вертолет стал снижаться и сел прямо посреди улицы недалеко от нас. Оттуда выскочила женщина и самый страшный мужчина, какого я в жизни видел. Представляете, полголовы из пластика, так что все мозги наружу! Они бежали к нам, и мужик кричал: «Вал, что случилось?» Тут-то я и вправду струхнул. Может, они как раз те, про кого Вал говорил, что они его не найдут. Мужчина сказал: «Кли, помоги поднять его в вертолет» и спросил меня, что случилось с Валом. Я не мог убежать, потому что Вал был очень тяжелый и висел на мне. Он чуть-чуть пришел в себя и прошептал так жалобно: «Профессор Катэм», что даже у меня выступили слезы.

Они подняли его, и я решил бежать. Один раз оглянулся — они уже взлетают. Ну я и почесал к себе на склад. Но у того забора остановился и написал крупными буквами слова Вала. Больше я ничего не мог сделать. Я в этом ничего не понимал, но когда прочитал, то почувствовал себя как-то странно — вроде бы мне даже и не надо знать, что это означает. Я написал и в нескольких других местах. Очень скоро кто-то другой тоже стал писать. И я подумал, что это чертовски удивительная штука. Дьявольски удивительная.

Они дошли до домов-муравейников.

— Ты не разыгрываешь меня? — спросил Джон.

— Я же говорил, что вы не поверите, — засмеялся Кино.

— Кто сказал, что я не верю? Ты сказал, что мужчину с пластиковым лицом зовут Катэм, а женщину — Кли; Ты правильно расслышал имена?

— Конечно, правильно. Слышь, а вы не из тех, кто ищет Вала?

— Может быть.

— Черт возьми, — сказал Кино, — если я продал друга, то хоть надо получить с вас. Чего вы хотите?

— Знать, а ты обеспечь мне это. Где ты болтаешься, если я захочу снова поговорить с тобой?

— В округе. Но следующий раз захватите с собой монет, иначе я пасть не разину. Ясно?

— Где в округе?

— Ну, скажем, там, где жил Вал. Этот дом держит старуха, в нижнем этаже бар. Но после девяти вечера она не обслуживает. — Он дал Джону адрес. — И не забудьте насчет монеты, ладно? Жизнь нынче тяжелая, рудокоп!

— Проваливай, — сказал Джон.

Кино усмехнулся и провалился.

Глава 4

Алтер оставила в его квартире записку. В ней говорилось:

«Приходи и расскажи, как прошла встреча с отцом».

Джон позвонил в королевский дворец. Перед ним появилось лицо герцогини Петры.

— Хотите услышать нечто интересное?

— Да, Джон?

— Я узнал кое-что о Рольфе Катэме и о Кли.

— Где они?

— С парнем, который первым придумал фразу «Ты попался в ловушку.». Парня зовут Вал Ноник, он что-то вроде поэта, бывший вожак банды недов. — И Джон передал рассказ Кино.

Герцогиня нахмурилась.

— Вы имеете какое-нибудь представление, что общего между этим парнем и вашей сестрой с зятем?

— Никакого.

— Я проверю в Главных Записях и позвоню вам, если что-нибудь выясню.

— Если вы позвоните вечером, то я буду у Алтер.

— Может, вам обоим прогуляться в пансион, где жил Ноник, и разузнать о нем?

— Хорошая идея, — сказал Джон.

Ночь была теплой. Маленькая квартирка, где жила Алтер с тех пор, как оставила цирк, была той же самой, где в свое время Кли пыталась отгородиться от мира. Алтер, подумал Джон, сумела разрушить съежившийся кокон, в котором спряталась его сестра, и вывести Кли в реальный мир. Теперь Кли исчезла снова. Джон покачал головой и постучал в дверь.

— Привет, — сказала Алтер, открывая ему, — очень рада тебя видеть. Ты узнал от отца насчет Кли?

— Ты задаешь провокационные вопросы, — усмехнулся он.

Ее улыбка стала растерянной.

— Ой, Джон, с твоим отцом все в порядке? Ты говорил с ним? Или он все еще злится?

— Говорил. Все получилось куда лучше, чем я думал. У меня по-прежнему есть отец, а у него все еще есть сын.

— Я очень рада, — сказала она, сжав его руку. — Я часто думаю о своей тете. Я не могла ни повидаться с ней, ни даже узнать, жива ли она. Я думаю, и у тебя было вроде этого. — Она подошла к столу и села. — Ну, так что с Кли? Куда она делась?

— Я знаю только, что они с Рольфом Катэмом поженились, а затем исчезли.

— Она вышла за Катэма? — удивилась Алтер. — Ну, что ж, я рада. Я думаю, только они вдвоем и могут по-настоящему понимать друг друга. Куда они уехали?

— Не знаю. Но тут есть кое-что интересное. Помнишь ту строчку, которую мы прочитали сегодня у бассейна?

Алтер кивнула.

— Автор ее поэт-нед по имени Вал Ноник, и последними его видели Кли и Катэм, увезшие его в вертолете. — Он рассказал подробности.

Алтер присвистнула.

— Странное дело.

— Это уж точно. Петра сказала, что постарается узнать и позвонить, если…

Зажужжал видеофон. Алтер ответила, и Джон снова увидел лицо герцогини.

— Джон здесь? — спросила она.

— Здесь, — ответил он с другого конца комнаты.

— Ну, я приобрела себе врага на всю жизнь в лице ночного библиотекаря Главных Записей, но получила кое-какие сведения о Нонике.

— Гоните.

— Гнать? Кого?

Джон засмеялся.

— Это просто жаргон, который я вспомнил. То есть рассказывайте.

— Ага. Ну, так вот, во-первых, Ноник был блестящим учеником в школе, хотя немного странным. Настолько блестящим, что получил стипендию в университете, где он занимался языками и в меньшей степени социологией. Два из своих социологических курсов он прослушал у Рольфа Катэма.

— Значит, они хорошо знали друг друга? — спросил Джон.

— Вероятно. Он был в списке участников семинара Катэма об Америке двадцатого века; это был престижный семинар, ограниченный шестью студентами по личному выбору Катэма.

— И Ноник участвовал в нем? — спросила Алтер.

— Нет.

— Почему?

— Его исключили из университета за неподобающее поведение. Уточнений нет.

— Ну, по крайней мере, мы знаем, откуда они знакомы, — сказал Джон. — Теперь нам нужно представить, что их связывает друг с другом.

— Я могу ответить на это, — сказала герцогиня. — Как раз сейчас кое-кто проверяет для меня. А, вот и он! — Она опустила глаза на что-то, переданное ей. — У него было предчувствие, и оно подтвердилось. В ту неделю, когда Ноника исключили, есть записи Катэма о приобретении микроприемопередатчика. Его можно вживить в горло. И тогда же Катэму и Нонику вживили эти передатчики в Медицинском отделении университета.

— Вы хотите сказать, что с тех пор они были в постоянном радиоконтакте?

— Да, чуть больше грех лет.

— Зачем? — спросила Алтер.

Изображение на видеофоне пожало плечами.

— Не знаю, но поскольку вертолет взял его с улицы, видимо, Кли и Катэм следили за ним по радиосигналам.

— Кли и Ноник были в университете в одно время? — спросил Джон.

— Да, только она добивалась уже ученой степени, и он был еще студентом. Ну вот и все, что у меня есть.

— Немало. — сказала Алтер.

— Однако это не объясняет, зачем они вместе и куда направились. Петра, есть ли в аэропорту какая-нибудь запись насчет вертолета или вообще этого дела?

Герцогиня начала что-то говорить. Затем твердое выражение ее лица вдруг исчезло.

— Я… я не знаю, Джон. Правда, я больше ничего не знаю. Совет пытался утверждать, что ничего не происходит, и был парализован паникой, когда узнал. Может быть, нам самим надо ехать в Тилфар. Но, кроме этого, я ничего не знаю.

— Мы найдем их, — сказал Джон. — Если же нет — тогда Тилфар.

Твердость снова вернулась к герцогине.

— Сходите туда, где жил Ноник, может, там есть какой-нибудь ключ. Больше ничего не могу придумать.

— Сделаем, — сказал Джон. Герцогиня резко отключилась. Он повернулся к Алтер:

— Готова в поход?

— Готова.

Джон встал и хмуро сказал:

— Она устала.

— Я думаю, устанешь, когда надо управлять страной вместе с кучкой паникующих стариков, с одной, стороны, и с семнадцатилетним королем, который провел последние три года вне двора. О нем только и можно сказать, что он смышлен и послушен.

— Ну, пошли в пансион Ноника.

И они пошли.

По мере того как Джон и Алтер приближались к Котлу, дома становились ниже, ближе один к другому и более убогими. Они свернули в переулок, с которого начиналась самая старая часть города. Хотя был уже вечер, народу здесь было намного больше, чем в центре.

Алтер улыбнулась, проходя мимо двух мужчин, которые спорили из-за узла. Узел был плохо завязан, и из него вылезало тряпье.

— Я снова дома. Спорю, что они стибрили его и не могут решить, кому его отнести. Пансион, наверное, вон там. — Они снова свернули. — Вспоминая время, когда я бегала по этим улицам, я почему-то испытываю ностальгию. А жизнь была такая голодная!

На углу под синим тентом стоял большой лоток. На нем красовались выращенные гидропонным способом фрукты, в стеклянном ящике на ледяном ложе лежала, сверкая чешуей, рыба, выращенная в аквариумах. Продавец в белом фартуке занимался покупателями.

Алтер глянула, не смотрит ли он в их сторону, и схватила плод. Когда они снова завернули за угол, она разломила плод и дала половину Джону, а сама тут же вгрызлась в сладкую мякоть. Джон держал свою долю в руках. Она улыбнулась и спросила:

— Ты что?

— Да думаю. Я пробыл на каторге пять лет, но ни разу не украл ни денег, ни пищи. Дома я ни в чем не нуждался, и мысль о краже никогда не приходила мне в голову. Теперь мне платит герцогиня. И знаешь, когда я увидел, что ты взяла плод, я прежде всего удивился. Ты, наверное, скажешь, что во мне возмутилось нравственное чувство.

Алтер вытаращила глаза, а потом нахмурилась.

— Да, наверное, я сделала глупость… Но знаешь, я просто вспомнила, как таскала фрукты, когда была маленькой. Но ты прав, Джон: воровать — нехорошо…

— Но я не сказал ничего подобного.

— Но я решила…

— И еще я подумал вот о чем: ты выросла в Котле, я в центре, нас разделяет уйма норм и обычаев. Как же ты воспринимаешь все это?

Она хотела что-то сказать, но только посмотрела на него.

— Хорошо, нехорошо! — воскликнул он. — Черт возьми, я же убийца! Как же нам сравняться? Я сын богатея отца, ты циркачка из Котла. Однако у меня есть ответ: мы уже сравнялись в том, чему ты учила меня: я умею откидывать голову, прижимать подбородок к груди и катиться. Мы и сейчас сравняемся. Вот так, — он взял ее за руку, — и так, — он откусил от плода.

Она слегка пожала ему руку.

— Да. Что такое неравенство, я хорошо знаю. Помнишь, мы были в поместье Петры, прежде чем вернулись в Торон? Я очень долго чувствовала себя не в своей тарелке из-за разных дурацких мелочей: как держать вилку, когда встать, когда сесть, и прочее. Речь шла о том, чтобы прекратить войну, и глупо было думать о таких вещах, но я все-таки думала. Вероятно, потому я проводила так много времени с Тилом. Хотя он и с материка, но в этом смысле он был ближе ко мне. Мы могли бы идти вместе. — Она коснулась ожерелья из раковин. — Но теперь он убит на войне. Так что мне делать?

— Ты любила его?

Алтер опустила голову.

— Я очень любила его. Но он умер.

— Что ты собираешься делать? — помолчав, спросил Джон.

— Учиться. Ты можешь учить меня? Считай это взаимообменом.

Они оба рассмеялись.

Это было довольно крепкое строение среди множества дощатых лачуг. Дойдя до двери, Алтер сказала:

— Надеюсь, это путешествие не обернется… — Она шагнула вперед и остановилась.

Стоявшая за стойкой женщина с красным родимым пятном на щеке подняла глаза, отшатнулась и раскрыла рот. Алтер схватила Джона за руку и потащила вперед.

— Тетя Рэра!

Женщина выскочила из-за стойки, вытирая фартуком руки. Алтер обняла ее за плечи.

— Тетя Рэра!

— Ох, Алтер… Какими судьбами… Откуда… — Она улыбалась, но по щекам ее текли слезы. — Ты вернулась ко мне!

Люди в таверне, в основном в военной форме, подняли глаза.

— Тетя Рэра, ты, значит, работаешь здесь?

— Работаю? Я хозяйка. Получила лицензию. В самом деле получила. Ох, Алтер, я так искала тебя!

— Я тоже искала тебя, но старую гостиницу Джерина разгромили.

— Знаю… Я одно время работала помощницей медсестры в Медицинском центре. Я обошла все цирки, приезжавшие в город.

— Я поступила в цирк только несколько месяцев назад.

— Понятно! Как раз тогда я перестала искать. — Она смахнула слезы. — Я так рада видеть тебя, Алтер, так рада! — Они снова обнялись.

— Тетя Рэра, — сказала Алтер, вытирая глаза, — я хочу поговорить с тобой. Поможешь мне? Мне надо узнать о человеке, который жил здесь.

— Конечно, конечно, — сказала Рэра и тут впервые увидела Джона. — Молодой человек, посидите здесь, пока я поговорю минутку с племянницей.

— Ох, тетя Рэра, — спохватилась Алтер. — Это Джон Кошер, мой друг.

— Рада познакомиться, — поклонилась Рэра. — Вы просто приглядывайте за всеми, чтобы не было скандалов, и никого не выпускайте без оплаты. Хотя не похоже, чтобы кто-нибудь собирался уходить. — Она повернулась к задней комнате, держа Алтер за руку. — Налейте себе, если хотите. Наливайте всем! — И она торопливо увела Алтер за руку.

Ухмыляясь, Джон подошел к стойке, налил себе и сел неподалеку от военного. Тот взглянул на него, коротко кивнул и снова опустил глаза. Встреча Алтер с теткой взволновала Джона, и, чтобы унять волнение, он обратился к военному:

— Похоже, что вы здесь сидите весь вечер. Что вы делаете?

— Напиваюсь. — Военный поднял кружку с зеленоватой жидкостью. Джон вдруг почувствовал, что в голове военного что-то происходит, и прислушался к тому, как тот говорил: — Пытаюсь спрятаться в содержимом кружки. — Вокруг него стояло множество пустых кружек.

— Что так? — спросил Джон, стараясь соотнести эту горечь, сквозившую в словах военного, с собственным добрым расположением духа.

Военный повернулся, и Джон увидел на его рукаве эмблему: капитан психологического корпуса. После конца многие сняли свои эмблемы, как и униформу.

— Видите ли, — продолжал офицер чуточку пьяным голосом, — я из тех, кто знал о войне, кто планировал ее, вычислял лучший способ ее ведения. Как и вы, горожане. Рад пожать вам руку. — Однако он не протянул руки и снова вернулся к своей выпивке.

Обычно Джон не пытался удовлетворить свое любопытство, если человек не был расположен к беседе. Но сейчас он сам был в необычном состоянии.

— Знаете, — сказал он, — я не был в армии, но у меня такое чувство, что из-за этого я что-то упустил. Кроме всего прочего, война, по-моему, дает опыт, который превращает мальчика в мужчину.

— Да, я понимаю вас, — коротко ответил офицер.

— Дисциплина, действие, — продолжал Джон, — пусть в гипнотическом сне, должны что-то значить. Ведь смерть-то была реальной.

— Видите ли, — сказал психолог, — мы делали куда больше, чем только составляли планы сражений. Мы управляли всей пропагандой, которая охватывала гражданских лиц тоже. Мне кажется, я знаю, о чем вы думаете.

Джон удивился:

— Значит, вы не считаете, что военная дисциплина может приносить определенную пользу?

— Опыт зависит от его восприятия. Это абсолютная истина, так? Мальчика в мужчину? Посмотрите на ребят, которым нравится армия. Несовместимость с родителями у них так велика, что они отказываются любить отца, отдающего приказы по книге правил, даже если эти правила давно отжили. Такому парню лучше бы примириться с отцом, которого он ненавидит, чем искать замену.

Несмотря на опьянение, офицер рассуждал логично, и Джон продолжал:

— Но разве армия не создает известный суровый микрокосм для выработки у человека определенных принципов… ну, скажем, чести, морали…

— Конечно, создает, но микрокосм абсолютно нереальный, без женщин и детей, где Бог — генерал, а Дьявол — смерть, а восприниматься он должен был всерьез. Он включал в себя наиболее деструктивные и нелогичные человеческие поступки, якобы контролируемые и, насколько возможно, неслучайные. Когда психологическая и экономическая ситуация в Торомоне достигла точки, при которой «война становится неизбежностью», мы должны были найти какой-то выход для всех больных мозгов, раненных именно этим психологическим и экономическим положением, куда и бросить армию. Но нашей задачей было заставить всех вас думать, что это безопасно, почетно и хорошо. Мальчиков в мужчин? Дисциплина сама по себе мальчику ничего не дает. Ваши руки могут что-то делать. Вы выглядите интеллигентным человеком, так что, по всей вероятности, делаете свое дело хорошо. Когда вы учились делать чтобы то ни было, вы набивали себе мозоли, и это была дисциплина. Можете ли вы строить, можете ли следовать правилам какого-либо мастерства, можете ли заставить эти руки приказывать, работая с кем-то другим или в одиночку? Я не знаю, что вы делаете, но знаю, что, воспитывая свои руки, вы проявляете больше дисциплины, чем десяток людей, которые только и умеют, что убивать во сне. То, что уже есть у вас в руках, мы принижали, пытаясь заставить вас думать, что это дала нам армия. Мы так здорово все продумали! Романы, повести, статьи — все это твердо отвечало: «Да!» на вопросы, которые вы только что задали. Кстати, их писал не психологический корпус.

Мы завершили свою пропагандную работу тем, что научили неуверенных и сомневающихся интеллектуалов проделать остальное: «Да, да! Война реальный и важный опыт». А ведь у них одних было достаточно оснований, чтобы понять, какая это фальшивка. Сделать мужчину? А вот посмотрите на этих. — Он показал на солдат в таверне. Один спал, навалившись на стол. Двое других спорили у двери, а третий с тревогой ожидал драки. Пятый истерически хохотал, разговаривая с девушкой, откинулся на спинку стула и вместе со стулом грохнулся на пол. Теперь уже хохотала девушка. — Или посмотрите на меня, — добавил психолог, покачиваясь и глядя в кружку. — Посмотрите на меня.

— Вы думаете, что все вообще не имело значения? — спросил Джон и подумал о Тиле, друге Алтер. — Ни для кого ничего не значило?

Психолог медленно покачал головой.

— Вы не понимаете. Вы в самом деле ничего не понимаете. Вы знали кого-то, кто сгорел в танке смерти; вам чертовски хочется, чтобы это что-то значило. Но я знаю многих парней, которые погибли. Я тренировал их. Среди них не было ни одного, кто стал бы в большей степени мужчиной, чем был до этого. Мне плевать, что это так, потому что жизнь… — Он вытянул палец и поддал монету по столу к квадрату из монет, который он выложил в уплату; из дальнего угла вылетели две монеты, — похожа на это. Враг не всегда тот, в кого вы можете стрелять из-за мешка с гравием. Но всегда есть тот, кто скажет вам, когда стрелять и когда прекратить огонь. В армии все легко и просто: сражаться до смерти За правое дело! — Офицер взглянул на Джона. — Вы знали кого-то, кто сгорел? Что ж, по сравнению с тем, ради чего вы живете, он умер не за такую уж плохую вещь. — Он помолчал. — Это трудно принять.

— А вы принимаете? — спросил Джон. Слова прозвучали жестоко, но он сказал их с удивлением, с намеком на понимание.

Психолог хихикнул.

— Вроде бы. — Он покачал головой. — Они полны ненависти. Но, понимаете, у них нет ненависти ко мне. Они приходят сюда, пьют со мной, не цепляются ко мне за то, что не видели настоящего сражения, относятся с полным дружелюбием, хотя знают, что я один из ответственных лиц. О, мы делали свою работу хорошо! Им было все-таки легче идти на войну с ощущениями, которые мы с таким трудом внушали им. Но я психолог, так что я прекрасно знаю, почему я сижу здесь и пью. Я понимаю все, что происходит в моем мозгу и заставляет меня это делать. Я знаю, почему я пил вчера и третьего дня. И я знаю, и они знают, хотя это нисколько не помогает.

Алтер и ее тетка вышла из задней комнаты, и Джон повернулся к ним.

— Вот и мы, — сказала Рэра, вытирая глаза фартуком. — Возвращайся поскорее, — обратилась она к племяннице, — твоя тетка теперь женщина солидная.

— Приду, — сказала Алтер, обняла тетку и взяла Джона за руку.

— Не хотите ли чего-нибудь поесть? — спросила Рэра. — Или, может, просто посидим и поболтаем?

— Сейчас не можем, — сказала Алтер. — Мы скоро придем.

— Пожалуйста, поскорее, — попросила Рэра.

Они медленно вышли из таверны.

— Узнала что-нибудь о Нонике? — спросил Джон.

— Да. — В ее руках был пакет. — Здесь его стихи. Они остались в его комнате после… — Она вздрогнула.

— О чем твоя тетка хотела с тобой поговорить?

— Она хотела, чтобы я осталась с ней и жила тут.

— Понятно.

— Меня все тут трогает. Я даже думаю, что могла бы любить все это. Но у меня есть своя квартира, и я привыкла принадлежать себе. Но в то же время я поняла, как люблю тетку.

— Знаешь, вот я говорил насчет норм и обычаев, разделяющих людей, делающих их отличными друг от друга. А между людьми, в сущности, гораздо больше сходства, чем различий. Гораздо больше.

Они медленно вышли с окраины города и вернулись вместе, чтобы почитать стихи.

Глава 5

Вода покрывала пол подвала, из угла шел запах мокрых рыбных мешков. Джеф присел на бочонок и сдвигал и раздвигал пальцы, этот жест выдавал страх. Сдерживая дыхание, он сидел в темноте уже два часа и не столько думал, сколько следил за изображениями, мелькающими в его мозгу: девичье лицо, закрытые глаза, нитка крови изо рта; он сам падает на пристани, когда темноту огласила сирена; окно склада, которое он разбил кулаком и при этом порезался. Остался рубец. Здесь, подумал он, я могу сидеть спокойно. Одиночество было тягостным, но он терпел, потому что считал, что другого выхода у него нет. Он снова сдвинул пальцы, пытаясь побороть страх. Когда-нибудь он, возможно, перестанет это делать, но не скоро.

Мать Ренны смотрела, как сомкнулась дверь ее гостиной за полицейским офицером, и думала: мои глаза лопнут, и я, наверное, завизжу. Может, штукатурка треснет, стены обрушатся? Она подошла к видеофону и набрала номер доктора Уинтла. Он был единственным врачом в доме. Когда аппарат зажужжал, она подумала: «Зачем я звоню доктору? Какого черта я ему звоню?»

Появилось лицо доктора Уинтла.

— Да?

Что-то в ней надорвалось, и она закричала:

— Доктор Уинтл, ради Бога, помогите… Моя дочь Ренна умерла, ее… Ох, она умерла… — С ее языка с трудом сходили обрывки фраз. Пламя жгло ее губы, щеки, глаза.

— Вы, кажется, живете на втором этаже?

— Да… я, да…

Она задумалась, как выглядит ее лицо, но доктор уже сказал:

— Я сейчас спущусь. — И отключился.

Время шло. Время всегда идет, подумала она. А куда иду я в этом идущем времени? Постучали в дверь. С истерическим спокойствием она открыла, вошел доктор.

— Извините, — сказала она. — Пожалуйста, извините. Я не хотела беспокоить вас, доктор. Я хочу сказать, вы ничем не можете помочь мне. Я, право, не знаю, зачем вообще позволила вам спуститься…

— Не трудитесь извиняться, — сказал Уинтл, — я прекрасно понимаю вас.

— Сейчас здесь был полицейский. Он сказал мне. Они не могли идентифицировать тело по рисунку ретины, потому что ее глаза вообще…

— Не дать ли вам успокоительного?

— Нет. Не хочу. Я не собиралась вызывать вас… я… О, доктор Уинтл, я просто хотела поговорить с кем-нибудь и первым делом подумала о докторе, не знаю уж, почему. Но я просто хотела поговорить.

— Но, может быть, вы все-таки примете успокоительное?

— Ох, нет. Послушайте, давайте вместе выпьем.

— Ну… ну ладно.

Она достала рюмки и зеленую бутылку, прошла в маленькую кухню, нажала педаль откидного стола и поставила бутылку и стаканчики на его каменную столешницу.

— Позвольте, — сказал доктор, подвигая ей стул.

Когда она села, он обошел стол, открыл бутылку и разлил по рюмкам. Когда она взяла свою, доктор сел и выпил свою рюмку одним глотком и налил снова с такой решительностью, какой она от него не ожидала.

Она посмотрела на зеленую жидкость в своей рюмке и сказала:

— Доктор Уинтл, я чувствую себя такой одинокой, мне хочется бежать куда-то, заползти в какую-нибудь нору, и чтобы мне сказали, что делать. Когда умерли мои родители, я не испытывала ничего подобного…

— Говорят, что смерть ребенка… — начал доктор и закончил кивком. Может, он выпил уже третью рюмку?

— Я так любила ее и, наверное, избаловала. Я посылала ее на вечер, покупала ей наряды… Все родители живут своими детьми, доктор. Ведь так и должно быть, верно?

Она взглянула на доктора; он наливал себе еще и виновато улыбался.

— Я, кажется, опустошаю ваши запасы. Простите меня.

— О, не беспокойтесь. Я почти никогда сама не пью, так что продолжайте, пожалуйста.

— Спасибо.

— Пожалуй, я приму успокоительное. Мне совсем не хочется вина.

— Прекрасно.

— Я сейчас приду в себя. Спасибо, что вы пришли, я хоть на миг почувствовала, что я не одна. Но ведь я ничего не могу сделать.

— Для вашей дочери — ничего.

— Это я и хотела сказать. — Она встала. — Сейчас я приму ваше лекарство и лягу.

Доктор кивнул и встал, держась за край стола.

— Что с вами, доктор?

— Видно, я излишне приналег на ваши запасы. — Он выпрямился и неуверенно отошел от стола. В гостиной он долго рылся в чемоданчике и наконец нашел таблетки.

— Я вам оставлю… две. — Он покачнулся. — Сначала примите одну, а потом, если понадобится, вторую. — Он протянул ей таблетки на кусочке марли.

Она проводила его до двери и открыла ее перед ним. Он шагнул в коридор, держась за косяк. Она нахмурилась, но постаралась обратить все в шутку.

— Не говорите своей жене, сколько времени вы пробыли здесь. Вам, наверное, не хочется, чтобы она знала.

Он медленно повернулся.

— Я, пожалуй, должен предупредить вас, что это успокоительное я дал вам незаконно. Что же касается моей жены, то она не узнает, потому что не живет больше со мной. Неделю назад меня обвинили в преступной халатности: не те лекарства — человек умер. Ну, жена узнала и ушла от меня. Так что мне теперь нет нужды что-то скрывать от нее.

Он снова повернулся и неверными шагами пошел по коридору. Она смущенно вернулась в свою пустую квартиру.

Король смотрел на свою кузину, задумчиво теребившую дымчатый камень, который висел на серебряной цепочке на ее шее. Петра задернула шторы у окна и повернулась.

— В чем дело, Петра?

— А что, Ваше Величество?

— Прошу тебя, Петра, не надо официальности. Будь просто моей кузиной, как раньше, когда ты рассказывала мне разные истории.

Герцогиня улыбнулась.

— Лит, я избегаю рассказывать истории.

— Тогда скажи правду. Что тебя тревожит?

— Я сказала тебе о «враге», — начала она, усаживаясь на кушетку. — Ты провел Совет замечательно! Ты спорил с министрами спокойно, я бы обязательно перешла на крик.

— Раз ты сидишь рядом со мной как мой советник, я хочу, чтобы они позволили тебе говорить на официальном заседании, Петра. Я спросил спокойно, чтобы ты заблаговременно перешла на мою сторону. Я видел, что ты жаждешь выступить. Наверное, поэтому ты так нервничаешь.

— Насчет нервов ты прав. Но ты в самом деле очень хорошо говорил. Ты весьма красноречив, мой мальчик.

— Да, я Мальчик, мне всего семнадцать, и я этого не забываю. И Совет тоже. Иногда я просто слышу твои мысли: «Если бы только этикет позволил мне сказать…» — Он вздохнул. — Но это лишь половина дела. А что со второй?

— Иногда я думаю, что ты научился читать мысли, пока был среди лесных стражей.

— Я научился наблюдать. И я наблюдал за тобой. — Он говорил спокойно, но повелительно, благодаря его тону она и смогла добиться небольшого успеха в Совете.

Она встала, снова подошла к окну, отдернула вышитые шторы. Ветер колыхнул ее синее платье.

— Сомнения, Лит. Большие и серьезные.

— В чем ты сомневаешься, Петра?

— В тебе. В себе. В этом острове. В империи. Мы отвечаем за нее. И я сомневаюсь в нас, очень сильно сомневаюсь.

— Откуда эти сомнения, Петра?

Она вздохнула.

— Лит, много лет назад, еще до объявления войны, я задумала план, который, как я надеялась, спасет Торомон. Я люблю Торомон, и я понимала, как он слаб. А план должен был придать силу и, по возможности, освободить от узды Совета. Но главная моя надежда была в тебе. Увезти тебя от матери и брата, а затем утвердить на троне. Я считала, что Торомону понадобится сильный, четко мыслящий король. Я надеялась на воспитание, которое ты получишь в лесу. Однако теперь я сомневаюсь в реальности этого плана, в том, что касается и тебя, и меня.

— Я не вполне…

— Аристократия Торомона действительно не способна объединить страну; она слишком стара, слишком устала и слишком связана с Советом, чтобы принять перемены, которые могут спасти нас; но она еще слишком сильна, чтобы умереть своей смертью. Возможно, мне не следовало пытаться управлять страной. Может, надо было все делать иначе. Может, правильнее было бы убрать существующее правительство и создать новое, сильное, выросшее из того здорового, что осталось в Торомоне. Может быть, следовало стать недом и разрушать ради разрушения. Во всей системе государства гораздо больше плохого, чем хорошего. Может, я пыталась сохранить то, чему лучше было бы давно умереть? Лит, я очень сомневаюсь в своей правоте. И если я ошиблась, то моя ошибка самая большая за все пятьсот лет.

— Это огромная ответственность, Петра, — сказал молодой король.

Она наклонила голову, и, когда снова подняла ее, он увидел на ее глазах слезы.

— Лит, я так одинока, — тихо сказала она.

— Петра! — Он наклонился к ней. — Могла бы ты сделать что-то такое, чего никогда не делалось в Торомоне?

— Не знаю. Много времени прошло с тех пор, когда я хотела чего-то вроде этого. Чего именно вы хотите, Ваше Величество?

— Петра, я тоже чувствую себя одиноким.

— Так и должно быть. Эта работа для одиноких.

Он кивнул.

— Все, кого я хорошо знал, — в лесу. А здесь у меня только ты. Когда я чувствую себя особенно плохо, я думаю о том, что сделал бы, если бы… И когда-нибудь я это сделаю.

— Что же ты хочешь сделать?

— Это у каждого свое, но…

— Расскажи.

— Еще до того, как меня увезли на материк, я познакомился с мальчиком, сыном рыбака. Он рассказывал мне о море, о лодках, о рыбной ловле. Я хотел бы работать на лодке, Петра. Не так, чтобы меня возили с места на место, а правил судном кто-нибудь другой: я хотел бы сам управлять и плыть, куда захочу. Я одинок, как и ты, Петра. Когда я ощущаю это особенно сильно, я думаю: когда-нибудь я сяду в лодку, как тот мальчик, и направлю ее в море. И это помогает.

— За окном Торомон, — сказала она.

— Да. И мы в центре. Оба одинокие.

Эркор стоял в башне-лаборатории в западном крыле королевского дворца Торона и глядел в ночь.

Через комнату падали длинные тени от конверсионного оборудования, которое должно было преобразовать транзитную ленту для использования в войне. Но оно так никогда и не использовалось.

Обычно гигант-телепат видел и слышал на расстоянии нескольких сот футов; но недавно он обнаружил, что этот круг расширяется, иногда на час и больше, на много миль. Сейчас он ощутил пульсацию, которая как раз предвещала такое расширение. Неожиданно город, словно с него сдернули пелену, открылся ему матрицей разумов, сталкивающихся, ссорящихся, однако каждый из них был сам по себе. Я одинок, подумал он, добавив свой голос к эху миллионов. Несколько других телепатов в городе, а также стражи-нетелепаты вспыхнули на фоне более тусклых разумов. Но контакт с ними был словно через стекло. Только образ, не было ни теплоты, ни текстуры. Я так же, подумал он, одинок в дворцовой башне, в башне своего собственного восприятия, как преступник-неандерталец на окраине города, как король и герцогиня по соседству со мной, одинокие разумы стоят вместе, как пьяный врач и убитая горем мать в миле отсюда.

Сидели вместе Джон и Алтер; они читали поэму на мятых листах бумаги, часто останавливаясь и спрашивая друг друга, что означает та или иная строчка, возвращаясь к предыдущей странице. Образы, возникавшие в их разумах, не были одинаковыми, но когда они пытались объяснить друг другу свои мысли, когда читали и перечитывали строчки, поэма рождала в них ощущение единства, и они не чувствовали одиночества. Иллюзия? — подумал Эркор. Нет. Хрупкие, гибкие, мерцающие и дрожащие огоньки все время танцевали вместе. Эркор улыбнулся, когда две головы склонились еще ниже над строками поэта.

Глава 6

— Ну, — сказала Алтер, — теперь ты учи меня. — Она открыла шкатулку, где хранились ее украшения. — Тут немного, но это все, что у меня есть. Что надеть?

Джон глянул на зеленую ткань, на которой лежали несколько булавок, брошек и ожерелий.

— Прежде всего как можно меньше. Торомон — империя, связанная с морем; значит, для официального приема твои украшения должны быть связаны с морем. Для менее официального случая можно ограничиться цветами. Но поскольку это высокий прием, я бы сказал, что ожерелье из раковин, которое ты обычно носишь, годится. К нему надо жемчужные серьги и пряжку.

Она достала их из шкатулки и подошла к стулу, на котором висело бежевое шелковое платье.

— Никак не могу привыкнуть. Не знаю, как и благодарить Петру за это платье. Подумать только — надеть платье, которое стоит, наверное, половину моего годового жалованья в цирке! — Она развернула платье и нахмурилась. — Что это?

— Где?

— Вот. — Она выглядела разочарованной.

— Карманы, — сказал Джон, удивленный ее реакцией.

— По-настоящему элегантное платье должно быть без карманов!

— Да? — Джон засмеялся.

— Что тут смешного? Я думала, что…

— Послушай, если ты собираешься идти в общество, ты должна вести себя как положено и знать правила игры. Я родился не в аристократической семье, но вырос рядом с ней. Так что могу объяснить тебе то, о чем Петре даже в голову не пришло бы упоминать. Аристократия Торомона отличается поразительной практичностью; недаром пятьсот лет назад это были пираты, у которых всегда были карманы. Правда, через какое-то время они перестали афишировать их. В твоем платье карманы спрятаны в складках, и их никто не увидит, если ты не вздумаешь расхаживать, сунув в них руки. Портнихи, которые шьют элегантные, как ты говоришь, платья, просто имитируют то, что они видят; они считают платье аристократии декоративной, бесполезной, нефункциональной вещью, поэтому карманов нет. А это платье наверняка шила личная портниха герцогини, и если платье, которое ты видела, стоило половину твоего годового жалованья, то это стоит пяти- или шестилетнего. Сам удивляюсь, что помню все эти пустяки.

— Вот и хорошо, что помнишь. По крайней мере, у меня будет некоторый шанс провести вечер, не сломав себе ноги. И ты не позволяй мне говорить чего не надо! И если я что-нибудь возьму не той рукой, ты меня потихоньку толкни.

— Разве ты хоть раз позволила мне упасть с высокой перекладины?

— Я и вообразить себе не могла, что попаду на бал во дворце! И не предполагала, что буду беспокоиться о таких пустяках, а, оказывается, беспокоюсь!

— Будь самой собой, — сказал Джон, беря ее за руку. — Разговаривай свободно и помни, что для этих людей идея значит гораздо больше, чем действие. Будь любезна; твоя обязанность — быть сердечной и доброжелательной. Говори негромко, двигайся без торопливости. Больше слушай, чем говори.

— Ох… — вздохнула Алтер. — Ты думаешь, у меня получится?

Джон улыбнулся.

— Давай одевайся, и побыстрей.

Вокруг зала шли высокие окна; через верхние стекла виднелись сияющие звезды. Музыканты выдували из своих полированных раковин старинные мелодии. Бал открылся знакомым гимном Торомона.

— Мистер Килор Де со свитой, — объявил репродуктор.

Джон глянул на вход, там появились ярко одетые фигуры, с другого конца зала они казались маленькими. Как все это знакомо, подумал он. Но так же хорошо было знакомо и другое — он вспомнил жаргон рудников, такой же знакомый, как повороты и реверансы в танцах, манеры света и этикет бала. Взглянув на свое отражение в зеркальной стене, он вспомнил восемнадцатилетнего юношу, каким он был когда-то. Частичка его еще осталась — выражение энергии на загорелом похудевшем лице. Он улыбнулся и направился к возвышению, где герцогиня и король здоровались с гостями. Джон коснулся плеча Алтер. Она обернулась. Серебряные брови выгнулись над большими голубыми глазами. Он взял ее за руку и повел к герцогине, одетой в изумрудное платье. Белая одежда короля казалась еще более ослепительной по сравнению с остатками лесного загара на лице. Бесцветные пряди волос походили на белые косы Алтер. Словно из одной семьи, подумал Джон. Герцогиня приветственно протянула руку.

— Джон, Алтер, вот и вы! Ваше Величество, вы встречались с ними.

— Джона я хорошо помню. Но… — Король повернулся к Альтер: — Прошло много времени с тех пор, как я видел вас близко. После того, как вы похитили меня, я только один раз видел вас издали, когда вы работали на трапециях в цирке.

— Так приятно видеть вас снова во дворце, Ваше Величество, — ответила Алтер.

— Здесь скучно, — доверительно сказал король. — Но созерцать вас очень приятно.

— О, благодарю, Ваше Величество!

— Нравится тебе прием, Алтер? — спросила герцогиня.

— Просто… великолепно, Ваша Светлость.

Герцогиня слегка нагнулась к ней.

— Петра, как обычно.

Алтер покраснела.

— О, Петра, платье очаровательно!

— Ты удваиваешь его очарование.

— Петра, какова, в сущности, цель этого бала? — спросил Джон.

Герцогиня понизила голос:

— Прежде всего прощупать, какую финансовую помощь мы можем получить. Окончание войны поставило нас в очень стесненное положение.

— Особенно, принимая во внимание, что она, в общем-то, не кончилась, — заметил Джон.

Петра вздохнула.

— Но мы должны делать вид, что она кончилась.

— Петра, я открою танцы? — спросил король.

Петра окинула взором зал и кивнула.

Король предложил руку Алтер.

— Вы не возражаете открыть бал с… увечным?

— Ваше Величество… — Алтер глянула на Джона, и тот ласково кивнул ей. — Конечно, не возражаю. Спасибо вам. — И она пошла рядом с королем.

Джон и герцогиня следили, как белая и бежевая фигуры направлялись к музыкантам.

— Хромота почти прошла, — сказал Джон.

— Он изо всех сил старается скрывать ее. Когда он танцует, вряд ли кто-нибудь ее заметит… хотя бы потому, что он король.

Горечь, на миг прозвучавшая в ее голосе, удивила Джона.

— Алтер заметит, — сказал он, — ее тренированное тело — удивительный инструмент.

Грянула музыка, акробатка и молодой король закружились в танце, а за ними закружились парами на белых плитах пола и другие гости.

Глаза герцогини были опущены. Когда она снова подняла их, Джон увидел, как они блестят.

— Сегодня вечером мы хорошо маскируем раны Торомона, — тихо сказала она.

Музыка смолкла.

— Как мы выглядели? — спросил Лит, раскрасневшийся и чуть задохнувшийся, когда они с Алтер подошли к возвышению.

— Очаровательно! — сказала герцогиня.

Гости снова потянулись на возвышение для официальных представлений, и Алтер быстро шагнула к Джону.

— Мы пойдем, Петра. Надеюсь, все будет хорошо.

— Спасибо, Джон.

— Доброго вечера, Ваше Величество!

— Доброго вечера! Прежде чем он кончится, мы еще раз станцуем с вами, Алтер.

— О да, Ваше Величество.

Джон и Алтер сошли с возвышения.

— Ну и как оно — танцевать с королем? — спросил Джон.

— Он очень мил. Но мне гораздо веселее было практиковаться сегодня днем с тобой.

— Тогда потанцуй со мной сейчас.

Музыка заиграла танец смены партнеров, Алтер оказалась в кольце правой руки Джона, ее маленькая теплая рука легла на его левую.

— Не отходи слишком далеко от меня, — прошептала она. — Я хочу вернуться к тебе как можно скорее.

Поворот, реверанс, разошлись и снова сошлись… Громкий пассаж, и Алтер отошла от Джона, а ее место заняла девушка в голубом. Он изящно поклонился и начал фигуру танца, еще раз глянув на Алтер. Ее новый партнер был мужчина средних лет; на его груди была эмблема королевского дома Брондов. Снова громкий пассаж, и через минуту Алтер была с Джоном.

— С кем ты танцевал?

— С дочерью промышленника. Он из Тилтонов.

— А я с кем танцевала?

— С графом Брондом. У него было семь жен. По-моему, парочку из них он прикончил. Разумеется, каждый раз несчастный случай.

— Так это он? Несколько лет назад был какой-то скандал… Говорили как раз о каком-то Бронде.

Джон кивнул.

— Видимо, его привычки мало изменились. Голубая кровь Торомона не слишком сильна. Вспомни короля Оска. И королева-мать в конце концов угодила в лечебницу. Они оба были чокнутые. Петра — исключение.

— Я так и думала, — сказала Алтер и отвернулась. Джон тоже повернулся к следующей партнерше.

Вдруг в окнах на западной стене загорелся свет; по полу заметались блики. Женщины закричали, мужчины отступили назад, закрыв лицо руками. Раковины замолкли. Через мгновение музыку сменил страшный грохот. Затем он стих, высокие окна снова потемнели.

Джон первый бросился к окнам, Алтер — за ним. Следом потянулись и другие. Джон распахнул тяжелую раму. Далеко среди городских башен билось пламя.

— Что вы…

— Это здание Медицинского центра!..

— Нет, нет, не может быть…

— Бомбят Медицинский центр! Разве вы не видите?

Джон кинулся назад сквозь толпу. Алтер, придерживая юбки, пробивалась за ним.

— Джон, неужели это Медицинский центр?

Он быстро кивнул ей через плечо. Петра перехватила их у другого окна.

— Джон! Вы видели! — Она потрясла головой, как вспугнутый зверь, рыжие волосы разметались и в свете пламени стали еще ярче. — Времени нет, Джон! Поезжайте в Тилфар. Больше ничего не остается. Я поехала бы с вами, но кто-то должен остаться, чтобы помочь Литу держать город. Алтер, ты поедешь?

Алтер молча кивнула.

— Если сможете остановить этого врага, остановите. Если обнаружите, каким способом можно его остановить, скажите мне, и я остановлю. Джон, даже рапорты перестали поступать. Военные напуганы и готовы бежать.

— Можем мы взять Эркора? — спросил Джон. — Он был бы полезен нам.

Петра заколебалась и задумчиво опустила голову, но быстро подняла.

— Нет. Я не могу отпустить его. Мне понадобятся его силы, чтобы выведать кое-что у Совета. Еще одна такая атака, как сегодня, — и придется эвакуировать город. Нельзя подвергать население риску. Совет в панике, он ни на что не способен, меры придется принимать мне.

— Ладно, — сказал Джон. Бальный зал вокруг них обезумел. — Мы пошли.

— До свидания, Петра, — сказала Алтер.

— До свидания, — сказала Петра, с неожиданной энергией пожимая ей руку. — Удачи вам.

В зале властвовала истерия.

— Медицинский центр, Джон, — сказала Алтер. — Это значит…

— Это значит, что город остался без медицинской помощи. Будем надеяться, что не начнутся эпидемии, пока Центр не восстановят.

Они пошли сначала в квартиру герцогини. Им открыл Эркор.

— Я знаю, что случилось. — сказал он.

— Значит, единственный выход — ехать в Тилфар?

— Транзитная лента неисправна, по крайней мере, с этого конца: результат бессмысленной конверсии. — Говоря это, он достал из гардеробной два комплекта будничной одежды и подал им. — Нужно еще что-нибудь.

— Не думаю, — сказала Алтер, роясь в складках своей шелковой юбки. — Вот только это я хочу взять с собой. — Она вытащила сверток бумаг.

— Стихи Ноника? — Джон развернул сверток. — Читать, когда дело будет совсем швах?

Алтер щелкнула застежкой на спине, и платье шелковым колоколом упало вниз. Она переступила через него, надела зеленую тунику, подпоясалась кожаным ремешком.

— Это я сниму. — Она сняла жемчужные серьги, хотела снять ожерелье из раковин, но прикусила губу: — Пожалуй, оставлю.

Эркор протянул им сандалии, и они стали шнуровать их. Джон положил стихи в карман рубашки с широкими рукавами.

— Я сохраню их для тебя.

— Да, я лишилась своих карманов, — засмеялась Алтер.

Зажужжал видеофон, и герцогиня объявила:

— Ни одной королевской яхты нет. На пирсе вас ждет грузовое судно.

Через минуту они оставили квартиру герцогини. Когда они выходили из дворца, машины с открытым верхом мчались с нарядными гостями. Плечом к плечу, разрезая равнодушную ночь, Джон и Алтер зашагали к порту.

Глава 7

Сирена все еще завывала в темноте. Лопнула водопроводная магистраль, и улица превратилась в бурлящий поток.

Женщина в белом, спотыкаясь, брела по мостовой; мокрые полы одежды хлопали ее по ногам. На седых слипшихся волосах что-то блестело. Когда женщина доковыляла до уличного фонаря, стало видно, что это жестяное кольцо, вырезанное зубцами из консервной банки. Высокая фигура в белом обернулась назад и позвала кого-то.

Из-за угла вышли несколько мужчин и женщин и неуверенно зашлепали по воде. Молодой парень с падающими на лицо волосами и надписью на пижаме «Палата 739» бессмысленно кричал и дергал себя за ухо.

Началась какая-то возня. Все сгрудились вокруг здоровенного мужчины в мокрых пижамных штанах, который схватил за плечо щуплого человека в мокром и мятом докторском халате и ударил его по затылку. Доктор упал на колени и обратился к высокой женщине:

— Послушайте, вы не понимаете, вы больны… все больны… давайте я отведу вас обратно…

Высокая женщина яростно закричала:

— Вели ему замолчать!

Мужчина ткнул доктора в спину и захохотал, когда тот повалился в воду.

— Я не могу найти! — вопила женщина, шаря в складках простыни, которая заменяла ей накидку. — Кто украл? Разве вы не знаете, кто я? Как вы смеете так обращаться со мной?

Стоя на коленях в холодной воде, врач отчаянно звал на помощь.

Из переулка вышел человек в резиновых сапогах и зеленом макинтоше.

— Эй, разойдитесь! — закричал он. — Очистите квартал, пока не починят магистраль! Быстро!

— У меня отняли это! — визжала женщина. — Украли!

— Помогите! — кричал врач.

Полицейский подошел ближе.

— Кто вы такие, черт побери?

Высокая женщина быстро повернулась к нему.

— Вы знаете, с кем говорите? Эй, пусть он заткнется!

Бычьего сложения мужчина ударил полицейского кулаком в лицо и ребром ладони по шее, отволок бесчувственное тело к доктору, сунул головы обоих в воду и подержал так.

Завывающий парень снял с пояса полицейского длинное и тонкое оружие и направил его в небо, нажав кнопку на рукоятке. С двойного зубца энергоножа посыпались искры. Старуха сказала:

— Это явно не оно. Но все равно, неси его. То кто-то украл, но мы найдем его. Пошли дальше!

— Сюда, — сказал Джон, увлекая Алтер в переулок.

— А как лопнувшая магистраль?

— Вряд ли там глубоко. А почти все дороги к гавани блокированы. Идти в обход очень далеко.

— Ладно, плавать мы умеем, — пожала плечами Алтер.

И они зашлепали по воде.

Завернув за угол, Джон остановился. Вдалеке послышалось шлепанье многих ног.

— Неды? — спросил Алтер.

— Пошли.

У следующего угла они опять остановились. Им навстречу двигалась странная группа людей. Сначала они увидели белый огонь. Это оказался энергонож в руке парня в пижаме с надписью на груди «Палата 739». За ним ковыляло с десяток людей. На недов они не походили. Неожиданно высокая женщина в белом закричала, указывая на них дрожащей рукой:

— Это наверняка у них! Хватайте их, пока они не удрали!

Кто-то кинулся в ноги Джону и дернул их. Кто-то схватил Алтер за руку, другие — за плечи.

— Джон! — крикнула она. — Посмотри на эту женщину!

— Боже! — воскликнул Джон. — Это же королева-мать!

— Но ведь говорили, что она в психушке… — И тут Алтер поняла, кто эти люди.

Взлетел кулак, и Джон потерял сознание. Женщина в жестяной короне подошла к нему.

— Ты украл это! Где оно? Отвечай! — Она выхватила у парня энергонож.

— Ваше Величество, — закричала Алтер, — умоляю вас…

Ее крепко держали за локти.

Электролезвие остановилось в воздухе. Старуха повернула голову:

— Ты назвала меня Ваше Величество! Значит, ты знаешь, кто я?

— Вы королева-мать. Пощадите его, Ваше Величество!

— Да… — Женщина задумалась. — Да, правильно. Но… он обокрал меня. — Она снова взглянула на Алтер. — Да, я королева. Но они, — она показала на людей вокруг, — не верят. Хотя идут за мной, раз я велела, и делают, что я приказываю, потому что иначе я буду злиться. Но они все-таки не верят. Видишь, у меня отняли корону, и я должна носить жестяную, и кто теперь узнает во мне настоящую королеву?

— Я знаю, Ваше Величество! А что касается вашей короны, важна идея, а не предмет.

Старая женщина улыбнулась.

— Да, ты права. — Она потянулась к шее Алтер и коснулась пальцами ожерелья из раковин. — Красивое ожерелье. Мне кажется, я помню его. Может, у меня было такое? Ты, наверное, графиня или принцесса королевской крови, раз носишь такую драгоценность.

— Нет, Ваше Величество.

— Это же морские раковины. Значит, ты по крайней мере герцогиня. Впрочем, благородная дама никогда не допытывается о ранге другой. Я забылась. Достаточно знать, что ты из нашей семьи. — Она снова повернулась к Джону. — Но этот человек, я знаю, украл э т о. Я убью его, если он не вернет мне это!

— Ваше Величество! — закричала Алтер. — Он мой друг и такого же благородного рода, как и я. Он ничего не брал у вас.

— Тогда кто же это взял?

— Что «э т о»? — рискнула спросить Алтер.

— Я… я не помню… у меня взяли корону, скипетр, даже мой… и я нигде не могу найти его! — Она подняла искрящийся нож и снова повернулась к Джону. — Он украл э т о!

Руки, державшие Алтер, ослабили тиски. Она ринулась к Джону и упала на колени перед королевой с ножом.

— Ваше Величество, сделайте один благородный поступок в своей жизни, пощадите этого человека. Вы королева. Не мне говорить вам, что не подобает королеве выказывать такой гнев, если ей не нанесено оскорбление. Вы королева и должны быть милосердной.

— Я… королева? — Старуха вдруг заплакала. — Вспомнила! Это был портрет моего сына. У меня было два сына. Сначала украли младшего, потом убили старшего. Но у меня был его портрет в металлической рамке. Они продавались в гаванях за полденьги. Но мне даже его не оставили. Все, все исчезло…

Лезвие упало в воду и зашипело. Парень из палаты 739 поднял его. Королева плача пошла прочь, остальные потянулись за ней.

Джон сел. Алтер прижала к себе его голову.

— Джон, ты не видел ее… Разговаривать с ней без крика было самым трудным делом моей жизни.

Джон кое-как встал.

— Ну, я рад, что тебе это удалось. Давай пойдем побыстрее к этому проклятому судну. Ну, успокойся.

Луна уже осветила море, когда они подошли к пирсам грузовых судов. Они поднялись на борт, и через несколько минут грязное судно вышло из гавани. Они облокотились на поручни и смотрели на уменьшающиеся шпили города, на дрожащее отражение луны в море.

— Помнишь, мы читали стихи? — спросила она. — Какое мы не поняли?

— Что-то об одиночестве. Я не помню начала.

— Я помню. — Она процитировала: — «Великое спокойствие так же двусмысленно, маниакально и свободно, как великое отчаяние…»

Голос позади них продолжил, и они обернулись.

— «…как крик любящих в разграбленной ночи; повернись, поэт, к древним грезам, пусть слезы падают в море при лунном свете…» Дальше не помню.

— Где ты слышал это? — спросил Джон.

Матрос вышел из тени каюты.

— Это говорил мальчик, что ехал с одной странной парой. Он говорил, что сам написал их.

— Какой мальчик?

— Ну, ему, наверное, лет двадцать. Для меня мальчик. Они ехали втроем. У мужчины больно уж занятная голова. Он больше сидел в своей каюте, а мальчик бродил по палубе, со всеми разговаривал, читал свои стихи.

— Видимо, Катэм очень торопился, если уехал без жизненной пены, — сказал Джон.

— Не удивительно, что нет записей, что их вертолет ушел на материк, — сказала Алтер. — Они, наверное, спрятали его в городе, а сами сели на судно. Джон, он говорит, что Ноник ходил повсюду, разговаривал со всеми, возбужденный и довольный. Что-то не похоже на человека, жену которого только что…

— Я не сказал «довольный», — перебил матрос. — Скорее исступленный. Он задавал странные вопросы. Но иногда ходил и ни на кого не смотрел.

— Это уже больше похоже, — сказал Джон. — Давно это было?

— В тот самый день, когда бомбили Военное министерство.

— Стало быть, они тоже отправились на материк, — сказал Джон. — Где они высадились?

— Там же, где через два часа будете и вы.

Они пристали за час до рассвета. Судно должны были грузить днем, когда все пассажиры высадятся.

— Никому не хочется ждать дневного света, — сказал матрос, — но здесь множество недов, а ночь их время. — Он указал на темную массу неподалеку.

— Что это? — спросила Алтер.

— Цирковой корабль. Он возвращался из турне по материку. Неды напали на него, разграбили и сожгли. Кучу народу убили. Это случилось месяц назад. Я же говорю, здесь полно недов.

Глава 8

Каждый человек, идущий к какой бы то ни было конечной цели, смотрит с определенной точки зрения. И поэтому, сталкиваясь с какими-то фактами, явлениями, видит лишь одну их сторону; в то время как кто-то другой, возможно, видит другую их сторону. Когда Алтер кричала королеве-матери: «Сделайте один благородный поступок в своей жизни», молодой нед, случившийся неподалеку отсюда, быстро повернулся и скрылся в ночи. Это был Кино.

Неизвестно, почему именно эта фраза из всей этой сцены так поразила парня из низов и запечатлелась в его памяти, хотя все прочее не произвело на него никакого впечатления: рядовой уличный эпизод, и все. Джона он не узнал. Невнятную речь женщины он не связал с больничной одеждой. Однако у него были собственные причины поразмышлять над этой безумной властью старухи, пока он шел по набережной.

Он задумчиво вынул из кармана кусок мела и написал на остатках военного плаката на стене: «Ты попался в ловушку в…»

— Кино?

— Джеф. — Кино обернулся.

— Значит, это ты пишешь всякий вздор на стенах?

— Вроде, — нахмурился Кино, думая, остаться ему или уйти. — Что ты здесь делаешь, Джеф?

— Это моя территория. Хочешь сказать, что я не могу ходить по ней?

— Нет, Джеф. Я ничего такого не думаю. — Он положил мел в карман. — Ну, я пошел. Джеф, ты когда-нибудь совершал благородный поступок… ну, сделал что-нибудь, чем мог бы гордиться?

— Я горжусь, — сказал Джеф, сжав кулаки.

Кино отступил, но продолжал:

— Чем ты гордишься, Джеф?

— Проваливай.

— Минутку! Нет, Джеф, чем тебе, черт возьми, гордиться? Никто тебя не уважает. Думаешь, после того дела с бабой Ноника здешние парни считают тебя хватом? He-а. Ты — маленькая обезьяна, такая маленькая, что, по их мнению, тебе и делать здесь нечего. Может, прямо сейчас сидят где-нибудь и соображают, как взять тебя и разорвать на куски, вроде как ты уделал Ренну. Может, тебя уже ищут, обезьяна, и придумали, как выкурить тебя из твоей норы.

Все это было чистейшей выдумкой, но Кино, начав говорить, увидел шанс отомстить за друга.

— Чего ради ты мне это говоришь?

Кино пожал плечами.

— Просто люблю предупреждать людей. Я всегда это делаю. — Он почувствовал, что дальше блефовать не сможет. — Гляди в оба, — добавил он и пошел. Интерес к фразе Алтер тем временем иссяк. Он быстро шел по улице и думал: «Все равно я напугал его! Осторожнее будет разгуливать!»

Джеф остался один и снова сжал кулаки, обдумывая слова Кино.

— Я-то горжусь, — пробормотал он, и вдруг лицо его исказилось. — Меня не найдут, — прошептал он и бросился бежать.

Через два квартала он остановился перед маленькой дверью в подвал. Он проскочил три ступени вниз и постучал кулаком в дверь. В Адском Котле было несколько тайных лавочек, где можно было купить энергоножи, похищенные у стражников, ворованную взрывчатку; кое-какое оборудование, созданное для нужд мнимой войны, исчезало при перевозке с одного склада в другой. Эти лавочки в основном работали по ночам.

Дверь приоткрылась. Джеф протиснулся внутрь. Через пять минут он вышел. В руке у него был латунный шар с кнопкой. Это была маленькая, но мощная граната. Однажды он бросил такую в окно крематория, владельцы которого не захотели платить за защиту.

У своей норы он остановился. Нет, здесь его первым делом станут искать. Тут то и дело шастали другие неды, и его с легкостью возьмут. Он пошел по набережной.

Ворота одного из пирсов по случайности были открыты. Там стояло только одно судно. Сходни не были подняты. Капитан баркаса был достаточно беспечен и ушел, ничего не закрыв. Видимо, здесь нечего взять, подумал Джеф, поднимаясь на палубу. Когда он дошел до люка, над его головой раздался вой. Подняв голову, он увидел за гаванью далекий взрыв. Джеф быстро спустился в грязный люк. Опять бомбежка. Скоро взорвут весь этот проклятый город, думал он. Может, это отвлечет недов от него — займутся грабежами. Он сел в сыром углу и положил гранату на колени. Пусть приходят за ним сюда. Интересно, что там взорвалось?

Лит бежал в сплошной завесе дыма. Дым драл горло, обжигал ноздри.

— Петра, где ты? — кричал он.

Из открытой двери справа лился яркий свет. Кто-то, кашляя, наткнулся на Лита.

— Лит, что происходит?

— Бомбят, Петра. Нас!

Часть потолка и дальняя стена треснула. Свет погас. Ветер погнал дым в их испуганные лица. Петра схватила Лита за руку и побежала по коридору, позади раздался грохот падающего камня.

— Сюда! — Она начала спускаться по лестнице.

— Нет, Петра! Пойдем другой дорогой!

Лист пластика упал со стены, за ним посыпалась кирпичная кладка. Они повернули к другой лестнице. Их страх усилился, когда они увидели на ступенях дворцового стража с заваленной камнями головой.

— Куда бежать, Петра? Все еще бомбят.

Как бы в ответ раздался новый взрыв, пол задрожал. С потолка посыпалось стекло: разбился потолочный хронометр. В нижнем этаже кто-то визжал.

— Что с крылом Совета? — спросил Лит, когда они начали спускаться по следующей лестнице.

Думаю, бомбы упали в первую очередь туда, иначе нас бы уже не было. Идем сюда. — Они вышли на верхний балкон тронного зала.

— Петра! — Лит подошел к перилам и указал вниз, в зал. Горела всего одна лампа в конце зала. Зал заполняли люди.

Петра тоже подошла к перилам.

— Что они делают, Петра? Кто они?

Она нажала рукой на его плечо. Он пригнулся.

— Так быстро… — прошептала она. — Они уже здесь… так быстро…

— Кто они?

— Смотри!

Люди внизу с удивлением оглядывались по сторонам. Один подбежал к окну, сдернул штору и обернул себя ею. Она поволоклась за ним шлейфом. Другой остановился перед инкрустацией из драгоценных камней на стене и стал ножом выламывать ее. Третий схватил что-то с постамента, на котором стояло несколько старинных статуэток, и поспешно сунул за пазуху.

— Грабители, мародеры, вандалы, — прошептала Петра. — Неды!

Из дальнего входа в зал вошли еще трое: два старика и женщина. Их одежда была настолько же богата, насколько бедна у вандалов, но такая же рваная, пыльная, обугленная.

— Члены Совета, — прошептал Лит. — Наверное, они успели выбежать из своего крыла дворца.

Трое и вандалы секунду смотрели друг на друга. Затем человек со шторой шагнул вперед.

— Вы что тут делаете? — спросил он.

Оцепеневшие советники только теснее сдвинулись. Голодранец, ободренный их молчанием, закричал:

— Вам тут нечего делать! Вы не скроете от народа то, что по праву принадлежит ему!

Советники растерянно покачали головами. Советник Тилла нервно поднял руку к ожерелью из морских агатов; советник Рилум теребил конец своего золотого пояса.

— Мы только хотели выйти из… — начал советник Сервин, собравшись с духом.

— Не выпускайте их! — закричал голодранец. — Они разболтают! Не выпускайте!

И все разом кинулись на испуганную троицу.

Вскоре кто-то взмахнул в воздухе золотым поясом, а женщина побежала к двери с ожерельем в руках.

Петра крепко сжала плечо Лита.

— Ох, Лит, неужели… Нет, не может быть!..

— Петра, ты, наверное, была права в своей оценке аристократии. Может, это и к лучшему, что она…

Петра резко повернулась к нему.

— Аристократия! В худшем случае это саргассы в больном обществе; само ее название обрекает ее на смерть. Но она, по крайней мере, имела мужество аплодировать приказу о собственной казни. — Петра повернулась к перилам и заглянула вниз, где уже не было никого, кроме трех тел у подножия трона. — Но эти… нет, эти не то… — Она отвернулась.

— Даже в народе исчезло всякое благородство.

— В лесу сказали бы, что исчезла всякая гистосенсность.

Герцогиня вопросительно взглянула на Лита.

— Исчезло все человеческое, — перевел Лит.

Позади них раздались шаги.

— Они здесь! Это наверняка король!

Не оглядываясь, они сбежали с балкона вниз и свернули в лабиринт коридоров.

— Мы их догоним! Это всего лишь баба и хромой мальчишка!

Но их не догнали. Они знали дворцовый лабиринт, а грабители — нет. Наконец они остановились в глубине маленького парка позади дворца.

— Теперь ты иди за мной! — вдруг прошептал мальчик.

— Куда?

Но он уже шел вперед, и она последовала за ним. Через дверь, по мостику, под арку. Они шли вдоль стены улицы Устриц. Когда они дошли до домов-муравейников, она опять спросила:

— Куда мы идем? — И взглянула назад, где между шпилями башен плясали языки пламени.

— Идем! — Он крепко взял ее за плечо. — Мы уже ничего не можем сделать, Петра. Прошу тебя, идем!

И они пошли.

Город охватила паника. Люди выскакивали из своих домов, иные забирались на крыши, чтобы полюбоваться зрелищем. Войска боролись с пожарами, бушевавшими в центре. В городе царил хаос. Пользуясь всеобщим замешательством, Лит и Петра незаметно добрались до набережной.

— Лит, куда мы идем? — в третий раз выкрикнула Петра и оглянулась на башни. — Эркор до сих пор где-то во дворце. Джон и Алтер пытаются попасть в Тилфар…

— …а ты ничего не можешь сделать. — закончил он за нее. — Пошли.

— Куда?

— К судам, Петра. Возьмем судно и отчалим. Здесь больше делать нечего. И я так хочу! Если здесь не осталось ничего, что бы ты хотела сделать, то хоть исполни мое желание!

Впереди показалась группа оборванцев, и кто-то закричал:

— Видали, какие нарядные!

Они повернулись и побежали. За ними неслись крики:

— Отберем шмотки! Это богачи! Отнимем у них барахло!

Портовые ворота были распахнуты настежь. Они бросились туда, вбежали на судно и, оказавшись на палубе, подняли сходни. Когда они бежали к рубке, в воротах появились люди.

Петра замешкалась, глядя на них, но тут под палубой загудел мотор.

— Поднимайся сюда, Петра! Судно пошло!

Она отвернулась от фигур, стоявших у края пирса, и не видела, как трое прыгнули на борт, не видела, как четыре руки соскользнули с края палубы, как два тела свалились в воду, а две руки помогли этому, а затем на краю палубы показался локоть, темная голова, вторая рука. В это время Петра стояла с Литом у штурвала.

— Нет, Петра, не оглядывайся на город, смотри вперед! Куда пойдем? К твоему острову? На материк? Или вообще к краю барьера и дальше? Мы пойдем туда, где никто еще не бывал, мы откроем новые острова!

Она не видела пригнувшуюся фигуру человека, который шагнул было вперед, но остановился, услышав их голоса, посмотрел по сторонам, увидел открытый люк. Босые ноги прошлепали по палубе, по которой плясали блики света от горящих башен, и скрылись в люке.

— Петра, помнишь того мальчика, который рассказывал мне о восходе солнца над морем? Так вот в его честь мы поплывем прямо в утро. Кто бы он ни был, мы поплывем в его честь!

— Сейчас ночь… — прошептала она и подумала: это не в честь кого-то, это просто эгоистический шаг, который мы собираемся сделать, бессильные остановить крушение…

— Но скоро… — шепнул он в ответ и подумал: разве ты не видишь, что нам оставалось только спасать себя, потому что все рухнуло и больше ничего нет…

Под палубой проснулся Джеф, приподнялся на локте и услышал стук мотора. Снаружи шипела пена, и он в ужасе подумал: неужели пришли за мной? И его рука сжала гранату.

В люк спрыгнул человек, повернулся, и на миг его лицо оказалось на свету.

— Кино!

— Джеф!

Джеф нажал кнопку. На верфи все еще стояли мародеры, глазея на уходящее судно. Раздался взрыв, и лица их осветились, как днем.

Глава 9

Порыв ветра колыхнул деревья, когда они спустились по зеленому склону.

— Отдохнем часок? — спросил Джон.

— Хватит и полчаса!

— Пойдем.

Что-то блестящее закрутилось в воздухе и упало в траву перед ними.

— Не бросишь ли мне это обратно? — попросил кто-то из-за кустов.

Джон наклонился и поднял металлическую бляху.

— Вот она. Получай.

Раздвинулись ветки, и появился человек. Возраст его трудно было определить. Он был без рубашки, в одних рваных штанах, подвязанных на талии, при ходьбе он слегка приволакивал ногу. Одно плечо скособочено, правая рука безвольно болталась. Волосатая грудь выгнулась, когда он потянулся к бляхе здоровой рукой. Джон решил рассмотреть ее. Это была медаль с изображением нескольких зданий перед горой, из-за которой сияли солнечные лучи. По нижнему краю шла надпись:

ГОРОД ТЫСЯЧИ солнц.

Джон протянул бляху человеку, который взял ее сильными пальцами.

Значит, вы хотите отдохнуть? Как насчет чистых простынь и матраца на пружинах в комнате со светло-зелеными стенами, в которую не проникают никакие звуки, а утром в окно заглядывает солнце…

— Хватит тебе, — сказал Джон. Они так устали, что этот дружелюбный треп причинял физическую боль. — Чего зря болтать?

— Пошли, если хочешь отдохнуть, — сказал человек и снова направился в кусты.

— Куда?

— Ты же прочел надпись.

Они лезли по камням, пробирались через кусты. Утренний туман стоял плотной стеной, но когда они наконец прошли заросли, яркий свет загорелся на их лицах. Они стояли на маленькой скале. Золотистый туман внизу рассеялся, и они увидели среди гор озеро. На берегу люди строили… город. Художник, вырезавший изображение на медали, несколько приукрасил его. На диске Джон не понял, из чего построены здания. Оказывается, большая их часть была деревянной. И много зданий добавилось после того, как был вырезан диск.

— Что это? — спросила Алтер, глядя со скалы вниз.

— Уже сказано — Город Тысячи Солнц. Он еще строится. Недавно начали.

— Кто его строит? — спросил Джон.

— Неды, — сказал их проводник. — Недовольные. Только эти неды недовольные другими недами так же, как и всем остальным в этом сумасшедшем мире. — Тем временем они спустились со скалы на мягкую траву. — Всего несколько лет назад они пришли в лес и стали строить у озера свой город.

— А почему его так назвали?

Гид пожал плечами и хмыкнул.

— Передача материи, тетроновая энергия, гидропоника и аквариумы создали в Торомоне большой научный потенциал, его достаточно, чтобы производить продукты питания, строить жилье, новые предприятия для своего населения, а также организовывать полеты к звездам. И вот маленькая кучка людей взялась за дело. Любой желающий может приложить руки. Пока еще здесь все довольно примитивно, но отдохнуть можно. Тысяча Солнц — это звезды, до которых люди когда-нибудь долетят.

— А почему ты вышел встретить нас? — спросил Джон.

— Если бы ты шел прямо к городу, я мог бы и не встречать тебя; но, продолжая идти так, как ты шел, ты прошел бы ярдах в четырехстах от города. Нельзя полагаться на случай.

Они пошли по пыльным улицам. На углу насос откачивал воду в сливное отверстие. За его работой следила женщина в комбинезоне с маленькой ацетиленовой лампой. Когда они проходили мимо, она сдвинула защитные очки и улыбнулась. Они прошли в башню коммуникаций, человек на земле выкрикивал инструкции человеку вверху. Человек наверху был в военной форме. Оба мужчины помахали гиду.

Сквозь широкий проем между домами Джон увидел поля, где работали люди. С другой стороны было озеро, и два человека — неандерталец и лесной страж — вытаскивали из воды блестящую сеть.

Порядок, подумал Джон, но не как слово, а как ощущение, которое охватывает при чтении прекрасного стихотворения с четким размером. Алтер взяла его за руку. Глядя в ее широко раскрытые глаза, он понял, что она чувствует то же самое.

По улице прогрохотала машина, ее толкали лесные стражи — двое мужчин и женщина; остановилась она у большого здания. Из него с шумом и смехом выбежали ребята в рабочих фартуках. Инструктор подозвал мальчика-стража, и тот наклонился над мотором, но сделал что-то не так, класс захохотал, и мальчик тоже засмеялся. Затем он еще раз склонился над мотором, и он заработал.

— Пошли, — сказал гид. И они зашагали дальше.

— Кто управляет этим городом? — спросил Джон.

— Вы встретитесь с ними, когда отдохнете, — сказал гид.

Теперь они шли мимо лужайки, люди сидели на скамейках, бродили вокруг.

— Это новички, — объяснил гид. — Когда вы отдохнете, вы придете сюда и поговорите с нашими лидерами.

Молодой солдат на скамейке достал из кармана горсть монет и выложил квадрат с одним недостающим углом. Когда он бросил монету в пустой угол, один из ребятишек, бегавших поблизости, — плотный неандертальский мальчик — отошел от своих друзей и подошел поближе к солдату. Солдат улыбнулся.

— Хочешь попробовать? — спросил он. — Это «слумат», мы играли в нее в армии. Видишь, когда я бросаю монету в этот угол, вылетают две монеты, и надо угадать, какие вылетают.

— Я знаю эту игру, — сказал мальчик.

— Давай сыграем!

Мальчик вынул что-то из заднего кармана. Это был полукруг с делениями и металлическим указателем, вращавшимся вокруг его центра. Мальчик поместил инструмент по диагонали квадрата и определил угол. Затем измерил расстояние, взял свободную монету и присел на корточки.

— Тройка и пятерка, — назвал он монеты, которые, как он определил, должны были выпасть. Он бросил монету, и из дальнего угла вылетели тройка и пятерка. Он снова составил квадрат, второй раз измерил и сказал:

— Двойка и пятерка.

Метнул и вышиб двойку и пятерку.

Солдат засмеялся и почесал в затылке.

— Что ты делаешь с этой штукой? — спросил он, когда мальчик снова стал измерять. — Впервые вижу обезьяну, которая играет так здорово — прямо как стражи.

— Один и семь, — сказал мальчик и выпалил один и семь. — Я просто проверяю угол смещения линии удара.

— Что?

— Вот смотри, — начал объяснять маленький неандерталец, — монета, которую ты бросаешь, имеет вращение, которым в большинстве случаев можно пренебречь. То же самое относится к ускорению, пока оно достаточно сильно, чтобы выбить две монеты, но не настолько сильно, чтобы разбросать всю матрицу. Важно лишь одно — угол смещения вектора скорости от симметричного, диагонального направления броска. Если ты правильно определил этот угол, ты получишь результативный вектор силы, который тебе нужен…

— Постой, постой… — сказал солдат.

— Эта игра не должна бы называться «слуматом», — заключил мальчик. — Если ты учтешь все факторы, никакой случайности не будет вообще.

— Это слишком мудрено для меня, — засмеялся солдат.

— Вовсе нет, — возразил мальчик. — Просто думай, как будто ты учишься в школе. Ты ведь здесь пойдешь в школу?

Джон, Алтер и их гид остановились послушать. Джон шагнул на лужайку и тронул мальчика за плечо.

— Кто тебя научил? — спросил Джон. — Кто тебе показал, как это делать?

— Женщина. Женщина с мужчиной, у которого такая чудная голова.

— У нее черные волосы? А у мужчины одна половина лица прозрачная?

— Да, — сказал мальчик.

Джон поглядел на Алтер.

— Они здесь, — сказала она.

— Пожалуйста, пойдемте со мной, — сказал гид. — Вам нужно отдохнуть, иначе вы свалитесь.

— Они здесь! — повторил Джон, оглядываясь вокруг.

Им отвели комнату в маленьком доме, удобную, зеленую, и, когда они проснулись, был вечер и листья стучали в окно.

— Вот это да! — сказала Алтер после рассказа лесного стража в этот же вечер. — Я и подумать не могла, что увижу такое место в нашем мире. Оно как с другой планеты. Каким образом люди приходят сюда?

— Слухом земля полнится; есть люди, которые ходят по всему Торомону, и есть старики телепаты. Нам здесь очень нужен умелый народ, но пополнение идет медленно.

— А где моя сестра и Катэм? Когда мы их увидим? Нам надо немедленно поговорить с ними. Мы приехали из Торона. Нас послала герцогиня Петра от имени короля.

— Мы знаем, что они здесь, — добавила Алтер. — Мы говорили с мальчиком, который видел их.

— Сейчас их здесь нет, — сказал страж. — Они были здесь некоторое время назад. Кли прочитала несколько лекций по новейшей математике и дала несколько уроков в начальных классах. Тот мальчик, наверное, учился у нее. Рольф оказал большую помощь в оценке нашего экономического положения и назвал несколько путей для решения проблем, с которыми мы уже начали сталкиваться. Но они пробыли недолго и ушли.

— Куда?

Страж покачал головой.

— Они сказали, что надеются вернуться.

— Джон, скажи ему про врага…

— Компьютер в Тилфаре? — спросил страж. — Мы знаем, что он свихнулся. Видимо, они пошли туда.

— Нам тоже велено отправляться туда, — сказал Джон, — если мы не найдем их.

— Почему бы вам не остаться здесь?

— Мы должны покончить с компьютером.

Помолчав, страж сказал:

— А вам известно, что король, герцогиня Петра, большая часть советников и другие члены королевской семьи погибли?

Они оцепенели.

— Торон снова бомбили, и очень сильно. Королевский дворец разрушен. Три четверти городского населения уничтожено. Идет беспорядочная эвакуация на материк. Сообщение пришло сегодня, когда вы спали.

Они гуляли по березу озера и смотрели на горы.

— О чем задумался? — спросила Алтер.

— О тебе и о себе. Теперь только это у нас и осталось. Алтер, ты любила мальчика, который подарил тебе ожерелье?

— Очень. Мы были отличными друзьями. Почему ты спрашиваешь?

— Потому, что я хочу жениться на тебе. Ты мой друг. Будешь ли ты любить меня?

— Да, — прошептала она. — Да!

Он притянул ее к себе, и она обняла его.

— Поженимся и останемся здесь, — сказал он. — Алтер, если ничего другого не осталось, мы правильно поступим? Я ничего не понимаю.

— Я хочу быть твоей женой. — Она сделала паузу. — Но, Джон, имеет ли это значение для чего-то там, я тоже не понимаю. Но это единственное, чего я хочу.

— Тогда давай поженимся.

В тот же вечер они расспросили, какова брачная процедура в этом городе, и на рассвете их обвенчали на каменном плато у озера.

Глава 10

Они сидели на лужайке вместе с новичками и ожидали начала беседы, когда воздух прорезал вой самолетов. Все посмотрели в облака. Звук усилился, и у Джона по спине пробежали мурашки. Кто-то вскочил. Но вой затих, и все нервно переглянулись. Вскочивший покачал головой.

— У меня всякий раз живот сводит, когда я слышу гул этих проклятых самолетов. Гадай теперь, куда они полетели. — Он снова сел. — Хотя мне, наверное, следовало бы радоваться: если бы не разбомбили каторжные рудники, меня бы здесь сейчас не было. Но все равно…

— Значит, рудники бомбили? — спросил Джон.

— Пару дней назад.

— Как вы попали на рудники? — спросила Алтер.

— Из Котла в яму. Довольно простая история. Взяли за дело. — Он улыбнулся, явно не желая углубляться в подробности.

— Поверь, я спрашиваю не из любопытства, — сказал Джон, — но какие они сейчас, рудники?

— Какие? Если здесь найдется, что выпить, мы с тобой вечером посидим, и я расскажу. А на трезвую голову не могу.

— Видишь ли, — сказал Джон, — я знал одного… который был когда-то в рудниках, ну и хотелось бы знать, как там было.

— Понятно. Кто этот человек?

— Кошер. Ты знал Джона Кошера?

— Ты его знал?! — поразился недавний рудокоп. — Парня, который удрал несколько лет назад? Ты знал об этом?

Джон покачал головой.

— Ну, так я тебе расскажу. Я попал в тюрьму примерно за полгода до того, как Кошер убежал. Я не знал его, хотя потом ребята говорили, что он сидел в столовке за два стола от моего. Но я его не помню. И не работал с ним. Но помню, как все было. Ночью вдруг заорали офицеры снаружи. Завыла сирена, забарабанили в дверь барака. Нас всех выгнали на дождь и полчаса проводили перекличку. Пошли разговоры, что трое парней пытались сбежать. Стража нам ничего не сказала, но мы понимали, что такой шум подняли неспроста. А на следующее утро, когда мы вышли на поверку, в грязи лежали два трупа. Начались разговоры: бежало вроде трое, значит, один все-таки ушел! Поймают его? Кто это? Может, мальчишка Кошер? Вроде его в грязи не было. Но, может, он исчез по другой причине? Ну, и всякое такое.

Недели через две была вторая попытка побега. Ребят схватили сразу. Офицер одного спросил: «Ты думаешь, что делаешь?», а парень усмехнулся и говорит: «Я хотел найти Кошера». Ну, ему свернули челюсть. И все вдруг заговорили о Кошере. Пошли самые разные рассказы о нем. Чтобы прекратить разговоры, объявили, что он погиб; мол, заблудился и вышел к радиационному барьеру, где и спекся, поэтому его тело и не принесли. Но это дало обратный результат — никто не поверил, только смеялись. И даже два дня назад, когда рудники бомбили и все боялись смерти, кое-кто посмеивался и говорил: «Может, мы все-таки найдем Кошера». — Человек помолчал. — А ты что знаешь о нем?

— Только то, что он остался в живых.

— Он вернулся в Торон?

— Я… там встретил его.

— И он в порядке?

Джон кивнул.

— Это хорошо, — сказал человек. — Может, он когда-нибудь придет в Город Тысячи Солнц, и мне удастся самому встретиться с ним. — Он оглянулся вокруг. — Это такое место, куда он должен бы прийти. Он что-то значит для тебя? Ты ведь знал его, а я нет. — Он засмеялся. — Я подумаю об этом.

— И я тоже, — сказал Джон и отошел.

Через лужайку к ним шел солдат-неандерталец.

— Привет, друзья! Надеюсь, что увижу вас здесь, когда вернусь Сначала я думал остаться здесь, но потом решил идти дальше.

— Почему ты не хочешь остаться? — спросила Алтер.

— Как я объяснил стражу, у меня есть дела дома.

— Какие дела? — спросила Алтер.

Неандерталец протянул ей руку.

— Меня зовут Лог. А вас?

— Я Алтер, а это мой муж Джон.

— Рад встретиться с вами. А дела у меня вот какие: мой народ еще не здесь. Я хочу научить его тому, чему научили меня. Может, я уговорю их прийти сюда и научиться большему. И потом эти чертовы самолеты могут прилететь и сюда. Здесь очень хорошо, но не безопасно. Ну, я увижусь с вами, когда вернусь. — И он пошел дальше.

Через минуту Алтер спросила:

— Джон, а ты хочешь остаться здесь?

— Нет. Я хотел жениться на тебе, но меня почему-то смущает покой, отдых и все это. — Он обвел рукой вокруг. — Нас выкинули из одного мира и бросили в другой, но оба граничат друг с другом. Это небезопасно. Я хочу пойти в Тилфар и остановить компьютер, если только смогу. Ты пойдешь со мной, поможешь?

Она кивнула.

— Потом мы сюда вернемся, — сказал он. — Это то место, куда следует вернуться, когда мы закончим свои дела.

— Пойдем, скажем им, — предложила Алтер.

Через час они снова смотрели на озеро со скалы.

— Не хотите ли кое-что на память? — раздался знакомый голос.

Из-за камней показался их бывший гид. Он бросил им медаль.

— Прицепите ее к своему ожерелью, молодая леди. Смотрите на нее иногда и вспоминайте нас.

Пока Алтер поднимала диск, человек исчез. Они еще раз посмотрели на Город Тысячи Солнц.

— Надеюсь, мы вернемся сюда, — сказала она.

— Ну, пошли.

Днем они увидели с верха оврага вереницу оборванных людей, осторожно бредущих вдоль потока.

— Кто это? — спросила Алтер.

— Заключенные, — тихо ответил Джон.

— А я было подумала — неды… Джон, это женщины!

Он кивнул.

— В шахтах работало много женщин.

Теперь они слышали голоса. Одна женщина споткнулась и упала. Другая помогла ей встать и слегка погладила по коротким волосам.

— Шагай, шагай, малышка, иначе мы никогда не найдем Кошера.

— Надо бы спуститься и показать им дорогу в Город, — прошептала Алтер.

Джон удержал ее за плечо.

— Поток впадает в озеро. Они идут прямо к Городу.

Женщины скрылись за деревьями, а Джон и Алтер пошли дальше.

Деревья постепенно редели, Джон и Алтер приближались к лавовым полям. Вдруг их остановил грохот за деревьями. Они укрылись за поросшим кустарником холмом. Давя зелень, мимо промчался танк.

— Наверное, это последнее отступление. Танки были запасены здесь для «войны» и теперь возвращаются, — сказал Джон.

— Как ты думаешь, компьютер их уничтожит?

Вслед за первым прогрохотал второй танк.

— Похоже, что у нас немного шансов, — задумчиво сказал Джон.

Примерно через час они прошли мимо группы стражей с рубцами телепатов, сидевших на поляне. Никто даже не поднял на них глаза.

— Ты думаешь об Эркоре? — спросила Алтер через некоторое время.

— Да.

— Может, они знают, где он и жив ли вообще?

— Узнаем, когда пойдем обратно.

Вечером они увидели на горизонте зарево, более бледное, чем закат, затянутое дымкой тумана. Они прошли мимо скелетов древних деревьев, безлистых, почти окаменевших.

Вдали показался силуэт города. Башня за башней вставали в перламутровом тумане. Сеть дорог вилась вокруг шпилей. Транзитная лента выходила из города, тянулась в полумиле от путников и исчезала в джунглях. Они пошли по дороге, поднимающейся к Тилфару.

— Как ты думаешь, здесь осталась какая-нибудь армия? — спросила Алтер.

— Скоро узнаем. Я все думаю, каким образом компьютер защищает себя. Видимо, он снабжен множеством дистанционно управляемых механизмов, и это означает, насколько…

Впереди раздался грохот. Из-за башен выехал танк, подобный тем, что они видели раньше, но с антенной на крыше. Он полз к ним, как гигантский жук.

— К краю дороги, — прошептал Джон. — Ты влево, я вправо.

На танке спереди было написано белыми буквами:

«ТЫ ПОПАЛСЯ В ЛОВУШКУ В ТОТ ЯРКИЙ МИГ, КОГДА УЗНАЛ СВОЮ СУДЬБУ».

Как только они разошлись по сторонам дороги, танк остановился. Антенна перестала крутиться и закачалась вправо-влево. Мужской голос, удивительно знакомый, окликнул:

— Джон! Алтер!

Из танка вылезла фигура молодого человека; Джон узнал в нем гида, который водил их по Городу Тысячи Солнц. Позади него в танке были Катэм и Кли.

— Что вы здесь делаете? — спросил Джон, оправившись от изумления. — Вы пытаетесь остановить компьютер?

Кли покачала головой.

— Тогда чем же вы занимаетесь?

Катэм, стоя в прозрачной башне танка, сказал:

— Работаем.

Джон и Алтер с недоумением смотрели на них. Кли повернулась к Рольфу. Джон и Алтер вопросительно взглянули на своего бывшего гида.

— Кли хочет закончить свою общую теорию поля, а Рольф кладет последние штрихи в своей исторической интерпретации индивидуального действия.

— Но почему здесь?

— Рольфу для завершения его труда нужно сравнить большое количество индивидуальных ментальных схем. В банке памяти компьютера сотни тысяч психосхем людей, имевших отношение к войне.

Глава 11

— А вы кто? — спросил Джон, уже догадываясь.

— Я Вал Ноник, а тех двоих вы знаете.

Тем временем его сестра и Катэм вышли из танка. Он сказал им:

— Мы пришли из-за компьютера.

— Поехали с нами, — сказал Рольф, — мы доставим вас к компьютеру.

Они забрались в танк. Кли сжала руку Алтер, когда дверь закрылась за ними.

— Я так рада видеть тебя!

— А ты? — спросила Алтер. — Почему ты здесь?

— Значит, вас с Катэмом все-таки взяли за горло? — спросил Джон. — Вас нашли, как только вы покинули университет.

Ноник тихо рассмеялся.

— Это спасло мне жизнь, верно? — Здоровой рукой он поднял свою повисшую руку и положил ее на колено. — После того, что они сделали с ней… — Его голос прервался, и Рольф с Кли обернулись и обеспокоенно посмотрели на него, но голос столь же внезапно вернулся к Нонику: — Катэм работал над своей теорией в университете, старался держаться подальше от Торона. Это случается: вы создаете прекрасную теорию социальной психологии, а затем приходит какой-нибудь парень с улицы, который не знает об этом ничего, приходит и говорит: «Эй, ты забыл то-то и то-то» и тем отметает твою работу. Я был тем парнем с улицы.

Он снова рассмеялся и обратился к Катэму:

— Надеюсь, вы не видите ничего слишком глупого в этой абстракции?

— Да нет, — отозвался Рольф. — Мне важно было узнать точку зрения человека, находящегося вне общества, — такого вот блестящего лидера недов, как Вал, который, будучи поэтом, отличался обостренной наблюдательностью, и на его точке зрения проверить свою. Ты мне очень помог, Вал.

Поэт снова засмеялся, но смех снова закончился напряженной неуверенной нотой.

— Вал, ты знал Кли в университете? — спросила Алтер.

— Нет, только ее работы. Она опубликовала несколько статей в математическом журнале, кажется, о случайном распределении простых чисел. Очаровательно! Прелестно! Как ни странно, мы можем точно сказать, какой процент простых чисел заключен между любыми двумя числами, но не можем вывести формулу для вычисления всех простых чисел. И предсказуемо, и непредсказуемо. Вроде как нерегулярность есть в стихотворных размерах… — И он вдруг тихо зашептал: — Она была прекрасна…

Рольф и Кли снова с беспокойством взглянули на него.

— Ну да, — сказала Кли, — он мог бы сказать, что мы были знакомы. Он читал мои статьи, а я кое-какие его стихи. Они ходили по университету. Стихи были прозрачные, чистые и ясные, — она подчеркнула эти слова, как бы желая вывести его из задумчивости, но он по-прежнему смотрел в пол, — и приводили в порядок то, что бессвязно бродило в душе.

— Вот мы и приехали, — объявил Рольф.

Одну стену помещения целиком занимали циферблаты, микрофоны, катушки лент. Несколько блоков клавиатуры стояло на полу.

— Это одна из контрольных комнат, — сказал Рольф. — Здесь я работаю, а комната Кли — дальше по коридору. Сам компьютер занимает несколько зданий к западу отсюда, их видно в окно. Военные полностью ушли из Тилфара. Остались только мы.

— Как компьютер защищает себя? — спросила Алтер.

— Абсолютно адекватно, — ответил Рольф, подошел к стенному шкафчику и вынул гаечный ключ. — Это в чисто демонстрационных целях, — сказал он. — Ты понял?

Из репродуктора послышался голос:

— Я понял.

Вдоль стены стояло несколько видеоэкранов; Рольф неожиданно швырнул ключ в один из них. Но с экраном ничего не случилось: ключ остановился в воздухе, вспыхнул сначала красным светом, потом белым и исчез.

— Компьютер захватил весь город, опутал его индукционными полями; вы находитесь под его постоянным наблюдением. Он самообучающийся, и в его цепи встроен растущий потенциал. Люди не учли одной вещи, и он узнал о ней сам из тех мозговых схем, которыми он запасся: в мозгу у человека заложена программа самосохранения, я думаю, лучшей не придумаешь. Но никто никогда не ставил себе цель смоделировать ее в машине. Машина включила ее в себя сама, пока «росла». Она игнорирует любую программу демонтажа.

— Вроде того, как вы игнорировали бы чей-то приказ упасть мертвым, — вставил Вал.

— Сначала это было просто сопротивление попыткам демонтажа, иногда весьма результативное. От воющих мозгов компьютер усвоил, что если угрожают один раз, то угроза будет повторяться. И он методически отражал все угрозы. Теперь он отталкивает все, что считает угрожающим действием, а после трех-четырех угрожающих действий из одного источника старается уничтожить сам источник.

— А как же вы? — спросил Джон. — Почему вы все еще здесь?

— Мы прибыли как раз перед тем, как ушли последние военные. Они были в таком отчаянии, что позволили нам управляться с компьютером самим.

— Но почему он не выкинул вас вместе с ними?

— Это очень неточное определение, — сказала Кли, — но он страшно одинок. Мы были единственные, кто мог дать ему работу, дать то, что близко его способности управлять. Он создан для работы на определенном уровне, и его программа самосохранения требует работы на этом уровне. Теперь ему есть что делать.

— Если он вас признает, не можете ли вы ему сказать, чтобы он прекратил бомбежку?

— Это не так просто. Вся его информация о Торомоне взята из психосхем солдат, которыми он манипулировал во время войны. Солдаты были доведены специальной программой до психоза. Компьютеру не было нужды каталогизировать и сопоставлять всю эту информацию, она действовала на него как подсознательная травма. Вот он и функционирует, как психически больной.

— Если продолжить аналогию, — сказала Кли, — проблемы, которые мы с Рольфом поставили перед компьютером, имеют самое близкое отношение к психотерапии. Сравнивая психосхемы, он наблюдает болезненную непоследовательность и получает большое облегчение, занимаясь моими расчетами. Заняв его, мы сумеем понизить его разрушительный потенциал больше, чем это удалось военным за все время их пребывания здесь.

— Значит, ответ только в том, чтобы найти ему работу? — спросил Джон.

— Опять-таки это не так просто. Кли и я работали над этими двумя проблемами не один год. То, что вы обдумывали неделю или месяц, машина пропустит максимум за несколько минут. Сегодня мы должны закончить, и я не знаю, что произойдет потом.

Ноник рассмеялся.

— Я как раз собираюсь поболтать с ним.

— Это на какое-то время займет его, — сказала Кли. — Послушав Вала, он начнет полный звуковой и синтаксический анализ всего, что Вал скажет, и сравнит его со всеми знаниями, которые он собрал.

— Но я не останусь здесь, — сказал Вал. Он подошел к окну и открыл его. — Иногда я должен ходить хотя бы вокруг города, а то и уйти вовсе, вернуться в Город Тысячи Солнц или пойти дальше. Я не могу оставаться на месте… — Он внезапно шагнул из окна на дорогу и исчез.

— Он прошел через Ужас, — сказал Рольф.

— Кли, — сказала Алтер, — ты тоже потеряла того, кого любила, но ты пережила это.

— Да, я пережила это, поэтому знаю, как это ужасно. Прошло три года, прежде чем я снова могла стать человеком. В этом смысле Вал поступает лучше: он по-прежнему пишет стихи; но он в полном смятении, бессмысленном, хаотическом. — Она помолчала. — В мире случайностей.

— Ты однажды сказала маленькому неандертальцу, что если учесть все факторы, то элемент случайности исчезнет, — сказал Джон.

— Вы думаете, мы не пытались говорить Валу об этом? — спросил Рольф.

— Он посоветовал предсказать следующие простые числа и засмеялся, — сказала Кли.

— А его стихи? — спросила Алтер. — Они стали лучше или хуже прежних?

— Не могу сказать, — помолчав, признался Рольф. — Наверное, я слишком близок ему, чтобы судить.

— Их теперь гораздо труднее понимать, — сказала Кли, — но в каком-то отношении они стали проще. В них больше объективных наблюдений, но ассоциации, эмоции, образы то ли запутаны, то ли…

— …то ли безумны, — закончил Рольф.

Вечером Джон и Алтер гуляли по спиральной дороге. Они поднялись на самый верх и оказались над всеми домами Тилфара, кроме центрального дворца. Город под ними тянулся к равнинам, а равнины — к горам, которые все еще горели слабым светом радиации по зазубренному хребту. Они заметили неподалеку фигуру, наклонившуюся над оградой и тоже глядевшую на город.

— Вы искали меня? — спросил Ноник.

Джон покачал головой.

— «Враг» временами ищет меня, — сказал Ноник. — Я иду гулять, думаю, что убежал, и вдруг слышу голос ниоткуда, говорящий мне, что я ему нужен… — Он резко засмеялся. — Это звучит дико, верно? Но я не выдумываю. — Он повернулся и сказал громко: — Как ты чувствуешь себя сегодня, старый потомок металлических насекомых и селеновых кристаллов?

Из темноты пришел звучный голос:

— Я чувствую себя прекрасно, Вал Ноник. Но сейчас ночь, а не день. Это имеет значение?

Ноник снова повернулся к ним.

— Всякий раз догонит. С ума сойти, а? Захватил весь этот проклятый город. Пользуется индукционными полями где-то в миле отсюда, чтобы сотрясать металлическую ограду вибрацией, так что вся ограда становится громкоговорителем.

— И он зовет тебя? — спросила Алтер.

— Он? Тысячи, тысячи мертвых людей, сведенных в миллион транзисторов, обструганных и отполированных, зовут меня одним голосом. Этому голосу трудно не ответить. Но иногда мне хочется уйти туда, где можно молчать.

— А еще кто-нибудь зовет тебя? — спросил Джон.

Ноник непонимающе посмотрел на него, снова засмеялся, но на этот раз тихо и спокойно, и покачал головой:

— Нет. Я, видите ли, ушел дальше Кли и Рольфа. Простые числа, великая теорема Ферма, или проблема четырех красок, или божественные законы — все это не играет никакой роли; да, мы знаем все об исчезновении случайности, но в то же время оказывается, что мы по-прежнему имеем с ней дело. Так что идея случайности есть философское орудие, такое же, как Бог, Абсурд, Бытие, Смерть, Мораль; это просто названия, в которые мы вкладываем произвольный смысл: точильные орудия для лезвия восприятия, с помощью которых мы боремся с реальностью.

— А как твои стихи? — спросил Джон. — Кли и Рольф не могут сказать, лучше они стали или хуже.

— А я могу, — ответил Ноник. — Они лучше, чем я писал или мог бы написать раньше. И это самое ужасное… о чем я не перестаю думать. Поэзия, как и все, что делает человек, даже в этом городе восстает против смерти. Но вы видели когда-нибудь медленно умирающее животное? Умирая, оно осознает и то, что его гибель неотвратима, и то, что оно еще живо, и его крик поднимается на октаву выше с невообразимой силой. Это и есть мои теперешние стихи. Рольф и Кли не понимают их потому, что они мало слышали подобной музыки… — Он помолчал и улыбнулся. — А может быть, потому, что я в самом деле безумен.

Моя жена была художницей. Мы любили друг друга и понимали место друг друга в нашем искусстве. Наши родители не признавали его вообще. Музей Торона купил папку ее рисунков — семь были исключены, как непристойные, а Королевское общество собиралось издать мою первую книгу при условии, что я уберу пять стихотворений, в которых «чрезвычайно подчеркивались некоторые негативные аспекты общества, в том числе слабость и распущенность правительства». Мы услышали о Новом Городе на материке и хотели поехать туда. Мы собирались уехать ночью, потому что мой друг, работавший в правительственном офисе, задерживал, насколько мог, ордер на мой арест, так что я мог бы загреметь в каторжные рудники. «Негативные аспекты общества», которые я критиковал, готовились обрушиться на меня.

Но ночью… она была… И тогда я действительно спятил. Но я пришел в себя, почувствовав в себе голоса сотен немых. Я понял, как мелко все, что я написал до сих пор, понял, что все это не было поэзией. Видите ли, хороший поэт ранен речью и тщательно осматривает свои раны, чтобы узнать, как их лечить; плохой же поэт только разглагольствует о боли и воет об оружии, которое раздирает его. Великий поэт ощупывает обожженные края погубленной плоти ледяными пальцами, чуткими и точными, но в конечном счете его стихи — это отклик, двойной голос, сообщающий о повреждении. Раньше никто из нас не был ранен достаточно сильно; ее скульптура и живопись были столь же незначительны, как и мое прежнее кропание стихов, но если бы убили не ее, а меня, ее работа содержала бы все то, что теперь содержит моя. Вот почему я надеюсь, что я безумен, и то, что я лишу, выходит из свихнувшихся мозгов. Я думаю, что теперь мои стихи лучше, чем когда-либо, но надеюсь, что это суждение больного мозга — способность к критике уничтожена скорбью; потому что, если они великие… — он заговорил шепотом, — они стоят слишком дорого! Питаемые разрушением, зажиревшие от величия… они не стоят его!

Что-то щелкнуло в Джоне. Он увидел, что Алтер тоже почувствовала это, потому что ее пальцы сжали его руку. Он выпустил ее плечи, смущенный тем, что возникло в его мозгу. Он отступил назад, не зная, бороться ли с этим или принять его. Он быстро пошел назад. Что-то уже начало формироваться под холодными сводами его черепа и сверкало, как энергонож во мраке. Алтер и Ноник пошли следом.

Когда он ворвался в контрольное помещение, Кли и Рольф с удивлением посмотрели на него.

— Что с тобой, Джон? — спросила подошедшая Алтер.

Он схватил ее за плечи и медленно повернул вокруг себя. Оторопевший Ноник отступил к Кли и Рольфу.

— Я хочу вам кое-что сказать, — четко произнес Джон. Вы знаете, что существовал план прекратить войну. Но… Но люди, создавшие войну и план, теперь умерли. Алтер и я были участниками плана. И когда они умерли, мы с Алтер пытались остановиться, но не смогли. Мы должны были любыми средствами прийти сюда, в Тилфар, несмотря на то что они умерли… как будто мы были рабами! — Он перевел дух. — Пленниками! Мы работали на план прекращения войны, а вы, Кли, Рольф, работали на войну; нет, я знаю, вы плутовали как могли, но все-таки вы работали на войну. Ты, Кли, помогала строить компьютер, а вы, Рольф, знали, в каком состоянии была империя. Вы могли бы объявить об этом, оказать такую же помощь, какую вы оказали Городу Тысячи Солнц, когда проходили через него. Но вы ничего не сделали, хотя теперь это уже неважно. Я не знаю, чем был ты, Вал: добровольцем, точкой в случайном мире или случайным наблюдателем в том мире, где порядок подразумевает уничтожение; но и это теперь неважно. А я? Мне важно, кто я? Неумеха-мальчишка, заключенный или теперь свободный человек и не такой уж неумеха. Так вот, я хочу спросить, — он повернулся к Алтер, — тебя, потому что ты учила меня и я люблю тебя, — он повернулся к Кли, Рольфу и Нонику, — и вас, потому что вы учили меня и я уважаю вас… — Он вдруг повернулся к стене с циферблатами и закричал: — И тебя тоже, если ты можешь мне ответить, потому что ты тоже учил меня и я ненавижу тебя! — Он замолчал, ожидая что машина уничтожит его, как уничтожила «агрессивный» гаечный ключ Катэма, брошенный в нее; но три голубых лампы стали красными — только и всего. Джон снова повернулся к людям: — В этом случайном, хаотичном мире, наполненном обезьянами, полубогами и теми, кто между ними, где массовое убийство является развлечением, где любая структура, за которую вы ухватитесь, может тут же рухнуть, где Город Тысячи Солнц может разрушить машина, которой командует психоз империи, — я свободен… Что я свободен делать?

СКАЖИТЕ МНЕ, ЧТО Я СВОБОДЕН ДЕЛАТЬ?

А в далекой галактике город в пустыне в смятении:

— А агенты с Земли прибудут?

— Но один из них умер… Герцогиню убили…

— А остальные двое на одном конце транзитной ленты, третий на другом конце, в развалинах дворца…

— Мы выигрываем эту войну или проигрываем?..

— Где Лорд Пламени? Вы говорили, что он будет в одном из четверых…

— Вы сказали, что Лорд Пламени предаст их. В ком он сейчас?..

— Придет ли к нам Лорд Пламени, сможем ли мы сражаться с ним, одержим ли победу?..

Тройное Существо сделало успокаивающий жест. Все затихли.

— У нас еще есть время, пока не прибыли агенты с Земли. Один, правда, убит, а телепат Эркор по-прежнему в Тороне…

— Вы говорили, — перебил один голос, — что Лорд Пламени будет переходить из одного агента в другого. В ком он сейчас? И что он делает?

— Он в Джоне? — спросил другой. — Поэтому Джон задает такой абсурдный вопрос?

Тройное Существо засмеялось.

— Он атаковал Джона первым, затем был в Алтер; он обитал в герцогине перед ее смертью; теперь он скрывается с Эркором в развалинах дворца.

— Зачем?

— Что он сделал с ним?

— Как Лорд Пламени наблюдал за этой войной, — ответило Тройное Существо, — так и мы наблюдали за ним и многое узнали о нем. Вы помните, мы говорили, что он принадлежит к совершенно чуждой нам форме жизни, и такие понятия, как убийство, сострадание, разум недоступны ему. Так вот, теперь мы достаточно близки к пониманию основного различия между нами. В основе нашей природы лежит индивидуальность, и как индивидуумы мы все одиноки. Даже телепаты, потому что они имеют дело только с образами. Даже существа, связанные друг с другом неразрывно, как три доли нашего разума. Это одновременно и спасение наше, и проклятие, и противостоит этому врожденное желание одиноких индивидуумов сблизиться друг с другом, ощутить друг друга, слиться воедино. Многие из вас, би- или моносексуальные, обладают способностью к воспроизводительным актам. Венец нашего одиночества — смерть. Те из вас, кто находится в симбиотических отношениях, после физической смерти полностью отторгаются.

А вот у Лорда Пламени противоречие между одиночеством индивидуума и его стремлением к объединению с другими индивидуумами имеет обратную направленность. Он отступает назад, к своей истинной физической природе, и его ответвления так же неуловимы, как и у всех рас нашей галактики. Прежде всего он состоит из энергии плазм материи и антиматерии, находящихся в равновесии. Он является коллективным сознанием, в котором индивидуумы не одиноки даже физически, потому что их энергия постоянно перемещается и смешивается. Материя и антиматерия, как известно тем из нас, чьи культуры дошли до атомной физики, аннигилируют друг друга при вступлении в контакт. Как одиночество у нас венчается смертью, так и у Лорда Пламени индивидуумы, находящиеся в энергетическом унисоне, приходят к смерти, то есть к взрыву. Наоборот, воспроизведение происходит не при объединении индивидуумов, а при разделении их, материя и антиматерия проходят гравитационное поле.

— И это существо собирается напасть на нас? — спросил один делегат.

— По-видимому. Но у нас есть преимущество: он не знает, что наши жизненные процессы не имеют ничего общего с равновесием материи и антиматерии; антиматерия так редка в нашей галактике, что вероятность возникновения жизни на ее основе пренебрежимо мала. Одна из причин, привлекших внимание Лорда Пламени к Торомону, заключается в том, что там главным источником энергии является тетрон, радиоактивный кристалл урана, связанный с радиоактивным иодом. Взрыв может произойти только при термоядерных температурах, как случилось в так называемом Великом Пожаре. Равновесие двух элементов позволяет контролировать радиоактивный материал, и получение антиматерии столь же маловероятно, как получение позитрона или антипротона при бомбардировке космическими лучами. Лорд Пламени уверен, что проникнет в тайну наших жизненных форм и цивилизаций, увеличив количество антиматерии. Это что касается химии. Кроме того, он пытается понять, чем наше поведение на войне отличается от его поведения; другими словами, что такое война для нас.

— Влияет ли противоречие нашей природы, о котором вы говорили, на способ, каким мы сражаемся?

— Наверняка.

— Важнее понять, как это противоречие скажется на нашем поведении в битве с Лордом Пламени.

— В конечном счете социальные беды, причиненные войной, увеличивают изоляцию громадного числа индивидуумов. Бедствия, голод, несправедливое распределение благ, эксплуатация лишают индивидуумов возможности быть вместе, снижают их стремление к единству со всеми остальными индивидуумами. В большей части наших культур во время войн полы разъединены.

— Что компенсируется резким ростом населения непосредственно после войн, — уточнил один делегат.

— Предусмотрительно, — согласилось Тройное Существо. — Но если стратегия наших войн как раз рассчитана на изоляцию боевых единиц и последующее их уничтожение, то она совершенно не годится для борьбы с Лордом Пламени. Чем больше его элементов окажется вместе, тем быстрее они уничтожат друг друга, в то время как рассечение вражеских сил вызовет их воспроизводство; оторвите один индивидуальный компонент Лорда Пламени от остальных, и вы будете иметь против себя армию, которая уничтожит вас. Как мы, одинокие, стремимся к объединению, так его компоненты жаждут одиночества. Поэтому его разрушительная идея состоит…

— …в сведении индивидуумов вместе! — воскликнул один делегат. — Теперь я понял, что это он и сделал на Земле, в Торомоне…

— Пожалуйста, позвольте мне закончить. Первая попытка Лорда Пламени уплотнить индивидуумы была сделана, когда он усилил радиационный барьер и отвел жителей Тилфара назад, на побережье и в Торон. Но ферменты войны уже бродили в культуре. Его вторая попытка связана с началом войны; вместо того чтобы позволить Торомону обнаружить внешнего врага и сражаться с ним, он внедрил идею создания компьютера, который сплотил жителей перед лицом иллюзорной войны. Когда наши агенты на Земле сумели открыть глаза народу на реальное положение дел, последовало мгновение всеобщего телепатического контакта. В этот момент каждый индивидуум в Торомоне что-то открыл для себя. Люди узнали, как они одиноки. Некоторые мозги оказались способными иметь дело с Лордом Пламени, воспользовались этим и узнали, как им объединиться. Но для большинства результатом был террор, хаос. И Лорд Пламени получил представление, как функционирует человечество и в конечном счете жизнь в нашей галактике. Чтобы дать нашим агентам возможность учиться, мы несколько раз помещали всех вас в такой близкий эмпирический контакт, какой могли смоделировать. Затем мы привели каждого из вас индивидуально в Город и дали вам пятиметровое обозрение того, что было бы с вами, если… Мы надеялись, что это будет способствовать объединению ваших сил в случае, если возникнет финальный контакт.

Но теперь Лорд Пламени изучает Землю и особенно Торомон, можно сказать, под микроскопом. Он сосредоточил свои наблюдения непосредственно на наших четырех агентах, понуждает их объединяться и наблюдает за результатами. Сначала он атаковал Джона, заставив его вернуться к отцу.

— А затем устроил Алтер свидание с теткой? — спросил один из делегатов.

— Нет, — ответило Тройное Существо. — В мире, где индивидуумы одиноки, нет абсолютно одинакового опыта и одинаковых мотивов. Встреча Алтер с теткой была для нее отнюдь не тем же, что для Джона свидание с отцом. Лорд Пламени заставил ее разговаривать с сумасшедшей королевой, которая хотела убить ее и Джона; вот что он сделал с Алтер. Затем он вошел в герцогиню Петру. Он заставил ее не только идти с королем, но даже согласиться с идеями короля, столь отличными от ее собственных; хотя чуть позже они оба погибли, Лорд Пламени, вероятно, многое узнал от нее. Сейчас он перекинулся в мозг Эркора, хотя последний об этом не подозревает, и вместе с ним ждет в развалинах дворца развязки.

— Что узнал Лорд Пламени от каждого из агентов?

— Пока он узнал, что единение делает их более способными переносить одиночество, более способными на совместные действия. Однако он еще не вполне понял, почему одиночество является нежелательным в первую очередь там, где для него оно самое желанное.

— А при чем тут поэмы?..

— Общая теория поля?..

— История?..

— Вы говорили, что если они принесут их нам до того, как их возьмет Лорд Пламени, то мы узнаем, как избежать этой роковой войны.

— Ну, — ответило Тройное Существо, — Джон и Алтер через несколько минут завладеют всеми требуемыми работами, а Лорд Пламени на другом конце империи.

— Они все-таки должны прийти сюда, — напомнил один делегат, — а империя не расстояние для существа, шагающего по галактикам за микросекунды.

— Совершенно справедливо, — сказало Тройное Существо. — Давайте подождем.

Рольф Катэм нахмурился и сказал:

— Видишь ли, Джон, я полагал, что у каждого человека есть свой ответ на этот вопрос.

— Нет! — вскричала Алтер. — Вы должны рассказать ему… нам… мне. Вы должны! Иначе для чего вы? Разве вы не понимаете, что у вас есть что рассказать?

Рольф покачал головой.

— Я не могу.

— Попробуйте, — сказал Вал с тихим, напряженным смехом.

— Кли, — сказала Алтер, — ты помнишь, как однажды, когда мы с тобой работали в цирке, ты говорила мне, как важно уметь оправдаться перед другими, как трудно оправдаться перед собой. Не знаю, если это так, то… не можешь ли ты сказать сейчас…

— Я думаю… — смущенно начала Кли, — ты свободен быть всем, чем хочешь, — математиком, историком, поэтом — всем, чем свободны быть мы.

Джон покачал головой.

— Нет, это не то. Я не дурак, я получил некоторые знания в физике, в разных других дисциплинах, но я не художник, не экономист, не ученый, и говорить, что я могу ими стать, все равно что сказать, будто я могу запрячь мух в колесницу и лететь на солнце.

За стеной с циферблатами что-то защелкало, и некоторые цвета изменились.

— Ну, а ты, электронный младенец с ленточными глистами, ты можешь ответить ему? — спросил Вал.

— Нет, — раздался лаконичный ответ. Но щелкание продолжалось. В стене открылась панель, и появились три стопки бумаги.

Рольф взял одну пачку и прочел:

— Очертания моря. Последний обзор истории Торомона. По-моему, чертовски хорошее название. — Он поднял вторую стопку. — Вот твоя теория поля, Кли.

— А что в третьей? — спросила она.

— Я просил компьютер сделать копии всех стихов Вала. — Он взял листы и повернулся к Джону: — Если бы вы были художником или ученым, я мог бы помочь вам осознать, что вы свободны делать.

— Ага, начали, — сказал Вал. — Послушаем.

— Когда вы пишете стихотворение, Вал, вы пишете его для идеального читателя, такого, который услышит все тонкости ритма, почувствует все образы, поймет все намеки и даже сумеет поймать вас на ошибках; для такого читателя вы и работаете, шлифуя каждую строчку. Сейчас, вы считаете, в этом мире не слишком много таких читателей, но верите, что хоть один да существует; даже больше, потому что из любого человека можно воспитать идеального читателя. Если бы вы не были в этом убеждены, вы не старались бы написать идеальное стихотворение. Когда Кли создает свою теорию, она пытается сделать ее как можно яснее и точнее. Она знает, что мало кто сможет прочесть ее работу и найти ей какое-то применение, но она проверяет и перепроверяет теорию для кого-то одного, кто примет всю концепцию. Так и я создаю свою историческую теорию культурных, сексуальных, эмоциональных отклонений для идеального человека, идеально прямого, без отклонений. Связать себя с этой концепцией вовсе не значит, что вы своей работой пытаетесь сделать людей идеальными. Это пропаганда, а поскольку большинство художников и ученых сами далеки от идеалов, они терпят неудачу, если ставят перед собой эту задачу. Надо понять, что человек даже в этом хаосе может быть идеальным и работать для него.

— Куда же это приводит вас? — спросил Вал.

— К свободе пытаться достичь этого идеала или же не пытаться. Но вот вам всем копии.

Вал опять засмеялся.

— Значит, машина сделает копии этих работ и для вас?

— Конечно, — сказала Кли. — А что, — сказал Джон, — любопытно посмотреть, насколько я близок к идеальному человеку.

Кли нажала кнопку, и шкафчик снова начал наполняться бумагой.

— Кли, — спросил Джон, — транзитная лента открыта с этого конца?

— Но она закрыта во дворце, — напомнила ему Алтер.

— Можно ее открыть отсюда?

— В принципе можно, — сказала Кли.

— Я хочу немного почитать и, может быть, стану по дороге идеальным читателем. И мне надо найти Эркора.

— Зачем?

— Проверить кое-что насчет восприятия. — Джон взял бумаги. — Я хочу ему это показать… и посмотреть, как он представляет себе эту проблему.

Проверив ленту, Кли сказала:

— Лента функционирует, несмотря на бомбежки. Не знаю, что вы найдете на том конце, но на платформе окажетесь.

Джон и Алтер поднялись по металлической лестнице и встали под кристаллом. В одной руке Джон держал рукописи, в другой — руку Алтер.

Кли шагнула к тетроновому прибору, нажала кнопку: где-то зажужжал соленоид и первый ряд красных кнопок занял положение «включено».

— Я тоже хочу поехать, — неожиданно заявил Ноник.

— Сейчас нельзя, — сказала Кли. — Лента не может взять сразу троих.

Включился следующий ряд кнопок.

— Я хочу уйти из этого стального убежища, — сказал Ноник и уставился на фигуры на платформе, уже начавшие мерцать.

— Мы отправим тебя сразу же после них, — сказал Катэм. — Иначе нельзя гарантировать успеха…

Ноник взвыл и бросился вперед. Он уцепился здоровой рукой за край платформы и подтянулся под кристалл.

— Вал!

Под шаром вспыхнуло белое сияние. Что-то громко щелкнуло, посыпались искры.

— Что случилось? — закричал Рольф.

—. Этот дуралей… — начала Кли. — Я не знаю, что теперь будет. Ведь лента не рассчитана на такой большой вес. Не представляю, куда они попадут и попадут ли вообще куда-нибудь!

Платформа была пуста.

Глава 12

Эркор лежал на куче одежды в углу башни-лаборатории и смотрел на солнечный свет, проникавший сквозь дырку в потолке.

Громадный кристалл на конце транзитной ленты засветился; Вал Ноник с воплем вылетел к перилам.

С первого взгляда Эркор увидел избитое тело. Рисунок мозга метнулся через комнату и заколыхался перед Эркором. Длинные струи боли дрожали и диссонировали. Эркор попытался мысленно отвернуться.

— Чего ты хочешь? — спросил он, вставая.

— Я не хочу больше разговаривать. Я не хочу… говорить.

— Чего же ты хочешь?

Ноник глядел на него горящими глазами.

— Ладно, — сказал Эркор. — Пойдем. — Вал пошел за ним к двери. Мозг его ритмично завывал, пока они спускались во двор.

Эркор смотрел, как Вал спотыкался на выжженной мостовой, и думал: чего ради я должен тащиться за его изломанным мозгом и изломанным телом? Но все-таки шел. Через два квартала Ноник повернулся, поднял глаза к пылающему горизонту, и Эркор постарался отгородиться от того, что выплескивалось из мозга Ноника.

…падение башен, о древний Христос, падение башен, и нож обнаженный входит в живот… Падение башен, я слышу вопль ее, вижу, как выгибается тело ее, вижу пыль и крошащийся камень, кучи мусора на улицах, падение башен…

— Чего ты хочешь? — спросил Эркор. Ноник оглянулся. Страх вспыхнул в его глазах, и он бросился бежать. Но следовать за ним было нетрудно: он рассыпал свои мысли по разоренным улицам.

— Проснись, — сказал Эркор.

Ноник свернулся у стены, как большой кот. Эркору хотелось сказать: «Проснись и заткнись», но как заставишь человека не думать?

— Я нашел для тебя судно, как ты хотел.

Они пошли к пирсу, где стояло судно, заправленное горючим.

— Куда ты бежишь, Вал Ноник? Не говори, что не знаешь, иначе я не стал бы искать для тебя судно.

— Я… я… не хочу разговаривать, изображение моего лица красным мелком на коричневой бумаге горело и обугливалось, пока красота не ушла из-за неистовства ярост…

Когда они высадились на материке, Ноник глянул наверх, на транзитную ленту, и пошел по берегу. Они прошли через пустую рыбачью деревню. «Ты попался в ловушку в тот яркий миг, когда узнал свою судьбу» — было написано на разрушающейся стене дома.

— Смотри, Город Тысячи Солнц в той стороне. А там каторжные рудники. — Эркор заметил, что Ноник смотрит на транзитную ленту. — Ты хочешь вернуться в Тилфар?

Ноник покачал головой и заковылял вперед.

— Остановись, — сказал Эркор.

Вечер сверкал на покрытой лавовой коркой равнине. За ней был Тилфар.

— Остановись, — повторил Эркор, — ты идешь к смерти.

Ноник засмеялся. Смех перешел в шепот.

— Смерть? — Он покачал головой. — Пружины капкана сомкнулись. Барьер…

— Мы уже за барьером!

— Ты тоже умрешь!

— Нет, мне радиация не страшна.

В первый раз на лице Ноника отразились какие-то эмоции.

— Значит, я зашел уже слишком далеко?

— Возвращайся, Ноник.

Ноник опять засмеялся.

— Но ты ведь не видишь границы, перейдя которую я уже не могу вернуться. Здесь? — Он вдруг бросился вперед. — Ты же не видишь, может, я уже перешел ее. — Он медленно пошел обратно. — Это значит, что я уже умер. Все клетки моего тела уже мертвы, но, может быть, с час я еще поброжу, прикидываясь живым. Вот, значит, какое это ощущение — быть мертвым. Сначала я ослепну, потом начну шататься, как пьяный. — Он дотронулся до лица. — Начинается? Я… я думал, что это пройдет незаметно…

Эркор схватил дрожащего Вала своими большими руками. Трепещущий, сверкающий мозг повернулся к мозгу Эркора.

— Вал, пойдем обратно. Я вижу гораздо больше, чем ты. Ты знаешь так много и так мало! Ты не будешь свободен, если… если умрешь.

Ноник резко вырвался. Страж наполнил его лицо; его мозг наполнило лицо девушки. Он закричал и снова побежал вперед. Он бежал все дальше, в скалы.

Эркор повернулся и пошел обратно.

— Опять один! — вскричал он.

Эпилог

Пчелы… карбункул… серебро… Джон вдохнул резкий запах озона. Алтер схватила его за руку, с испугом глядя на белый песок. От внезапной смены гравитации Джон выронил бумаги, Алтер помогла ему собрать их. Они посмотрели на город.

Дым окутал серебряной чешуей остов королевского дворца Торона. Остатки башен пронзали небо. Люди еще суетились на улицах, но большая часть их уже шла к побережью.

Джон обнял Алтер за плечи и пошел по песку. Свет проходил сквозь их тела. Они шли как бы окруженные стеклом.

— Они принесли историю..

— Общую теорию поля…

— Стихи…

Делегаты задавали множество вопросов.

— Они пришли?

— Мы победим в войне?

— Где Лорд Пламени?

И Тройное Существо ответило:

— Войны не будет!

Джон и Алтер остановились и прислушались.

— Лорд Пламени, — продолжало Тройное Существо, — проведя свои наблюдения, понял, что война бессмысленна, и если она произойдет, то сметет обе стороны.

— Мы должны были уничтожить друг друга? — спросил Джон.

— Сначала мы уничтожили бы себя, — ответило Тройное Существо.

— Себя? — спросила Алтер. — Но как?

— Когда вред достигнет определенной степени, жизнь не может существовать. Стремление к такому разрушительному деянию, как война, и есть та степень вреда, при которой саморазрушение становится неизбежным. Самоубийство — это клапан, позволяющий болезни самой избавиться от себя.

Джон и Алтер подошли к городу и увидели перед собой…

…каменистую равнину, на ней лежал Вал Ноник с ввалившимися, почерневшими глазами, раздувшимся лицом. Дальше на горизонте чернел силуэт Тилфара. Вдруг там вспыхнуло пламя и клубы дыма поднялись над падающими башнями.

Тройное Существо сказало:

— И такое случается во Вселенной всюду.

— Что именно? — спросил Джон.

— То, что привело Ноника к самоубийству, заставило компьютер покончить со своим существованием, обрушив бомбы на себя. Рану наконец прижгли, и вы можете теперь идти домой и попытаться залечить ее.

— А Лорд Пламени?

— Последний случайный фактор был замечен и учтен. — Тройное Существо засмеялось. — Вы сказали бы, что Лорд Пламени осознал, что при всем своем отличии одним он похож на нас: у него тоже есть выход в смерти. Теперь он отправится в другие галактики, а здесь войны не будет.

— Значит, мы можем идти по домам? — спросили делегаты.

— Достигнуть звезд… — прошептал Джон.

Алтер улыбнулась.

Перед ними на берегу озера раскинулся Город Тысячи Солнц, они смотрели на него и думали о том, что здесь сейчас могла бы появиться семья Лога и усталые Кли и Катэм; сюда могли бы прийти старики — Рэра и Кошер, и высокий Эркор, может быть, подойдет к низкому дому с одной стороны, а лесная женщина, тоже с тремя рубцами на щеке, с другой, и музыка их мозгов, уже соприкасавшихся, сольется в двойном звуке их имен — Эркор и Ларта…

Свободные строить или разрушать, Джон и Алтер приближались к Городу Тысячи Солнц в синем дыме, который внезапно пронзил свет, упавший с сети серебряного огня… Красный свет полированного карбункула… изумруд пчелиных крыльев…