Оперативники отправились по кабинетам, а Цёргибель с Бёмом остались в конференц-зале. За дверями зала их уже дожидались репортеры, которых только что поносил начальник полиции. На этот раз их не устроят его старые истории – в этом можно было не сомневаться. Убийство полицейского на Бюловплац, в то время как коммунисты еще скорбели о погибших во время майских беспорядков, не было для столичной прессы повседневным событием. Гереон заметил лишь несколько враждебных взглядов, и они относились не к начальнику полиции, а к нему. Вайнерт был прав: некоторые репортеры были обижены на комиссара за его выступление накануне.
– Кровожадная банда, – услышал Рат рядом с собой тихий голос Бруно. Они быстро протиснулись мимо журналистов. В коридоре Гереона и Вольтера окружили коллеги. Поскольку Йенике был их партнером, со всех сторон сыпались слова утешения. Некоторые даже выражали свои соболезнования, как будто умер их близкий родственник, большинство же обещали найти «тех свиней, которые сделали это» или «покончить, наконец, с большевистской шпаной» – короче говоря, они клялись в кровавой мести. Рат надеялся, что повседневная суета скоро снова заставит их вести себя более разумно.
Он отправился вместе с Дядей в их прежний кабинет. Оба бывших партнера убитого должны были обследовать его письменный стол.
– Кто бы мог подумать, что мы так скоро снова будем работать вместе, – сказал Бруно.
Рат вымученно улыбнулся.
– Я предпочел бы, чтобы это были более приятные обстоятельства.
Гереон, собственно, не рассчитывал найти что-то новое. Он знал протоколы Йенике – они все были подшиты в дело Вильчека. Но никогда наверняка не знаешь, что тебя ждет. Ассистент по уголовным делам занимался своей бумажной работой еще в старом кабинете, потому что в инспекции А не было места. Бывший кабинет Рёдера был рассчитан на одного человека, и во время их утренних совещаний с Хеннингом и Червински кто-то всегда вынужден был сидеть на торце стола, несмотря на то, что они приносили стул из осиротевшей приемной.
Они действительно не обнаружили в ящиках письменного стола ничего особенного. Один регистратор, в котором были подшиты служебные инструкции прусской полиции, план операции по делу «Водолей», спортивная часть «Фоссише Цайтунг», пара рукописных записок по делу Кёнига и несколько порнографических фотографий, на которых некоторые лица были обведены жирной линией – копии, которые они сделали, чтобы идентифицировать исполнителей.
– Не очень результативно, – сказал Бруно, когда содержимое всех ящиков разложили на столе.
Рат кивнул. Он подумал о том, что убитый коллега был таким же новичком в «замке», как и он сам. Но чего-то не хватало. Чего-то, что он еще сегодня утром видел в руке Йенике.
– У Штефана не было черного блокнота? – спросил Гереон Вольтера. – Было бы интересно посмотреть, что он туда записал.
– Был. Но он всегда его убирал. Это было святое, блокнот просто так никогда не валялся. Может, его взял Бём.
– Надо будет ему об этом сообщить.
Бруно задумчиво кивнул.
– Давай тогда все его вещи положим в коробку и передадим коллегам Бёма, – предложил он. – И приложим к этому небольшой отчет, чтобы комиссия по расследованию убийств тоже знала, почему у парня в ящике лежали порноснимки. Иначе у них могут возникнуть идиотские мысли.
– Ты можешь этим заняться? – спросил Рат. – А то мне еще надо подготовить для Бёма дело Вильчека.
– Ты думаешь, что его смерть как-то с этим связана?
Комиссар пожал плечами:
– Если это так, то его гибель на моей совести. Я ведь послал его в квартал лачуг.
Бруно положил ему руку на плечо.
– Оставь, не упрекай себя. Просто наша профессия опасна. И кто скажет, что это были не коммунисты?
– Ты действительно так думаешь?
– Я в любом случае считаю их на это способными. «Рот фронт» запрещен, но это не означает, что он больше не существует. Этим запретом их всего лишь припугнули, как дикое животное. А животное, если оно запугано, может как следует укусить.
– Я хотел бы, чтобы ты оказался прав.
– Выше голову, мой мальчик! Это ужасно – потерять коллегу. Поэтому не нужно еще дополнительно терзать себя упреками!
Уже вечером газеты сообщили об убийстве полицейского. На вокзале Александерплац Рат купил вечернее издание «Тагес-блатт» и прочел его в поезде. Цёргибель откровенно использовал смерть Йенике в своих целях. Он ловко избегал высказывать какие-то подозрения – официально расследование велось во всех направлениях. Но все же из его описания места преступления и сопутствующих факторов напрашивался только один вывод: полицейский стал жертвой нападения коммунистов.
Крикливые газеты на стенде у газетного киоска тоже пестрели соответствующими заголовками на титульных страницах. Правда, сформулированы они были в виде вопроса, но это не меняло эффекта. «Тагесблатт» ограничился, правда, простым заголовком «Убит полицейский», но под сухой строчкой были описаны все подробности, о которых Цёргибель поведал на пресс-конференции: о том, что коммунисты сегодня утром собрались на несанкционированный политический митинг перед домом Либкнехта, вблизи от места преступления, и что уже днем на месте преступления прусскую полицию обругали, назвав ее «убийцей рабочих».
Бруно был прав: упреки самому себе ничего не принесут. В смерти Йенике виновен только тот, кто приставил ему к носу пистолет и нажал курок.
Насколько хорошо он взаимодействовал со своим прежним шефом, ему невольно подтвердил Бём, которому он до этого принес дело Вильчека. Рат приложил к нему листок с некоторыми замечаниями. Это были объяснения, почему он отправил Штефана для расследования в «Беролину». То, что он написал, было отчасти и оправданием самого себя.
– Что это? – спросил Вильгельм, глядя на лист бумаги с таким видом, будто Рат сунул ему в руку использованную туалетную бумагу.
– Это некоторые указания по ходу расследования… – начал было комиссар, но Бём прервал его.
– Юный друг, я не знаю, достаточно ли это ясно вам, – повысил он голос, – но здесь я руковожу следствием. И я не нуждаюсь ни в ком, кто давал бы мне указания!
Гереон шлепнул регистратор на стол Бёма и молча вышел.
Что за придурок! Уже сейчас в таком психозе. И нужно ему такое обращение?
Пусть Вильгельм «утюжит» других, если ему это доставляет удовольствие, а с Гереоном Ратом такие игры не пройдут. Когда комиссар думал о самовластном следователе, он все с более сильным нетерпением ждал того дня, когда сможет скомпрометировать его делом «Водолей». Сейчас оно все равно отложено в долгий ящик, как и дело Вильчека. Временные «висяки». Но вечно Цёргибель это терпеть не будет. Рат не думал, что советник по уголовным делам Геннат согласится на то, чтобы сконцентрировать все силы его инспекции А на одном-единственном деле. Понятно, что в расследовании убийства огромную роль играет время. Первые один-два дня, исходя из опыта, являются самыми важными. Если в течение этого времени не достичь серьезных результатов, то, как правило, это означает, что расследование затянется на недели и превратится в изнурительную и напряженную работу.
Вечер сложился иначе, чем Рат себе это представлял.
Еще поднимаясь по лестнице на Нюрнбергерштрассе, он увидел перед дверью своей квартиры чемодан. Его чемодан. А рядом с ним большую, перевязанную шпагатом картонную коробку. Рат открыл дверь квартиры и поднял чемодан. К его удивлению, он был довольно тяжелым.
Элизабет Бенке, должно быть, услышала, как он вошел, и уже ждала в прихожей. У нее был такой взгляд, будто она надзирала за детьми во время перемены в монастырской школе, а он справлял нужду в школьном дворе.
– Что вам здесь еще надо? – спросила хозяйка. – Забирайте ваши вещи и уходите!
Она опять обращалась к нему на «вы». Похоже, эта женщина была настроена серьезно. Только ее жилец не мог воспринимать это всерьез.
– Чемодан может вводить в заблуждение, но я не собирался никуда ехать, – сказал он. – Так уж вышло, что я здесь живу.
– А я так не думаю, господин Рат.
– Что за глупости?
– Это вовсе не глупости, когда квартиросъемщик нарушает домашний распорядок!
– Так что произошло на этот раз? – Рат не понимал, в чем состоит его вина.
– Вы должны внимательнее прочитать ваш договор аренды! Визиты дам категорически запрещены и могут явиться причиной досрочного расторжения договора.
Так вот откуда дул ветер! Но почему только теперь? Если Элизабет видела Шарли, почему она тогда не устроила театр еще на прошлой неделе?
– Я не понимаю, о чем ты… о чем идет речь.
– Не притворяйтесь, господин комиссар! – Хозяйка засмеялась агрессивно и в то же время истерически. Ее смех походил на ржание. – Или это вы носите такие вещи? – Она подняла вверх дамский чулок из искусственного шелка. Гереон узнал его. Такие чулки были на Шарлотте в минувший четверг. Где только Бенке его нашла?
– Как вам пришло в голову копаться в моих личных вещах? – возмутился он.
– Копаться? Я меняла постельное белье! Как обычно, в среду! И это было в вашем пододеяльнике. Вы можете объяснить мне, как это туда попало?
– Я не думаю, что это хоть как-то вас касается, моя дорогая фрау Бенке!
Эта ссора зрела уже несколько дней. Как гроза, которая, наконец, разразилась и уничтожила давящую духоту.
– Меня касается в значительной степени то, что вы принимаете даму в вашей комнате, несмотря на строгий запрет! – заявила Элизабет.
– Я не знал, что здесь монастырь!
– Это не монастырь, господин Рат, но моя квартира! И если вы не придерживаетесь моих правил, вы должны понести наказание.
Рат в этот момент нес не только наказание, но и свой чемодан. Он поставил его на пол.
– Значит, вы расторгаете договор, – посмотрел он на хозяйку.
– Да. – Она покопалась в своем кошельке и протянула ему пару купюр. – Вот.
– Что это?