Пронзенный током, выгнут позвоночник —
Он законтачен крепко с потолком.
Еще чуть-чуть... В созвездии разрядов,
Из цепи вырывая позвонки
И к полюсу стремительно взлетая,
Двойник врезается со звоном в потолок.
Цепь разомкнулась. Слезы высыхают,
Шипя, на том, что прежде было сердцем
И вырвано отныне из груди —
Из груды опаленного металла.
Вот медленно с тяжелым стуком на пол
Легли осколки ребер, плеч и бедер.
Они проснулись.
Мы проснемся,
Когда сумеем повернуться до конца
Захлебываясь кровью, из утробы
Своей он вырвался на мокрый пол,
Рождаясь.
Глава 1
— Мы только что миновали зажим, Ка'итан. П'о этому п'оводу можем вып'ить?
Голос Ридры:
— Нет.
— Как вы себя чувствуете? Мне кажется уже все в п'орядке.
Голос Ридры:
— Голова цела. Руки-ноги на месте.
— Ха? Эй, Б'атчер, п'о-моему она разучилась говорить?
Голос Батчера:
— Нет.
— Оба вы кажетесь чертовски веселыми! Не п'рислать ли п'омощника, что'ы он взглянул на вас?
Голос Батчера:
— Нет.
— Отлично. Мы вошли в спокойную область и я могу выключиться на несколько часов. Что скажете?
Голос Батчера:
— А что сказать?
— Хотя бы «спасибо». Вы же знаете, что я парю здесь на хвосте.
Голос Ридры:
— Спасибо.
— Приходите в себя. Оставляю вас одних. Да, простите, если прервал что-нибудь.
Глава 2
Батчер, я не знала! Я не могла знать!
И эхом в их мозгах пронесся крик: Не могла... Не могла. Этот свет...
Я говорила Брассу, говорила ему, что вы должны говорить на языке без слова «я», и сказала, что не знаю такого языка; но один такой был, совершенно ясно — Вавилон-17!..
Конгруэнтные синапсы гармонично двигались, до тех пор пока не возник образ, и она вывела его из себя, увидела его...
...Отбывая заключение в одиночной камере на Титане, он шпорой царапал на зеленой стене поверх непристойностей, написанных за два столетия заключенными, карту, которую обнаружат после его побега и которая уведет преследователей в противоположном направлении; она видела его камеру — четыре фута пространства, — где он был три месяца, пока его собственные шесть с половиной футов не были истощены от голода до сто одного фунта и где он медленно умирал в цепях голода.
На тройной веревке из слов она выбралась из тюрьмы: голод, лестница, столб; умирать, отличить, брать; цепи, изменения, шанс...
Он взял свой выигрыш у кассира и был уже готов двинуться к выходу по опустевшему ковру «Казино Космика», когда черный крупье преградил ему путь, со странной улыбкой глядя на его мешок, туго набитый купюрами.
— Не хотите ли попытаться еще, сэр? Могу предложить такое, что наверняка заинтересует игрока вашего класса. — Его проводили к магнитной трехмерной шахматной доске с глазированными керамическими фигурками.
— Вы играете против нашего компьютера. При каждой потерянной фигуре ставите тысячу кредитов. Если выигрываете фигуру, получаете столько же. Шах дает или отнимает у вас пять тысяч. Мат дает выигравшему тысячу ставок...
Это была игра, чтобы выровнять его чрезмерный выигрыш.
— Пойду домой и возьму деньги, — обратился он к крупье.
Тот улыбнулся и ответил:
— Дом настаивает, чтобы вы играли.
Она следила, очарованная, как Батчер пожал плечами, повернулся к доске и... в семь ходов дал компьютеру «детский мат». Они молча выдали ему миллион кредитов — и трижды пытались убить его, пока он добрался до выхода из казино. Им это не удалось, но этот спорт был даже лучше игры.
Наблюдая за его действиями и реакциями в этой ситуации, ее мозг бился внутри него, изгибаясь от боли или удовольствия, которые испытывал он, от чуждых эмоций, ибо они были лишены «я» — невыразительные, механические, соблазнительные, мифические. Батчер...
Она пыталась прервать безудержное кружение.
«...если вы все время понимали Вавилон-17, — бушевало в ее мозгу, почему вы использовал и его для игры, для ограбления банка, а днем позже вы утратили все и даже не сделали попытки вернуть что-нибудь себе?»
— Себе? Там не было «я».
Она снова вошла в его мысли и повела его за собой по извивам памяти.
— Свет... вы делаете! Вы делаете! — кричал он в ужасе.
— Батчер, — спросила она, более привыкшая к эмоциональным водопадам слов, чем он, — на что похож мой мозг в вашем мозгу?
— Яркое, яркое движение! — вопил он в аналитической точности Вавилона-17, грубый как камень, чтобы выразить многочисленные образы, рисунки, их сочетание, и смещение, и разделение...
— Это значит быть поэтом, — объяснила она, моментально приводя в порядок мысленные течения. — Но поэт по-гречески значит создатель или строитель.
— Вот он! Этот рисунок. Ахххх! — такой яркий-яркий!
— Такая простая семантическая связь? — она была удивлена.
— Но греки были поэтами три тысячи лет назад, а вы — современный поэт. Вы соединяете слова на больших расстояниях, и их праздник слепит меня! Ваши мысли сплошной огонь, даже тени я не могу схватить. Они звучат как нежная мелодия, которая потрясает меня.
— Это потому, что вас никто и ничто не потрясало раньше. Но я польщена.
— Вы так велики внутри меня! Я вижу рисунок: преступное и артистическое сознание встречаются в одном мозгу с языком, как с нитью, между ними...
— Да, я начала думать о чем-то вроде...
— Летят мысли, имена Бодлер... Аххх!.. и Вийон.
— Это древние французские по...
— Слишком ярко! Слишком ярко! «Я» во мне недостаточно сильно, чтобы выдержать это. Ридра, когда я смотрю на ночь и звезды, то это всего лишь пассивный акт, но вы придаете всему такую окраску — даже звезды у вас окружены еще более яркими радугами!
— То, что вы воспринимаете, меняет вас, Батчер. Но это вам надо.
— Я должен... свет! В вас я вижу зеркало, в нем смешиваются картины, они вращаются и меняются!
— Мои стихи! — это было замешательство от внезапной наготы.
Определения «я» точные и величественные.
Она подумала:
— Вы зажигаете мои слова значениями, которые только мелькают для меня. Что меня окружает? Что такое я, окруженный вами?
Она видела его, совершающего грабеж, убийство, наносящего увечья, поскольку семантическая важность различия мой и твой была разрушена в столкновении синапсов.
— Батчер, я слышала, как оно звучало в ваших мускулах — это одиночество, которое заставило вас убедить Джебела извлечь наш «Рембо», просто чтобы иметь кого-нибудь рядом с вами, кто мог бы говорить на вашем аналитическом языке. По такой же причине вы старались спасти ребенка, — шептала она.
Образы замкнулись в ее мозгу.
Длинная трава шелестела у плотины. Луна Аленно освещала дивный вечер.
Плейнмобиль гудел, подрагивая мощным мотором. В нетерпении он коснулся рулевого колеса концом левой шпоры. Лилл извивалась около него, смеясь.
— Вы знаете, Батчер, если бы мистер Биг узнал, что вы направились сюда со мной в такую романтическую ночь, он был бы очень сердит. Вы действительно хотите взять меня с собой в Париж, когда закончите здесь свои дела?
Невыразимая теплота смешивалась в нем с нетерпение. Ее влажное плечо под его рукой, ее губы красны. Она собрала свои волосы цвета шампанского высоко над ухом. Ее тело возле него переливалось волнующими движениями, когда она поворачивала к нему лицо.
— Если вы обманите меня насчет Парижа, я скажу мистеру Бигу. Если бы я была умной девушкой, я подождала бы, пока вы возьмете меня туда, прежде чем позволить нам... подружиться, — дыхание ее благоухало в знойной ночи.
Он положил ей на плечо вторую руку.
— Батчер, заберите меня из этого горячего мертвого мира. Болота, пещеры, дождь! Мистер Биг пугает меня, Батчер! Возьмите меня от него в Париж! Только не надо притворяться. Я очень хочу уйти с вами, — она едва слышно хихикнула. — Я думаю, я... я вовсе не умная, после всего...
Он прижался ртом к ее губам — и сломал ей шею резким ударом ладони.
Она упала, глаза по-прежнему были открыты. Гиподермическая ампула, которую она собиралась вонзить ему в плечо, выпала из ее руки, покатилась и замерла у педали газа. Он отнес девушку на плотину и вернулся, до бедер вымазанный тиной. Усевшись он нащупал кнопку рации.
— Все кончено, мистер Биг.
— Хорошо. Я все слышал. Утром можете получить деньги. Очень опрометчиво было с ее стороны пытаться мешать мне из-за этих пятидесяти тысяч.
Плейнмобиль двинулся, теплый ветерок высушил тину на его руках, высокая трава расступалась со свистом перед лыжами.
— Батчер!..
— Но это мое, Рида.
— Я знаю. Но я...
— И я собирался добраться до мистера Бига двумя неделями позже.
— Куда вы обещали взять его?
— В игровые пещеры Миноса... И однажды я затаился...
...Хотя это его тело, прижалось к земле под зеленым светом Крета, дыша широко открытым ртом, чтоб не выдать себя никаким другим звуком, это было ее ожидание, ее страх, подавляемый в себе. Грузчик в своем красном комбинезоне остановился и вытер пот носовым платком. Быстрый шаг вперед, хлопок по плечу. Грузчик, удивленный, обернулся, и сильные руки сжались на его горле, шпора вспорола ему живот, и внутренности расплескались по платформе, а затем бежать под оглушительный вой тревожной сирены, прыгать через мешки с песком, сорвать цепь и швырнуть ее в изумленное лицо охранника, который обернулся и стоял с нелепо растопыренными руками...
— Проломил вход и убежал, — сказал он ей. — Маскировка подействовала, и охранники не смогли выследить меня в лавовых полях...
— Откройтесь мне, Батчер. Откройте мне все про побег.
— Это больно, поможет ли? Я не знаю...
— Но в вашем мозгу нет слов. Только Вавилон-17, как мозговой шум компьютера, занятого чисто синоптическим анализом.