Рат бросил трубку на рычаг. Теперь новое произведение бывшего коллеги Рёдера не будет больше пользоваться таким успехом в редакции «Тагесблатт».
Фотография на письменном столе вернула его назад в реальность. Йозеф Вильчек смотрел на него так свирепо, что создавалось впечатление, будто он упрекал его в своей насильственной смерти. Лицо на фотографии казалось комиссару чем-то знакомым. Более знакомым, чем обезображенный труп из котлована и чем ночной преследователь, лицо которого было скрыто тенью от полей шляпы.
Возможно, это усы так изменили его внешность. Во всяком случае, у Рата было такое чувство, что он уже однажды встречался с мужчиной, изображенным на снимке. Еще до его смерти. Но с какого ракурса ни рассматривал Рат лицо Вильчека – в фас или в профиль – при всем напряжении своей памяти он не мог вспомнить, когда и где мог с ним столкнуться. Только в апартаментах Марлоу? Или еще раньше? Гереон отбросил эти мысли. Они мешали ему думать о другом. Возможно, он просто слишком часто размышлял о трупах.
Сейчас было важнее другое. Комиссар понимал, что он, так или иначе, должен быть крайне осторожным. Он не мог позволить себе совершить ошибку. То, что в таком случае парадоксально называлось – допустить максимально много ошибок. Ошибок, которые делали раскрытие дела невозможным и при всем при этом не выставляли в невыгодном свете руководителя следствия. Если Рат и не раскроет это дело, он все равно должен действовать по-умному, то есть достаточно убедительно, чтобы никто не счел его дилетантом или еще хуже: не заподозрил бы в чем-либо или не вышел на след правды.
Гереон вздрогнул. Опять зазвонил телефон.
– Комиссар Рат, криминальная полиция, – ответил он на этот раз, чтобы избежать недоразумений.
– «Нибелунген-Ферлаг», – услышал он женский голос, который, похоже, не намерен был терпеть никаких протестов. – Приемная доктора Хильдебрандта, я соединяю…
Прежде чем Рат успел что-то сказать, дама переключила телефон. Мужской голос на другом конце провода он никогда раньше не слышал.
– Ну, мой дорогой! Старательно трудитесь в последние дни? Я сижу здесь как раз над последней версией корректуры. То место, где вы писали об иудаизации полицейского аппарата…
– Господин доктор Хильдебрандт, я полагаю? – перебил собеседника полицейский.
На другом конце провода воцарилось молчание. Издателю потребовалось некоторое время, прежде чем он собрался с мыслями.
– С кем я говорю? – спросил он, откашлявшись.
– Криминальная полиция Берлина. Если вы хотите заявить о преступлении, то вы обратились по адресу. По остальным вопросам я советую вам набрать другой номер…
Хильдебрандт отключился.
Рат выронил трубку. Лицо на письменном столе его предшественника смотрело на него, как будто хотело сказать: «Эй! Забудь Рёдера! Займись мною! Это мое досье!»
Святой Йозеф.
Именно святого ему пришлось закапывать!
В большинстве случаев преступный мир Берлина раздавал титулы своим парням, исходя из других выдающихся качеств, так что там значительно чаще можно было встретить взломщиков сейфов по кличке Вилли или Нож Эди, чем святых. Но Вильчек создал бы проблемы любому индейскому племени при присвоении прозвищ. Собственно говоря, он сделал все и при этом не сделал ничего стоящего. О том, в чем состояла его непосредственная специализация, в досье, во всяком случае, не было никакой однозначной информации. Похоже, в послевоенные годы этот человек подвизался во всех сферах деятельности, но только нелегально, и его постоянно задерживали. Кажется, слово «винегрет» было придумано специально для картотеки преступлений Вильчека. Список начинался простыми кражами, за ними следовали взлом, лжесвидетельство и фальсификация документов, а завершалось все опасным телесным повреждением. Все про все составляло два года предварительного заключения и пять лет тюрьмы, чего вполне хватило для рекомендации в «Беролину».
Кроме того, Рат выудил из этого досье еще более интересную информацию: Йозеф Вильчек входил в объединение Красного Хуго, которое, в свою очередь, подчинялось доктору М. – еще одно свидетельство того, что Иоганн Марлоу, должно быть, натравил Йозефа на него.
Официально дело Вильчека привело к другим выводам: теперь полиция искала убийцу в уголовных кругах. Настало время попробовать «Беролину» на зуб. Подходящее задание для новичка. Гереон немедленно отправил Йенике в район лачуг – в «Мулакритце», уголовный притон, который был любимым местом пребывания Красного Хуго. Иоганн Марлоу – Рат был в этом почти уверен – никогда бы не решился зайти в такое заведение. В крайнем случае он отправил бы туда своего китайского телохранителя, чтобы тот доставил шефа «Беролины» в ожидающий автомобиль. Таким образом, не возникало опасности, что новичок расстроит планы доктора М.
Фальшивый след, который казался многообещающим. Что еще комиссар мог себе пожелать? Еще, конечно, чтобы Червински и Хеннинг нашли как можно меньше людей в многоквартирных домах в районе между Коппештрассе, Мюнхебергштрассе и Силезским вокзалом, которые могли бы дать показания. Жители этого квартала были не особо словоохотливы, тем более с полицейскими. Гереон надеялся, что эти два эксперта из убойного отдела максимально долго и абсолютно бессмысленно будут ходить по домам, а также – что им не придут в голову идиотские мысли и они не станут приводить собственные соображения и делать выводы.
Он попросил Кристел Темме начисто переписать собранные показания рабочих-строителей. С этой стороны ему пока не грозила никакая опасность. Допрос прораба тоже прошел как нельзя лучше. По показаниям Лауффера практически невозможно было точно определить, когда труп поместили в бетон, а рабочие давали еще более расплывчатые сведения, чем их шеф, так что в конечном счете днем совершения преступления считалась скорее суббота или воскресенье, нежели пятница. И на оба вечера у комиссара по уголовным делам Гереона Рата – если дело действительно дойдет до крайности – было абсолютно твердое алиби, свидетелем которого являлись сотрудники полиции и стенографистка. Он надеялся, что ему никогда не придется этим воспользоваться, но еще не все следы, которые указывали на него, были ликвидированы.
На письменном столе Рёдера опять зазвонил телефон. Гереон снял трубку.
– Объединение «Александрия». Услуги любого рода. Кого вам надо отправить на тот свет?
– Я оценил вашу шутку, господин Рат! – ответили ему. – Но она уже так стара, что пора с ней покончить.
Кажется, это был не журналист и не издатель. Голос показался комиссару знакомым.
– С кем я говорю? – спросил он.
– Это Шварц. Вы можете выкроить немного времени и приехать на Ганновершештрассе? Или вы предпочтете разыгрывать телефонного шута?
Судебный медик. Рат вздохнул. По крайней мере, звонили не из секретариата шефа.
– А вы шустрик! – воскликнул Гереон. – Вскрытие уже завершено?
– Нет. Но я подумал, что вы могли бы присутствовать на вскрытии и тогда получили бы результаты уже сегодня вечером.
Это, должно быть, была своего рода проверка на храбрость. Врач хотел испытать новичка. Был ли он тряпкой или способен был выдержать испытание?
Рат решил, что сможет с этим справиться.
– Я буду у вас через час, доктор, вас это устроит?
Не прошло и двух недель с тех пор, как он в последний раз проходил через эту дверь. Рат еще раз глубоко вздохнул, прежде чем войти в здание из желтого кирпича на Ганновершештрассе. Здесь все началось. Он, негодуя, распахнул дверь, которая вела из фойе в демонстрационный зал. На пути к прозекторским ему пришлось идти мимо стеклянной стены, за которой, как в зловещем музее восковых фигур, были выставлены неидентифицированные трупы, обнаруженные в Берлине. Здесь в течение трех дней лежал и труп Бориса, но не нашлось никого, кто бы опознал этого человека. Никого, кто хотел бы его опознать. Гереон, однако, был уверен, что в городе были люди, которые знали и имя, и фамилию погибшего русского. Такие, как Алексей Кардаков или Светлана Сорокина. И, вероятно, также Иоганн Марлоу. Но, очевидно, у них были серьезные причины, чтобы не сообщать об этом в полицию.
Прозекторская была еще закрыта, и полицейский остановился перед дверью. Что его ждало за ней? Хотел ли Шварц его всего лишь шокировать? Или он обнаружил что-то, с помощью чего намеревался привести его в замешательство? Рат попытался сбросить с себя очередной приступ психоза. Темнота, дождь… Никто не смог бы опознать мужчин внизу, во дворе.
Гереон очнулся от своих размышлений, когда вращающаяся дверь распахнулась, и в коридор энергичными шагами вошел доктор Шварц в развевающемся халате.
– Добрый день, господин комиссар, – сказал судебный медик и протянул ему руку. – Ну, пойдемте.
Ключи на связке громко клацали, когда он открывал дверь. Рат последовал за ним в помещение, в котором на мраморном столе уже лежал накрытый простыней труп. Полицейский проследил за тем, как Магнус Шварц подошел к раковине и стал тщательно мыть руки. На его белом халате были видны небольшие брызги крови. Элегантный образ этого мужчины мало сочетался с его профессией судебного медика. Как и с его грубоватым юмором.
– Мой первый опыт в качестве специалиста по бетону, – сказал Шварц, подойдя к столу для вскрытий.
– Я думаю. Трупы в бетоне – редкое явление, не так ли? – Рат надеялся, что врач Шварц не заметит нервозности, с которой он явился сюда.
– Я бы не сказал, мой друг, – возразил Шварц. – В Берлине сейчас много строят, и некоторых умерших не удостаивают подобающей могилы. – Он подмигнул Гереону. – Я даже не хотел бы знать, сколько новостроек возведено в этом городе на костях. Но этому пусть удивляются археологи через тысячу лет.
Он снял с трупа белую хлопчатобумажную простыню. Вильчек выглядел сейчас значительно чище, чем в котловане.
– Я позволил себе уже кое-что подготовить, – сказал медик Шварц, – чтобы вы не теряли слишком много времени.
Голова Йозефа выглядела, как пивной бокал с открытой крышкой. Шварц заранее аккуратно вырезал по кругу верхнюю часть черепа, чтобы добраться до мозга. Спасибо и на том. По крайней мере, он освободил Рата от жуткого звука пилы по кости, который тот восприним