– Но почему? – опешил я от удивления. – Он что, тебе изменяет?
– Нет…
– Ты себе кого-то нашла?
Я не очень любил Брайена, но у Лены вроде была достойная для «этих» жизнь, в большой квартире и с не менее большой зарплатой мужа-иностранца.
– Да нет… просто, ты понимаешь, больше не могу жить с ним.
– Да как так, Лена?! Как так?! – я почти кричал, вышагивая по большой площадке перед лифтом, задевая горшки с какими-то нелепыми папоротниками. И еще фигурки каких-то декоративных гномов, которые здесь выглядели даже глупее, чем таиландские папоротники.
– Ну… ты прав, ты прав… я… он… в общем, у меня есть другой мужчина. Он любит меня по-настоящему.
– Ты разговаривала с ним сегодня утром, когда я пришел? – вдруг понял я.
– Да, но… – Лена опустила глаза
– Что да, но… что да, но?
Я вдруг понял… и эти вздыбленные сиськи, и эти маслянистые глаза. Все это… все из-за этого, какого-то хлыща. А я-то думал, что это между мной, Леной и тем, что мы можем друг друга по-настоящему понимать.
– Знаешь что?
– Что? – тихо сказала она, трясущимися руками доставая еще одну сигарету.
– Никто не любит тебя по-настоящему.
– Что… почему?
– Никто никого не любит по-настоящему. Нет никакой настоящей любви, поняла?
– Но…
Я посмотрел на Лену строго, даже сердито, как будто она предала меня. Предала окончательно и навсегда.
– Так что перестань заниматься ерундой. Возвращайся к Брайену.
Я вдавил наполовину докуренную сигарету в горшок с папоротником и пошел.
– Хей ю! – откуда-то проголосил Брайен своим дурацким «напозитивленным» голосом.
На дальнем плане неподобающе тихо играла одноименная песня «Пинк Флойд».
Глава 5. Мукнаил
<Без географического наименования, 2100-е>
– В чем? В чем? В чем? – спрашивал и грузно расхаживал вдоль кафедры профессор Клаца. Он не паясничал, не подпрыгивал, как Розевич, зато любил говорить внушительно, тяжеловесно. Таков был его образ. – Так в чем разница между облаком и необлаком? – приосанившись, спросил он.
«В коже», – подумал Мукнаил, но благоразумно промолчал.
Он чувствовал себя таким усталым и разбитым после вчерашнего, что даже не заметил изменений в своем облаке, которых так давно ждал. Из центра исчез Розевич. Значит, закончился период наказания. Мукнаил с удивлением, понял, что не хочет включать никакие параллельные образы. Что-то внутри у него и так переполнялось, даже надрывалось. Сил хватало только на лекцию в ИРТ.
Видимо, угадав его состояние, а может, просто зная по собственному опыту, Асул-Асофа отправила Мукнаилу теплый приятный образ большого плюшевого слона, с загнутым вверх хоботом и огромными добрыми хлопающими глазами.
Мукнаил потрогал мягкую плюшевую шерсть слона и дополнил образ большим медицинским градусником, поместив его в плюшевый рот. И, как только тонкая красная «ниточка» градусника дошла до верхней точки, слон печально повесил хобот и жалобно вздохнул.
Асул-Асофа дополнила образ, вручив слону большой красный леденец в виде петуха с агрессивно торчащими в разные стороны перьями на загривке. Слон лизнул петуха в самый загривок, выплюнул градусник, поднял вверх хобот и дунул так сильно, что у Мукнаила в ушах заложило.
«Адреналин!» – понял он. Ведь после окончания наказания Мукнаил может принудительно добавить себе адреналин, окситоцин и вообще как следует намешать био, чтобы ему стало лучше.
Правда, посмотрев на уровни своего био, он убедился, что и так уже получил столько, что дальше добавлять нельзя. Видимо, анализатор включился едва отменили наказание, и все вещества добавлялись, пока Мукнаил еще спал.
Мукнаил решил не портить образ слона, сохранил его. Асул-Асофе он отправил новый: красного петуха, перевязанного крест-накрест тяжелыми цепями.
Асул-Асофа ответила образом больших часов, на которых пять раз прокрутилась минутная стрелка, в результате чего они показывали семь вечера. Мукнаил не понял, к чему это, не стал разбираться, а вообще вышел из образа ИРТ. Невежливо, и по отношению к профессору Клаца, и тем более к Асофе, но почему-то сейчас Мукнаилу было все равно.
Он попробовал пошевелиться, лежа в ложементе, и понял, что все тело болит, как-то зудит и вибрирует. Просмотрел несколько, особенно любимых им образов из прошлого. В одном они с Луктусом бегут по коридору, заглядывая в разные двери, за каждой из которых прячется необычный образ. Где-то повстречали лающую собаку, где-то девушку с золотистыми волосами в длинном старинном нарядном платье, играющую на арфе. Все эти яркие образы Мукнаил с Луктусом, конечно, сами сконструировали, объединив усилия. Но сейчас они показались Мукнаилу какими-то ненастоящими, плоскими. Розевич называл такие образы тривиальными. Как и положено профессору раритетных наук, он любил достать какое-нибудь раритетное слово, которое уже никто не использовал, и куда-нибудь его лихо вставлять, к месту и не к месту.
Потом Мукнаил достал несколько коротких образов. Один из них, про самолет и большую статую человека с длинными волосами и расставленными руками, они сконструировали вместе с Ульма.
«Где сейчас Ульма?» – почувствовал тревогу Мукнаил. И, чтобы эти мысли не увидел Жаб (хотя и не должен был, ведь период наказания закончился), вышел из облака.
В комнате было темно. Или так показалось Мукнаилу? Сейчас он видел только светящийся ободок внутри душевого отсека. Заметил, что вся его одежда какая-то влажная и что, кажется, сейчас его начнет трясти. Решил встать и принять горячий душ.
Однако покинуть ложемент было не так просто. Тело болело и ломило. Особенно когда он начал вспоминать все то, что с ним вчера произошло. Как только вспомнил, состояние ухудшилось. Особенно после того, как представил, что вчера упал с балки, с высоты пятидесяти этажей шмякнулся на защитную сетку. И как страшная старуха издевалась над ним, пуская на него и в него отравленный дым. Зачем она это делала?! Он даже, кажется, вспомнил, что эта Джа или Джун, вроде так ее звали, в конце концов запихнула Мукнаилу в рот недокуренную мерзкую, изгрызенную сигарету, еще и со стекающей слюной. Или что… кажется, Мукнаил даже взял ее сам, попробовал вдохнуть отравленный дым из этого жуткого сверхраритетного предмета.
Наконец, он вспомнил, что главный вопрос, на который вчера так и не получил ответа, состоял в том, зачем… зачем Асофа приняла образ Асул, зачем она вывела его на балку, зачем сбросила оттуда, а потом и слетела сама?! А если бы защита не сработала?! И, наконец, зачем, где-то внизу, ниже нулевого этажа, живет эта старуха, курит жуткие сигареты и к ней кто-то ходит?! Зачем?!
Мукнаил стоял под струями душа, и это было единственное, что сейчас приносило ему хоть какое-то удовлетворение: сильные, направленные, бьющие по коже, распаривающие и разглаживающие ее.
За всеми этими вопросами и мучениями Мукнаил не успел подумать, что, несмотря на такую усталость и разбитость, он и не вспомнил про образ массажа или горячей японской бочки, или шезлонга под лучами теплого солнца.
Выйдя из душа и почувствовав себя гораздо лучше, он даже решил сделать свою зарядку, покачать то одной ногой, то другой, держась за ложемент.
И вот что странно! Зарядка получилась у него как нельзя лучше. Он удивился. Решил попробовать приседания, которые часто делал в образе зарядки, когда был в облаке.
Приседания пока получились не очень. Он сделал две попытки, но присел только один раз, и то наполовину.
Когда Мукнаил уже хотел лечь в ложемент и включить облако, его поразил вопрос, который сегодня задавал Клаца: в чем разница между облаком и необлаком? В чем? Может, Клаца знает ответ? Мукнаил открыл образ лекции, которую не досмотрел.
– В чем, в чем, в чем… – все ходил вокруг да около Клаца. Теперь, в отличие от своего обычного поведения, задавая этот вопрос, профессор не грузно ступал по кафедре, а как-то бойко кружил, хоть и с небольшой скоростью, но все-таки быстрее обычного.
«Да он и сам не знает ответ, что ли? – удивился своей догадке Мукнаил. – Похоже на то…»
Профессор Клаца просто повторял многое, о чем раньше говорил Розевич: что люди должны где-то конструировать и делиться образами, что они должны иметь доступ к своему и чужому воображению, получать заботу, любовь, проявлять агрессию.
– Да, плотское удовольствие, чего уж там! – неприятно прихихикнул профессор.
Мукнаил с самого начала заметил, что тема плотского удовольствия для Клаца какая-то слишком важная. Только не понимал почему.
– Так где все это получать, если не в облаке? Где? – «кружил» Клаца. – Без облака это почти невозможно сделать. Вы же знаете, как мучились люди, пытаясь получить все это до возникновения первого самоорганизующегося облака. Знаете, знаете! – сам же и подтвердил он. – Вам мой коллега Розевич рассказывал.
Мукнаил вспомнил неумелые образы профессора Розевича, которыми он изображал раритетную агрессию, любовь и плотское удовольствие.
Потом Мукнаил немного ускорил лекцию, надеясь все-таки получить ответ на свой вопрос. Тщетно. Клаца все вилял и вилял, не подбираясь к сути. Пока, наконец, сам, видимо, сомневаясь в своей догадке, не развел руками и почти что неуверенно сказал:
– Вне облака мы не можем получать образы, дорогие студенты. Поэтому вы учитесь здесь, в Институте Раритетных Технологий, и скоро сами будете работать над образами, которые будут получать те, кто их недостаточно хорошо конструирует, кто только учится. Вне облака мы не можем получать образы…
На этом месте Мукнаил остановил лекцию и ввел такой же запрос в облако. Нашлось, конечно, много всего. Сразу и не разберешься. Он просмотрел несколько десятков образов, но все они больше касались того, какие образы мы можем получать в облаке, а не того, можем мы их получать или нет вне облака. Наконец Мукнаил наткнулся на образ «ученой дискуссии». Причем дискуссии очень раритетной, между профессором Зулей и инструктором Коней. Профессор Зуля че