– Я-то тут при чем?! – удивился Мукнаил.
– Ты и ни при чем! Что значит «при чем»? Думаешь, наказывают за то, что «при чем»? Наказывают, «чтобы не». Понял? – окончательно остервенело облако.
Мукнаил убавил насмешливость и иронию почти до нуля.
– Слушай, зачем меня наказали? – попытался он еще раз.
– Чтобы ты не стал повторять то, что сделала Асофа.
– Что повторять?
– Надолго выходить из облака, идти к балке, прыгать с нее.
– Далась им эта балка! – разозлился Мукнаил. – Ну балка и балка!
– Дело не в балке, а в том, что ты можешь с нее упасть.
– И что? Как упаду, так и поднимусь. С Асофой же ничего не случилось!
– Дело не в том, случилось или не случилось. Асофа надолго вышла из облака. А это не очень хорошо.
– Черт… да почему это не очень хорошо?!
– Сам только что убедился. Мышцы растягиваются, организм устает, травмируется. К тому же вторичные признаки – напряженность, стресс, беспокойство. Зачем?
– Зачем? – задал вопрос Мукнаил, то ли себе, то ли облаку. Хотя сейчас, когда он находился в облаке, особой разницы не было.
– Зачем? – повторило облако.
Мукнаил почувствовал, что теперь уже устал не только физически, но и умственно. Он устроился поудобнее и включил образ совокупления в гидромассажной ванне. Ложемент имитировал основные движения, а био Мукнаила стимулировало нужные нервные окончания.
«Вот это да! – Мукнаил испытал глубокий восторг и удовлетворение, благоразумно подумав: – Кто же намеренно откажется от такого?»
– Кто же придумал первое самоорганизующееся облако? – в своем привычном актерском жесте развел руками профессор Розевич. – Кто же это был?
На этот вопрос Мукнаил не знал ответа, да и никогда не задавался им. Равно как и тем, что самоорганизующееся облако было кем-то придумано. Если облако кто-то придумал, то кто тогда придумал того, кто придумал облако? Такой вопрос, сам по себе, довольно неблагодарный. Гораздо интереснее было, как устроено самоорганизующееся облако и чем оно отличается от поля, такого далекого для Мукнаила и всех в аудитории ИРТ.
Чтобы пауза Розевича не была слишком длинной, Мукнаил быстро сконструировал тривиальный образ, в котором курица глотала свое собственное яйцо, а потом, наоборот, большое яйцо, раскрывая острую скорлупчатую пасть, целиком заглатывало курицу.
– Вот именно! – подхватил Розевич и показал куда-то вверх. – А знаете ли вы, что когда-то люди придумали самоорганизующееся облако и только потом, много-много позже, его изобрели?
Кто-то из студентов нарисовал довольно редкий образ. Большая статуя худого и, судя по всему, болезненного мужчины с длинными спутанными волосами, стоящего с расставленными в стороны руками. Рядом с ним на маленьком красненьком самолетике жужжал какой-то пузатый человечек и пытался ткнуть худого мужчину острым предметом. Кажется, зонтиком. Однако статуя мужчины была настолько непропорционально больше летчика и даже его самолетика, что вреда никакого не получалось, как бы пузан ни старался.
– Ага! – замурлыкал Розевич. – На религию намекаете, дорогой Ульма?
Студент Ульма был новеньким. До Мукнаила уже дошли сплетни, что раньше он жил в поле или готовился жить в поле, а вот теперь почему-то оказался в облаке. Никто не знал, как это вообще возможно. Но Ульма, кажется, и правда прежде имел какое-то отношение к полю. Иногда он выдавал такие неожиданные и нетривиальные образы в ответ на выпады Розевича, что другого их происхождения, кроме как воздействие поля, просто и быть не могло. Мукнаил первым заметил необычность образов Ульма, поскольку и сам считал себя хорошим конструктором. Ему очень захотелось встретиться с новеньким, чтобы вместе заняться конструированием, дополняя образы друг друга.
– Религия, да-с… – паясничал Розевич. – При определенных допущениях можно сказать, что представление о некотором вездесущем было, было… предтечей, так сказать, самоорганизующегося облака. Но, но… – профессор расхаживал своей вихляющей походкой, – в одном вы не совсем правы. Не совсем правы! Религия была создана, чтобы угнетать, а не помогать. Поэтому религия – некий… э-кхе… воздушный пузырь по сравнению с облаком… извините за каламбур. Извините-с… хе-хе-хе-хе… – громко рассмеялся совершенно счастливый Розевич, хотя, кажется, никакого каламбура тут не было.
Мукнаилу, как всегда, не нравилось самодовольство профессора. А поскольку ограничения Жаба уже не действовали, он оставил лекцию в ИРТ, чтобы заняться конструированием.
Мукнаил тщательно сконструировал смешной образ большого пеликана, у которого вместо птичьей головы красовалась голова Розевича, только не в натуральную величину, а маленькая, как бы подогнанная под тело самого пеликана. При этом птица смешно размахивала большими крыльями, было чем-то похоже на то, как Розевич расставлял на лекции руки, а из длинного розового клюва рассыпалась в разные стороны мелкая рыбешка. Мукнаил по праву считал, что у него неплохо получаются юмористические образы, поэтому без всяких сомнений отправил новый образ Ульма.
Тот сделал штуку еще интересней. Он посадил Розевича-пеликана на статую болезненного мужчины со спутанными волосами, и статуя, вдруг ожив, начала раздавать Розевичу-пеликану оплеухи. Сам Розевич-пеликан перелетал то на одно плечо статуи, то на другое, получая по очереди удары в оба уха. Руки мужчины-статуи были не очень подвижны, сгибались только в локтях, да и то в одной плоскости. Забава заключалась в том, что, куда бы ни садился Розевич-пеликан, он все равно получал увесистые затрещины прямо в самые уши своей маленькой головки, прикрепленной к мясистому птичьему телу.
Ульма перенес их совместный образ на большой белый лист в виде карандашного рисунка, который тут же скомкала непонятно откуда взявшаяся рука, выбросив в огромную дымящуюся бочку, подобные Мукнаил часто видел в образах про старое время.
– Встретимся после лекции? – поинтересовался Мукнаил, поняв, что после такого обмена образами можно познакомиться поближе.
– Почему не сейчас? – спросил Ульма, но сам зачем-то вышел из облака.
«Странно, – недоумевал Мукнаил. – Мы же встретиться хотели!»
Мукнаил решил дальше не слушать лекцию, ему хватило образа Розевича-пеликана. Вместо этого он включил детективный образ, потянуло на распутывание тайн и историй.
Вдруг, поверх детективного образа, появился бронзовый потертый звонок с призывно стучащими молоточками.
«Они что, издеваются?!» – разозлился Мукнаил.
Вставать из ложемента никак не хотелось, тело и так ломило после бесполезных утренних упражнений вне облака. Но в звонок часто и громко ударяли молоточки, терпеть это было невозможно. Когда он конструировал образ звонка, возвещающего о приходящих к нему вне облака, не думал, что будет видеть и слышать его настолько часто. Мукнаил кое-как вылез и пошел открывать дверь.
На пороге стоял очень высокий молодой человек, практически с белыми волосами. Это говорило о многом. В первую очередь о достатке семьи Ульма. Белые волосы невероятно сложно спроектировать на этапе вызревания плода. Длинные ноги, широкие плечи, узкую талию, размер груди или что-то подобное – сколько угодно, все это самые простые параметры проектирования. Но белые волосы требовали очень чистых и точных биологических стимуляторов, которые стоили дорого. Да и сама по себе работа кропотливая.
Еще было видно, что, несмотря на состоятельность семьи, они были не настолько богаты, чтобы спроектировать Ульма голубые или хотя бы серые глаза. В сочетании с белой кожей (видно, он специально не носил загар) и почти белыми волосами у него были темно-коричневые, совсем недорогие глаза.
Все равно в первый момент Мукнаил растерялся. Его собственная внешность говорила о среднем достатке семьи. Мускулистое тело оливкового цвета, темные глаза и темные брови, короткие шоколадного цвета волосы. «Внешность бедняка», – припомнил он фразу из одного старинного образа, который смотрел в детстве.
– Выходи из облака, – улыбнулся Ульма.
– Вышел, – устало произнес вслух Мукнаил, а про себя подумал: «Сговорились они все, что ли?»
– Рядом с комнатой Асофы живу, – сообщил Ульма в ответ на недовольство Мукнаила.
– Ага, – только и смог сказать тот, заметив, что Ульма говорит довольно уверенно и даже быстро, как будто он в облаке.
– И чтобы сразу убрать все лишние вопросы, – Ульма медленно поднял руку, как бы защищаясь, – по поводу поля, в котором я раньше якобы жил. Понятное дело, ты об этом слышал. Как и я слышал о происшествии с Асофой, в котором ты был замешан. Так вот, про поле… – Ульма остановился, увидев, что Мукнаил не успевает за такой быстрой речью.
– Тебя готовили к полю?
– Да, – Ульма сделал унизительную паузу. – Я знаю про твою историю с Асофой.
– Историю с Асофой, – повторил Мукнаил.
– Да. Все знают, кто хочет знать. Знаешь почему?
– Нет, – Мукнаил удивился.
– Потому что… – Ульма опять сделал унизительную паузу.
Мукнаил понял назначение этих пауз и машинально потянулся к облаку.
– Нет, – строго оборвал его Ульма. – Слушай так. Потому что все могут читать отчеты инструкторов, кто этого хочет. Например, Жаба или других. Отчеты в открытом доступе. Только вот никто не читает. И знаешь почему?
– Нет, – Мукнаил изо всех сил старался следить за тем, что так бойко говорит Ульма.
– Это очень скучно. Знаешь, чего никто не понимает?
– Чего?
– Того, что в скучных отчетах инструкторов как раз и есть настоящие интересные происшествия. А не дурацкие сплавы по несуществующим горным рекам, в несуществующих лодках, с добавлением несуществующего адреналина, тестостерона, окситоцина и еще всякого такого… А… – махнул рукой Ульма, видимо, сообразив, что из его фразы Мукнаил успел понять только треть. – Забудь! Пока рано!
Мукнаил и правда услышал только про «дурацкие сплавы», а дальше действительно ничего не понял. Он с горечью подумал, что только сейчас, перед лекцией в ИРТ, воспользовался образом того самого «дурацкого сплава».