В лифте мозг ее вернулся к английскому, и она начала дрожать. Иней на волосах Батчера начал таять и превращался в крупные капли.
— Эй, сказала она, когда они ступили в коридор, — если вы здесь, то кто же у приборов?
— Киппи. Мы снова под контролем «Тарика».
— Ром, — сказал Батчер, — не горячий и без масла.
— Человек, близкий моему сердцу, — кивнул Брасс. Одной лапой он обхватил за плечи Ридру, а другой — Батчера. Дружеский жест, но она поняла, что он поддерживает, почти несет ее.
Звон прошел по кораблю.
Пилот взглянул на потолок.
— Расцепились, — он привел их в капитанскую каюту. Когда они свалились в кресла, он передал в интерком: — Эй, Дьявол, иди сюда и прихвати выпивку. Они заслужили ее.
— Брасс! — она схватила его за лапу, когда он повернулся, чтобы выйти. — Можете вы доставить нас отсюда в штаб-квартиру Администрации Союза?
Он почесал за ухом.
— Мы на самом кончике Языка. И я знаю эту часть Снэп только по карте. Но чувствователи говорят мне, что мы в самом начале течения Наталь-бога. Оно проходит через Снэп, по нему мы можем добраться до Атласран, а оттуда до дверей Администрации Союза. Восемнадцать-двадцать часов полета.
— Тогда летим.
Она посмотрела на Батчера. Он не возражал.
— Хорошая мысль, — сказал Брасс. — Примерно половина «Тарика»… гм… лишена тел.
— Захватчики победили?
— Нет. Кирибианцы, наконец, поняли, что происходит, поджарили большой корабль, и схватка кончилась. Но еще до этого «Тарик» получил в корпусе дыру, достаточную, чтобы пропустить три корабля-паука. Киппи сказал мне, что все оставшиеся в живых, заняты работой, но у них нет двигательной силы.
— А что с Джебелом? — спросил Батчер.
— Мертв, — ответил Брасс.
Дьявол просунул свою белую голову в дверь.
— Вот они.
Брасс взял бутылку и стаканы.
Громкоговоритель произнес:
— Батчер, мы видели, как вы схватились с крейсером захватчиков. Вы живы?
Батчер наклонился вперед и взял микрофон.
— Батчер жив, шеф.
— Мало кому еще так повезло. Капитан Вонг, я надеюсь, вы посвятите мне элегию?
— Джебел? — она села рядом с Батчером. — Мы немедленно отправляемся в штаб-квартиру Администрации Союза. И вернемся с помощью.
— Как вам будет угодно, капитан. У нас тут немного тесно.
— Мы отправляемся.
Брасс был у двери.
— Помощник, парни в порядке?
— Присутствуют и пересчитаны. Капитан, вы никому не давали разрешения на пронос на борт шутихи?
— Нет, насколько я помню.
— Это все, что я хотел знать. Ратт, ко мне.
Ридра рассмеялась.
— Навигаторы?
— Готовы, — ответил Рон. Она расслышала голос Молли: — Вилитака, кулала, милала, милала…
— Перестаньте спать, — сказал Ридра, — мы стартуем.
— Молли учит нас стихотворению на суахили, — объяснил Рон.
— О! Чувствователи?
— Ап-чхи! Я всегда говорил, капитан, что нужно держать кладбище чистым. Однажды и вам оно может потребоваться. Джебел этого не учитывает. Мы готовы.
— Пусть помощник пошлет одного из парней вниз со шваброй, Брасс.
— Все проверено и готово, капитан.
Включились стасис-генераторы и она откинулась в кресле. Внутри нее что-то расслабилось, наконец.
— Я не думала, что мы выберемся отсюда.
Она повернулась к Батчеру, который сидел на краю кресла, глядя на нее.
— Вы знаете, я нервная, как кошка. И чувствую себя не очень хорошо. О, дьявол, этот старт… — с расслабленностью болезненное состояние, которое она так долго отгоняла от себя, начало овладевать ее телом, — я чувствую себя так, будто разлетаюсь на части. Знаете, когда во всем сомневаешься, когда кажется, что чувства тебя обманывают… — дыхание причиняло ей боль.
— Я есмь, — мягко сказал он, — а вы суть.
— Не позволяйте мне сомневаться в этом, Батчер. Я и об этом начала задумываться… Среди моего экипажа есть шпион. Я ведь говорила вам об этом? Может, это Брасс, и он швырнет нас на другую Новую! — болезненность начинала переходить в истерику. Она выхватила бутылку из рук Батчера. Не пейте это! Д-д-дьявол, он мог отравить нас! — она неуверенно встала. Все было охвачено красным туманом. — Или один из мертвых. Как… как я могу… могу… сражаться с призраком? — чувствуя боль в животе, она боролась с тошнотой. С болью пришел страх. Она уже не могла ясно разглядеть его лица. — У… убить… убить нас…! — прошептала она. — Ни вы… ни я…
Уйти от боли, которая являла опасность и опасность означала тишину. Он сказал:
— Если вы будете в опасности, посмотрите в мой мозг, и используйте его, как нужно.
Картина в ее мозгу была без слов: однажды она, Мюэл и Фобо ввязались в ссору на Танторе. Она получила удар в челюсть и отпрянула назад, но не успела увернуться, когда кто-то схватил зеркало с прилавка и швырнул в нее. Ее собственное испуганное лицо с криком летело на нее и ударилось в протянутые руки… И когда она глядела в лицо Батчера, сквозь боли и Вавилон-17, это случилось с ней…
Часть четвертая. Батчер
1
— Мы только что миновали Снэп, капитан. Хотите выпить?
Голос Ридры:
— Нет.
— Как вы себя чувствуете?
Голос Ридры:
— Мозг в порядке. Тело в порядке.
— Эй, Батчер, кажется, у нее уже нет бреда?
Голос Батчера:
— Нет.
— Оба вы кажетесь чертовски веселыми. Послать помощника взглянуть на вас?
Голос Батчера:
— Скажите «спасибо». Вы знаете, я здесь привязан хвостом.
Голос Ридры:
— Спасибо.
— Выздоравливайте. Оставляю вас одних. Простите, если прервал.
2
Батчер, я не знала! Я не могла знать!
Эхом в их мозгах возник крик. Не могла… не мог… Этот свет…
Я говорила Брассу, говорила ему, что вы должны говорить на языке без слова «я» и сказала, что не знаю такого языка. Но один такой язык был, очевидно, Вавилон-17.
Соответственные синапсы гармонически двигались, пока изображение не замкнулось, и она создала его вне себя, увидела его…
…В одиночке Титана он шпорой царапал на стене карту поверх непристойностей, написанных за два столетия заключенными, карту, которую обнаружат после его побега, и которая уведет преследователей в неверном направлении; она увидела, как он три месяца шагал по своей четырехфутовой камере, пока не устал от изнеможения и голода.
На тройной веревке из слов она выбралась из тюрьмы: голод, лестница, столб; падать, собираться, отличить; цепи, изменения, шанс…
Он взял свой выигрыш от кассира и был уже готов двинуться по опустевшему ковру казино «Космика» к двери, когда черный крупье преградил ему путь, улыбаясь и глядя на его набитый деньгами мешок.
— Не хотите ли попытаться еще, сэр. Могу предложить такое, что может заинтересовать игрока вашего класса, — его проводили к магнитной трехмерной шахматной доске с глазированными керамическими фигурами. — Вы играете против нашего компьютера. При каждой потерянной фигуре ставите тысячу кредитов. Если выигрываете фигуру — получаете столько же. Шах дает или снимает с вас пять тысяч. Мат даст выигрывающему тысячу ставок….
Это была игра даже для его чрезмерного выигрыша, а он выиграл чрезмерно.
— Пойду домой и возьму деньги, — сказал он крупье.
Крупье улыбнулся и ответил:
— Дом настаивает, чтобы вы платили сейчас…
Она следила, очарованная, как Батчер пожал плечами, повернулся к доске и… в семь ходов дал компьютеру полный «детский мат». Они выдали ему его миллион кредитов и трижды пытались убить его, пока он добирался до выхода из казино. Им это не удалось, но этот спорт был лучше игры.
Следя за его действиями и реакцией в этой ситуации, ее мозг колотился от чуждых эмоций, ибо они были лишены «я», невыразимые, механические, соблазнительные, мифические — Б а т ч е р…
Она пыталась прервать безудержное кружение.
— Если вы все время понимаете Вавилон-17, бушевало в ее мозгу, почему вы использовали это для себя во время игры, во время грабежа банка, а днем позже вы утратили все и не сделали и попытки вернуть это?
— Зачем? Там не было «я».
Она ввела его в мир изумительной обращенной сексуальности. Следуя за ней, он был в агонии.
— Свет… вы делаете… Вы делаете! — кричал он в ужасе.
— Батчер, — спросила она, более привыкшая к эмоциональным водопадам слов, чем он, — на что похож мой мозг в вашем мозгу?
— Яркое, яркое движение, — вопил он, при аналитической точности Вавилон-17 — грубый, как камень, чтобы выразить многочисленные образы, рисунки, и смешение, и разделение.
— Я поэтесса, — объяснила она, моментально приводя в порядок мысленные течения. — Поэт по-гречески значит создатель или строитель.
— Вот оно! Этот рисунок! Аххх! Такой яркий, яркий!
— Такая простая семантическая связь? — удивилась она.
— Но греки были поэтами три тысячи лет назад, а вы поэт теперь. Вы соединяете слова на больших расстояниях, и их праздник слепит меня. Ваши мысли — сплошной огонь, даже тени я не могу схватить. Они звучат, как глубокая музыка, которая потрясает меня.
— Это потому, что вас никогда не потрясало раньше. Но я буду мягче.
— Вы так велики внутри меня. Я вижу рисунок: преступное и артистическое сознание встречаются в одной голове с языком между ними…
— Да, я начала думать о чем-то вроде…
— Летят мысли, имена… Вийон… Аххх! И Бодлер.
— Это древние французские по…
— Слишком ярко! Слишком ярко! «Я» во мне недостаточно сильно, чтобы выдержать, Ридра. Когда я смотрю на ночь и на звезды, то это лишь пассивный акт, но вы активны, даже когда вы смотрите, и звезды окружены еще более ярким светом.
— То, что вы воспринимаете, меняет вас, Батчер. Но вы должны воспринимать.
— Я должен… свет; в вас я вижу Зеркало, в нем смешиваются картины, они вращаются и все изменяется.
— Мои стихи! — это было замешательство и обнаженность.
Определение «я» точное и величественное. Она подумала: «Я (I) глаз, орган зрительного восприятия».