Поэтому Вениамин хвалился какими-то глупыми небылицами, все больше переходя на выдумки. То он обогнал кого-то из самых быстрых парней в деревне, хотя это было невозможно. То заборол бы здоровенного Дениса. Да, заборол бы, заборол… и хоть руки тонкие… чего уж там, хилые, нашел бы силы и заборол!
Все это время дядя Олег слушал спокойно, даже как-то непривычно отстраненно. Казалось, его мало интересовало, что конкретно говорит Вениамин. Как будто он слушал рассказ «в целом», не обращая внимания на детали.
От этого Вениамин все больше распалялся. И, наконец, решил «поразить» дядю Олега, как он думал, тем, что ему точно должно понравиться.
– А знаете… знаете, дядь Оле-г-г, – Вениамин глубоко икнул, – знаете, я у Машки-то, ну у Машки… под трусами-то видел. Видел! – еще громче произнес он и опрокинул сразу половину стакана.
– У какой Машки? – дядя как будто заинтересовался, а сам смотрел на Вениамина с мудрым прищуром.
– Так это… это… у Никитинской… дом, где пруд-вонючка, ну Машка-белявка, – и Вениамин ухмыльнулся всеми своими короткими узкими зубами.
– Аааа! – уважительно протянул дядя Олег. – Это дело, молодец.
– И то… – не знал, что еще добавить Вениамин. Кажется, поток вранья иссяк. Сил больше не было, он повесил голову.
– Хочешь дальше воровать? – вопрос прозвучал неожиданно.
– Ик-к? – не знал, что ответить Вениамин.
Ощущение от гладкого холодного металла добычи, лежащей в кармане, грело душу. Еще больше грели мысли о том, что он купит себе на огромные пятьдесят, а может, и семьдесят рублей, вырученные от продажи цепочки. В уме Вениамин уже сотни раз подсчитал простую и понятную математику. Раз цепочка стоит триста пятьдесят рублей, барыгам можно сдать за сто. Конечно, он поделится с дядей Олегом. Это ж его идея и схема. Но все равно останется пятьдесят рублей. А если поторговаться с барыгами, то, может, и все семьдесят. Сознание рисовало картинки с настоящим мопедом «Карпаты», пусть стареньким, пусть подкрасить надо будет. Но настоящим! Такого нет ни у кого в деревне. Только у зажиточного сына Юрия Ивановича был самодельный мопед, с мотором от бензопилы. А тут «Карпаты»! Правда, «Карпаты» стоили сто, а то и сто пятьдесят рублей. У Вениамина появлялись мысли не делиться с дядей Олегом, а все деньги забрать себе, но он всячески гнал их.
– Воровать? – то ли вопросительно, то ли отрицательно переспросил Вениамин.
– Да. Воровать, – подтвердил дядя Олег и протянул ему целую «Яву».
Вениамин с охотой закурил. Раньше он докуривал только окурки от сигарет дяди. А тут целая!
– Во-ро-вать, – опять повторил Вениамин, как будто пробуя слово на вкус.
– Помнишь, что я тебе говорил, когда мы с тобой встретились первый раз?
– Не-е-ет, – растерянно протянул Вениамин.
– Так вот, – дядя Олег глубоко затянулся и выпил большую порцию коньяка. Вениамин хотел налить себе еще, но тот остановил его. Мальчишка беспрекословно подчинился. Он понял, сейчас будет что-то важное. – Можешь еще показать цепочку?
– Да, да. Вот она, – Вениамин охотно положил цепочку на стол.
– Вот это, – дядя Олег взял цепочку и подбросил ее на ладони, – дорогой Вениамин, то, о чем я тебе говорил. Все равно что бутылку украсть или мешок с картошкой. Так только глупые воруют.
Вениамин хотел было возразить, но дядя Олег одобрительно махнул.
– Я сейчас не про тебя. Ты молодец, все чисто сделал, точно, хотя и в первый раз. Я имею в виду в целом, если цепочки продолжишь воровать, то рано или поздно попадешься. Надо по-крупному воровать, если уж хочешь воровать. Иначе лучше вообще не воровать.
– Это как так? Ведь триста пятьдесят рублей, дядь Олег! Разве это не по-крупному? Это ж не бутылка водки-то…
– Триста пятьдесят рублей! Это же не триста пятьдесят тысяч рублей.
Вениамин подумал, что тот шутит, однако старший товарищ, кажется, еще ждал от него какой-то реакции.
– Но как же… – только и смог вымолвить он.
Мысль о трехстах пятидесяти тысячах рублей казалась такой же далекой, как, например, Москва, родом из которой была его мать, а может, и того дальше. Но дядя Олег редко говорил просто так. Он часто шутил, однако всегда было заранее понятно, шутит или нет. В этот раз, кажется, говорил серьезно. Или Вениамину спьяну так чудилось?..
– Как? Завтра мы эту цепочку… вернем!
– Как?! – Вениамин обмер от такого.
– А вот так.
Дядя Олег посвятил Вениамина в свой план. Он рассказывал долго, медленно, некоторые моменты объяснял очень подробно и по несколько раз.
Это было удивительно! Еще недавно Вениамина удивляло, что он смог провернуть четыре таких действия, как отвлечь продавщицу, привязать леску, вернуться на следующий день, когда будет другая продавщица, отвлечь и ее, дернуть за привязанную леску, всем телом перегнувшись через витрину.
Но такое!.. Чтобы устроить такое, нужны мозги дяди Олега. Не поверить в новый план Вениамин не мог. Когда дядя Олег рассказывал, он очень точно и подробно все описывал. Словно сам уже это видел, и не один раз. Больше всего Вениамина поразило, как точно он описал поведение одной и второй продавщицы в тот или иной момент, их реакции и то, как ими можно управлять.
Откуда он все это знает, Вениамин мог только догадываться, но не верить не мог.
Больше всего обрадовал финал плана, в котором он, Вениамин, мелковатый, с короткими кривыми ногами, доставшимися ему от проклятого ненавистного отца, и светло-русыми жидкими волосами, глазами немного на выкате… это, кажется, от матери… так вот, он, слабый… тот, кого мог побить практически любой в деревне… в конце плана дяди Олега должен будет совершить нечто невероятное: уехать из деревни, добраться сначала до Брянска, потом, на другом поезде, в Москву. И не только уехать, но и остаться там жить. Навсегда.
В конце Вениамин сидел, открыв рот. Между пальцами потухла, дотлев до самого фильтра, козырная «Ява»[39]. Опьянение улетучилось. Или так только казалось? Во всяком случае, Вениамину этого хотелось. Он боялся, что из-за мутной головы забудет что-то важное из рассказа дяди Олега, и очень ругал себя за то, что напился (чем-то унизительно было похоже на отца и деда), и за то, что хвалился перед дядей Олегом всякими небылицами. Пока тот… пока тот выдумывал такой план! Опять это чем-то напоминало ему отца и деда, таких ненавистных, таких слабых и глупых.
Но, кажется, он точно начал трезветь и еще больше себя ругать. В памяти даже возникли фигуры отца и деда, как они сидят на кухне, плескают мутный самогон мимо стаканов, от этого газеты, подстеленные вместо скатерти, приобретают гадкие сине-серые наплывы. Что-то больно кольнуло внутри. Тогда Вениамин раз и навсегда твердо пообещал себе больше ни за что не напиваться.
– Ну, как, принимается? – Дядя Олег хотел подлить ему коньяка, но на этот раз уже Вениамин его остановил. – Вот это правильно.
– А вы?
– Что я?
– Вы поедете со мной или?..
– Я-то? – Дядя Олег выпил до дна все, что было в кружке. – Я в другое место поеду. С тобой потом встретимся, когда ты устроишься. Это твоя задача. Понял? – почти строго сказал он.
– Понял. Но, но… – хотел дальше по-детски запротестовать Вениамин.
– Ну! – махнул дядя Олег. – Давай так посидим. Договорились, значит, надо немного помолчать.
Когда совсем стемнело, Вениамин вышел в сени. Домой идти не хотелось, но нужно было отдохнуть и выспаться перед важным днем. Может быть, самым важным в его жизни.
– Все запомнил?
– Запомнил, – Вениамин понимал, что во всем этом есть нечто еще более важное, чем его завтрашнее «дело» и последующий побег в Москву.
– Хорошо, – дядя Олег протянул руку. – И помни, что я тебе сегодня сказал.
– Да, дядя Олег, – кивнул мальчишка и со стыдом заметил, что, кажется, слезы подступают к глазам.
В этот момент Вениамин почувствовал, что дядю Олега он больше никогда не увидит.
Глава 3. Богдан
<Россия, 1990-е годы>
В подъезде смертью пахло, темень и не видно ни хрена. Подъезд как подъезд, но смерть здесь была.
Я ее заранее чую, еще со времен зачисток. Тогда думал, что все из-за запаха. Запах от трупов поначалу такой, как в сливовом саду, в деревне. Сливовые кусты так пахнут вечером, после того как весь день жарко. Типа, деревья и всякая зелень воняют как-то так, по-особому, когда солнце долго их нагревает.
Ни с кем за эту тему не базарил, но выжить помогло. Даже Сергуше не говорил. Да и хер ли там говорить, что смерть сливами, что ль, пахнет? Такую тему стремную даже в Афгане никто не понял бы. И правильно, что не рассказывал. Потом оказалось, не в запахе дело.
Зачистки повторялись все чаще. Значит, больше смертей. Вот я и начал косуху[40] сразу чуять, долго не соображал. Даже раскаленное солнце Джелалабада не вытянет из туши запах за пять минут. Оказывается, запах был ни при чем.
От смерти какое-то, блин, чутье «выхода», что ли, когда видишь дверь в здании и сразу догоняешь, что там выход на улицу. Хрен знает, почему так понимаешь… Как-то чуйка попутать не дает.
В Афгане, когда в кишлак входим, кто из салаг чеку теребит, кто за калаш хватается. А бывалые спокойно идут, не дергаются особо. Не важно, деды или пиджаки, все одно знают! Уж косуха там побывала, и, значит, нет никого, или еще только все начинается. Тогда нужно тем более потише идти.
В подъезде этом такое же чувство. Поэтому на стреме надо быть, знамо, косепор какой намечался.
Ероха хотел сигу засмолить. Салага, блин, косячный он.
– Убери нахуй, – рванул я у него зажигалку.
– Чего, Богдан?
– Того! – показал, что стоит-то он прямо над пролетом, через который можно вести прострел по любому дебилу с зажженной сигой, как по маяку на причале.
Ероха из комитетчиков. Хотя неплохо рубит в аппаратуре, однако полный ноль в оперативке. Если б я его не страховал, пригномили давно.