Примостился на пласте, похлопал себя по карману, где лежал Роберт. Хотя что Роберт, теперь у Роберта есть целых одиннадцать верных друзей! В каждом кармане, да еще по несколько.
– Вперед к Моисею! – прокричал я.
Бородатый, который стоял внизу, то ли расстроился, что упустил меня, то ли обрадовался. Он только качал головой и, так мне почудилось, все показывал куда-то.
– А ты… Ты! Будешь бегать здесь, раскладывать всякие куски дерьма, пока я… пока я… Я! Слышишь! Буду жить с дистиллятом. И не просто с дистиллятом! Буду жить в Моисее!
В следующий момент пласт сильно качнулся, я даже чуть не слетел. Это, кажется, бородатый, который управлял веревками, не смог удержать одну из них. Ничего, я удержался, удержался!
Оказавшись немного сбоку, я увидел то, на что показывал бородатый-проводник. На стене, с другой стороны от Аиста, висела какая-то дрянь. Что-то типа плаката или занавески. Как их там называли-то…
– Реклама! – оживилась Джин.
– Ага, реклама! Дай угадаю! Как в торговом центре?
– Ага! – торжественно сказала она.
– Ничего, ничего. Скоро мы и торговый центр найдем.
– Что, правда? – кажется, у Джин в голосе чувствовались подступающие слезы счастья.
– Правда!
Мы медленно поднимались, порывы Милицы становились все сильнее. Адам прилипал к моему лицу, которое я еще недавно умыл дистиллятом. Это было самое обидное, в остальном все складывалось просто превосходно.
Бородатые уже почти скрылись внизу. А эта гадость, на которую показывал один из них, как раз поравнялась со мной. «Реклама, – подумал я. – Чего только Джин не придумает, лишь бы почаще вспоминать всякие торговые центры!»
Никакой рекламы тут, разумеется, не было. Странная мазня, сильно побитая Милицей и измазанная Адамом. Как, впрочем, и все, что осталось от нашего поганого мира.
Не знаю, что там раньше было внизу этой рекламы, но наверху – наполовину стертая фигурка мелкого человека. Такое ощущение, что он завис в воздухе, как кулек, без ног, вытянув обе руки по направлению к идиотской постройке на каком-то возвышении, и он, этот зависший «кулек», вроде как к ней тянулся.
Но глупее всего было нарисованное над самой постройкой. Мелкий, почти не стершийся (очень жаль, что не полностью) желтый комок. Вокруг этого комка расходились тонкие руки или какие-то клешни.
– Солнце, – ехидно подытожила Джин.
– Чего?
– Солнце это, дубина.
– Это не солнце, Джин. Это какая-то рыба, только желтая и уродливая.
– Рыба – это то, что в воде, дурень, – миролюбиво выругалась она. – Это такая же рыба, как твоя Стрекоза – стрекоза.
– Да ладно…
До выполнения моего удивительного плана оставалось совсем чуть-чуть. Идиотский комок бородатых уже поравнялся с краем площадки, на которой был спасительный ход к старине Августу, прекрасному Моисею, а заодно и ко всем-всем торговым центрам.
Глава 7. До
<Без географического наименования. 2100-е, новая цивилизация>
Взял одно бамбижо – не возьмешь другое. Находясь на Башне, не будешь на Стене Плодов. Два пласта Пао можно поднять друг за другом. Урок приходит за уроком. Потому что Пао будет всегда.
Это наши первые уроки. Мы их получаем, когда наши цвета еще очень яркие. И вспоминаем, пока не станем прозрачными.
Первые уроки повторяются. Когда берешь в руки бамбижо, когда идешь строить Башню или собирать плоды. И, конечно, когда видишь Пао: наверху, внизу, летающее, светлое, темное.
Встретив Маленькую Свечку, я все думал над уроком: урок приходит за уроком.
У Маленькой Свечки я видел много уроков, которые были вместе, хоть и каждый на урок-то и не похож.
Если схватиться сразу за несколько Перекладин, то упадешь с Перекладин. Что, если несколько уроков приходят одновременно? Тоже упадешь? Но откуда? Или куда?
Я сидел внизу, у Башни, обменивался уроками с молодым мудрым УТ. Он дал мне урок, похожий на тот, который когда-то дал мне старый мудрый ЕТ: работать на Подъемном Блоке легко, но тяжело.
Я посмотрел наверх, где за мелколетающим Пао было крупнолетающее. Пао будет всегда. Если не мелкое, то крупное. Если не светлое, то темное. Пао разное и одинаковое.
Может ли это означать, что все цвета разные и одинаковые? Как и все уроки? А могут несколько уроков прийти одновременно?
По дороге к Перекладинам я встретил ЛА, мой оранжевый стал ярче.
ЛА дала мне сложный урок: если знаешь, что можно, то нужно. Я решил не отставать и дал ей свой урок: знать и можно – одно и то же.
ЛА очень понравился мой урок. И она дала мне красивый урок: то, что нужно, можно.
Оставшуюся дорогу к Перекладинам я ничего не замечал. Даже то, как прошел мимо Большой Свечки. Так был увлечен уроком ЛА.
Потом не заметил, как прошло время темнолетающего Пао. Висел ли я на Перекладинах? Принимал ли уроки? Я вспоминал урок ЛА. Что еще? Отвалилось лишнее Пао – и хорошо.
Наступило время светлолетающего Пао. Мы с ЛЮ, КА, ИЛ и ФА пошли к Башне.
И когда мы пришли, то увидели черно-коричневый цвет молодого мудрого УТ, который обычно был желто-серым. Что-то не так! УТ сидел, выпустив веревки Подъемного Блока, наклонившись над куском Пао.
«Упал кусок Пао – значит упал», – хотел я дать ему урок. Но когда подошел ближе, то увидел, что этим куском Пао был быстрый-стремительный ПО.
Кажется, ПО упал с Башни и перестал быть не только быстрым, но и стремительным. Что уж там! Перестал быть ПО, став прозрачным.
Напрасно молодой мудрый УТ хотел дать ПО урок. Тот уже не мог принимать уроки, его цвет был прозрачнее самого прозрачного Пао.
Мы подняли ПО на площадку, где нас встретили АТ, ОД, УР, УС, ЕР. Они дали нам свои уроки, из которых мы узнали, что случилось с ПО. Он остался на время темнолетающим Пао. Когда один из кусков упал на Подъемный Блок, ПО решил его снять.
Пао не только будет всегда, но и бывает разным. Этот кусок оказался слишком тяжелым, даже для быстрого-стремительного ПО. Он опрокинул ПО, и тот упал, став прозрачным.
Пао – больше, Башня – выше, падать – дольше. Если долго падать, сразу станешь прозрачным.
Настало время прощальных уроков. Мне хотелось дать ПО какой-нибудь спокойный урок. ПО и так все время бегал, не выпуская бамбижо из рук. Он и упал, крепко сжимая бамбижо.
Я передал ему урок ЛА: то, что можно, нужно.
ПО не ответил на мой урок. В этом уроке я увидел себя, стоящим на самом краю Башни. Что я там делаю? Стою и всматриваюсь куда-то, пытаясь угадать, где сейчас Яркое Пао.
Я вспомнил один из последних уроков РЕ: если уроки приходят одновременно, то это уже не уроки. Что же это?
Часть пятая
Глава 1. Конбор
<СССР, Тюмень, 1950-е годы>
Была долгая остановка под Лениногорском, уводили состав на второстепенные пути. Во всей послевоенной неразберихе, при нехватке всего, это заняло много времени и сил.
Я видел, что экспедиция смертельно устала, потом еще раз устала и еще. Тяжелая работа в нечеловеческих условиях, спирт кружками, разбавленный чаем с кусками оленьего жира, недосып, тревога. Все притупилось, как будто я изнутри покрылся коростой.
Я уже не чувствовал так, как во время скитаний с Сато. Да, тогда это было ежеминутное выживание. Но я чувствовал все и чувствовал себя, словно мое тело ничего не весило и было соединено со всем вокруг.
Помню, как это чувство кристальной ясности охватило меня впервые. Мы вышли из густого ельника к полю с торчащими из-под снега мертвыми серыми верхушками сорняков. Они покачивались, пропуская через себя колючий ледяной ветер, выли, скрипели. «Как будто им больно… – подумал я тогда. – Но им и правда может быть больно. От такого ветра, мороза. Они же…»
В следующий момент я согнулся от жгучей боли в пояснице. Это Сато ударил меня палкой-посохом. Так он делал всякий раз, когда я слишком погружался в мысли.
– Пойдемте дальше, – сказал он, будто и не треснул меня только что.
Сначала я не понимал, как это может сочетаться. Но в Сато это сочеталось. Вежливость и насилие.
«Ожог» от палки все больше чувствовался, и я увидел какой-то коридор, по которому сейчас должен идти. Даже не коридор… туннель в воздухе. Так иногда бывает перед грозой, когда воздух делится на потоки, то густые, кисельные, то прозрачные.
Одни слои плотнее, другие наоборот. В подобные моменты, словно видишь спираль из воздушных потоков. Это даже объясняется законами физики. Только вот при чем тут физика…
Ни дождя, ни чего-то подобного в минус двадцать в тайге, конечно же, не было. Видение туннеля было и прошло. Оборвалось в тот момент, когда я испугался, что это сетчатка глаз замерзла, поэтому так странно вижу.
Потер глаза – туннель пропал. Поле по-прежнему заволакивала ледяная пыль, мертвые верхушки сорняков качались и «пели» пронзительные песни.
Туннель пропал, но оставил след. Как будто давал мне какой-то знак. Направление – куда сейчас идти.
– Идемте туда, – я показал, что нужно забирать правее, идти вдоль опушки.
Сато кивнул и повернул.
Почему именно туда, я не знал. Что-то владело мной, какое-то предчувствие после того, как туннель исчез. Что это было? Не знаю. Тогда это помогло нам выжить.
Потом, много позже, уже оказавшись в группе геологоразведки, я сверился с картами и понял, что, если бы мы тогда пошли через поле, до леса пришлось бы идти еще километров триста.
В поле не выжили бы. Только лес дает жизнь в зимней тайге. Ни одно животное, ни один организм не остается посреди поля на долгую таежную зиму. Разве что мыши-полевки да засохшие сорняки. Туннель подсказал направление и спас нас. Он повел нас вдоль опушки, и мы нашли зимник на берегу речки. Перезимовали, спаслись.
В один из вечеров в зимнике я пробовал рассказать Сато о туннеле. Он не понял, о чем это я толкую. Для него все было гораздо проще: имеющий путь всегда знает, куда идти.