– А вы любопытны.
– Профессиональная болезнь. Но этот вопрос носит исключительно частный характер.
– «Красной крепости» больше не существует, – сказала Светлана, и в ее голосе опять послышалась жесткая нотка. – То, что все еще так называется, не заслужило этого имени.
– А золото?
– Оно в надежном месте.
– Марлоу нашел тайник, не так ли? Без всякого плана. И он все же отдал им вашу долю?
– Золото уже давно продано. Каждый получил то, что ему причитается.
– А Марлоу больше всех. – Рат кивнул. – Значит, сделка осуществилась. В таком случае вы можете мне признаться, как вы его провезли?
– Зачем вам это знать?
– Потому что я не могу этого понять. Я предполагаю, что золото было в цистернах.
– Верно. Только внешние стены цистерн были из стали, а внутри они были покрыты толстым слоем золота.
– И как оно туда попало? Вагоны прибыли не из России, а из Восточной Пруссии.
– Но они были изготовлены в России.
– Каким образом?
– Моя семья не эксплуатировала крепостных, а занималась промышленностью. Поэтому и возникло состояние Сорокиных. В Санкт-Петербурге мы владели вагонным заводом. Когда началась война, мой отец уже вложил огромные имущественные ценности в золото. А когда большевики совершили революцию, он его расплавил. Потом была изготовлена серия вагонов, и лишь немногие посвященные знали, какую ценность они представляли.
– Но не для российской ширины колеи.
– Нет. Большевикам не должна была прийти в голову идея конфисковать их для своих собственных целей. Отец хотел вывезти их из страны. На все вагоны уже были сделаны заказы из заграницы от семей, с которыми он был в дружеских отношениях.
– Одна из них из Восточной Пруссии.
– Верно.
– В таком случае золото уже несколько лет находится в Германии?
– Нет. Во время Гражданской войны было невозможно вести обычную торговлю. Коммунисты создавали тогда множество проблем. Это продолжалось почти десять лет, и лишь тогда вагоны, наконец, смогли пересечь границу. Что касается иностранной валюты, то здесь большевики слабы.
– Покупателем были «Объединенные маслобойные заводы Инстербург»?
– Они принадлежат одному хорошему другу. Он был в это посвящен.
– А почему он просто не послал вагоны в Берлин? К вам?
– Это обратило бы на себя внимание. Слишком многие знали о золоте. Некоторые знали меня лично и только и ждали, что я начну что-то предпринимать.
– А что с остальными членами вашей семьи?
– Их больше нет в живых.
– Значит, все кружили над вами, как коршуны.
– Из-за этого мы с Алексеем и затеяли это представление. Мы подумали, что если все сконцентрируются на грузе, то никто не обратит внимания на вагоны.
– И поэтому Марлоу был вынужден заказать в Ленинграде химикаты, которые ему было намного проще получить на Рейне…
Графиня улыбнулась, и было похоже, что она уже давно этого не делала.
– Химический комбинат раньше тоже был предприятием Сорокина, – сказала она. – Это уже вызывало подозрение. Но что было делать?
Чуть позже Рат спустился вниз по лестнице в свою квартиру. Он шел так же тихо, как и поднимался наверх. Тысячи мыслей роились у него в голове, но теперь он знал, что ему делать. Точно знал. Он опять хотел чувствовать себя комфортно в своей шкуре.
Гереон взял из кладовой ключ от квартиры коменданта. Леннартц начал обклеивать квартиру обоями, но мрачный чулан, в который предыдущий комендант поместил свой хлам, он не тронул. Здесь все выглядело как обычно. Старая пишущая машинка Шеффнеров все еще стояла на своем месте – она относилась к инвентарю. Рат сел на стул и вытащил из ящика несколько листов бумаги, а потом начал печатать и изложил на бумаге все. Всю историю. С точки зрения простого шарфюрера штурмового отряда Германна Шеффнера. С каждой буквой, которую он печатал, полицейский чувствовал, насколько легче становилось у него на сердце.
Вдали виднелось восемь дымовых труб электростанции Клингенберг и большой зал Гёрлитцкого вокзала, выделяющиеся среди моря домов в Кройцберге. Рат наслаждался панорамой. На этот раз он мог ею наслаждаться. Тот же самый вид, что и тогда. Только на этот раз не омраченный ощущением головокружения. Достаточно высокая балюстрада защищала посетителей расположенного под крышей ресторана «Карштадт» от случайного падения на площадь Германнплац.
Сегодня открылся новый торговый центр, и здесь царила неописуемая суматоха. Гереон договорился встретиться с Вайнертом, и тот предложил для встречи сад под крышей, потому что у него все равно были там какие-то дела. Здание «Карштадта» показалось Рату подходящим местом для беседы. Возможно, потому, что вся история началась именно здесь, когда будущий торговый центр был еще строительной площадкой, по которой он однажды гнался за Францом Краевски. Площадкой, где Бруно Вольтер спас ему жизнь. Старший комиссар по уголовным делам Бруно Вольтер несколько дней тому назад был посмертно награжден начальником полиции за проявленное мужество.
Площадь Германнплац изменила свое лицо. Песочного цвета колосс доминировал на площади и казался здесь столь же неуместным, как и ацтекская пирамида. Как две ацтекских пирамиды. Этакий образчик современной гигантомании с двумя башнями, расположенный именно в Нойкёльне, где еще несколько недель назад полиция и коммунисты вели кровавые уличные бои! Рат сомневался, что гигантский торговый центр превратит рабочий квартал в часть Нью-Йорка, но жители Берлина уже несколько недель с нетерпением ждали его открытия. И они полюбили торговый центр с первого дня.
И, похоже, прежде всего им полюбился ресторан под крышей. Гереон сначала вообще не мог отыскать Бертольда в этой сутолоке. Но журналист нашел место, да еще и с прекрасным видом на город. Пожалуй, даже с лучшим видом. Наверное, это удалось ему благодаря его удостоверению представителя прессы. Возможно, он даже лично пил кофе с господином Карштадтом.
Вайнерт бросил свое пальто на стоящий напротив стул. Когда он встал, чтобы поздороваться с Ратом, один чрезмерно бойкий тип чуть было не вырвал у него стул, и журналист наградил его строгим взглядом. Затем бывшие соседи сели.
– Я уже заказал тебе кофе, – сказал Бертольд. – Пока подойдет официант, пройдет целая вечность.
Комиссар кивнул. В окружавшем их гуле голосов было трудно расслышать слова. С трудом верилось, что в этом хаосе вообще кого-то обслуживали. Но официанты виртуозно сновали между столами с поднятыми вверх подносами, как цирковые артисты.
– Прекрасное, спокойное местечко, – сказал Рат.
Вайнерт рассмеялся.
– Здесь на нас меньше обратят внимание, чем если бы мы встретились на одинокой поляне среди леса.
– Может быть. Каждый разумный человек сегодня встречается с кем-то в любом другом месте, только не здесь.
Официант поставил на стол два кофейника с кофе, получил деньги и мгновенно исчез, растворившись в суете.
– Ты хотел о чем-то поговорить? – спросил журналист. – Неужели у тебя наконец есть что-то для меня?
Прежде чем ответить, полицейский закурил.
– Да, есть.
Бертольд удивленно посмотрел на него.
– В самом деле?
– Не то, что ты думаешь.
Конечно. Ворон ворону глаз не выклюет.
– Смирись с тем, что ты на ложном пути, – сказал Гереон. – В повседневной жизни полицейских такое случается постоянно.
– Я не полицейский, я журналист.
– С определенной долей фантазии.
– Эта торговля оружием – не фантазия. Карабины и автоматические пистолеты с инвентарными номерами полиции и рейхсвера используются на военных учениях «Стального шлема». Мой информатор не сошел с ума.
– Уже несколько недель ты морочишь мне голову этой ерундой.
– Да потому что вы неожиданно вознесли до небес сотрудника, у которого рыльце в пушку больше, чем у кашубского свинопаса!
– Старший комиссар Вольтер с тяжелыми ранениями, полученными им при исполнении служебных обязанностей, оказался в больнице.
– Ты знаешь, это прозвучало сейчас, как молитвенный барабан. Вольтер был несгибаемым членом «Стального шлема». Цёргибель не раз это опровергал. И он принадлежал к группе старых фронтовых товарищей. Это мне известно от Бенке.
– «Стальной шлем» – это союз фронтовиков. Многие полицейские были участниками войны.
– Но не все обучают стрельбе молодых людей для военизированного объединения. Чтобы рейхсвер со временем, когда он будет вновь мощным и значимым, имел достаточно обученных солдат. Ведь рейхсвер состоит почти только из офицеров. А простых солдат готовят в правых незаконных вооруженных формированиях, таких, как «Стальной шлем», «Шарнхорстбунд», «Викинг» или что-то наподобие этого. Они ведь все вскармливаются рейхсвером и его денежными тузами из оборонной промышленности. А теперь прибавились еще и националисты со своими штурмовыми отрядами.
– Это проблема рейхсвера, а не прусской полиции.
– Есть объединения, связанные с полицией, – по крайней мере, были, я это знаю. Только не могу это доказать. Полиция в любом случае не так уж демократична, как этого хотелось бы социалистам.
– Полиция не занимается политикой, она обеспечивает правопорядок.
Вайнерт покачал головой.
– Скажи мне только одно: ты сам тоже так считаешь?
Рат сделал последнюю затяжку и, пустив над столом облако дыма, загасил сигарету в пепельнице. В последние недели он то и дело уговаривал себя, что Бруно Вольтер получил свое заслуженное наказание. Хотя вообще-то Гереон никогда в это не верил. Начальник полиции сделал из Вольтера героя, и пресса проглотила эту историю. Историю, которую контролировали члены «Стального шлема», присутствовавшие тогда при этом на вокзале Остбанхоф: если они хотели подвергнуть сомнению официальную версию полиции, они должны были бы свергнуть с пьедестала своего человека, героя Бруно Вольтера. О том, чтобы этого не случилось, позаботился Руди Шеер, который, правда, потерял доступ к оружию в стройнадзоре Шарлоттенбурга, но, как и прежде, имел вес в «Стальном шлеме». Рат между тем узнал: с Вольтером поступили бы точно так же, как и с Шеером, если бы он выжил после полученных травм: его бы отстранили от дел, но не наказали бы. Ничего другого начальник полиции никогда не предпринимал. И даже такой человек, как генерал-майор Зеегерс, не подвергся абсолютно никакому наказанию. Вся эта комедия была противна Гереону, однако он не мог говорить об этом с Вайнертом.