«След добычи» не отвечал, и Вениамин молча кивнул. В конце концов, он с этим интеллигентишкой всегда может и по-другому поговорить.
– Отлично! – порадовался профессор.
«А уж не шизик ли он?» – подумал Вениамин.
– Мой первый вопрос. Как вас зовут?
«Не только шизик, еще и слабоумный. Мы что, в детском саду?!» Но решил посмотреть, что будет, и просто ответил:
– Вениамин Аркадьевич Татаев, – и тут же задал свой вопрос: – Вы можете отличить перспективное месторождение от неперспективного?
– Если буду в правильном состоянии, – ответил профессор, хотя Вениамин ожидал, что он сейчас будет что-то гундосить про анализы, пробные бурения и все в таком духе.
– И какое состояние правильное?
– Подождите, подождите, – улыбнулся профессор. – Сейчас моя очередь. Помните, вопрос – ответ, вопрос – ответ.
В этот момент приоткрылась дверь, и в небольшую щелку просунулись очки ректора, а потом и сам ректор. Вениамин злобно махнул в его сторону рукой, тот сразу исчез.
– Итак, Вениамин Аркадьевич Татаев – ваше настоящее имя?
Вениамин вздрогнул, как тогда, когда Контр, во время сходки на просеке в «Сокольниках», еще в середине девяностых, назвал его так, как уже давно никто не называл: Веник. Но Контр был из бывших чекистов. Да и готовился к встрече, явно чувствовал, что Вениамин мог его слить. А тут профессор! Если это просто случайность, то почему он спрашивает? Вениамин помедлил с ответом, что само по себе означало отрицательный ответ. Он это понял и, неожиданно даже для себя, решил сказать правду:
– Нет, – и еще внимательнее всмотрелся в лицо профессора.
– Прекрасно!
– Что тут прекрасного? – все больше раздражался Вениамин. – Это даже законом не запрещается, брать другое имя.
«Зачем оправдываешься?» – услышал он долгожданного подсказчика и внутри сразу потеплело.
Вениамин немного расслабился и спросил то, что его интересовало:
– Что это за правильное состояние, о котором вы говорите?
– Э-кхе… – посерьезнел профессор. – Вы знаете. Хотя, возможно, как-то по-другому это называете. Впрочем… – он остановил Вениамина, не давая себя перебить. – Попробую описать. В моем понимании это состояние, когда ни к чему не идешь и ни от чего не убегаешь. Тогда все вокруг останавливается, времени больше нет. Ты видишь то, что чувствуешь, и чувствуешь то, что видишь… э-кхе, извините за каламбур…
«Он знает, – понял Вениамин. – Знает про „след добычи“. Никто не знает, а этот старый сучара знает. Может, и говорит своими дурацкими книжными словами, но знает точно! Но откуда…»
– Итак, – опять повеселел профессор, – теперь мой вопрос! Вам нефть зачем?
Вениамину стало легче. Наконец разговор перешел в какое-то понятное для него русло.
– Я занимаюсь строительством. Ищу новые перспективные направления. Добыча ресурсов – это как раз то, что может быть перспективным.
– Извините, вы не ответили. Вам нефть зачем?
– Как не ответил? Я же говорю, это перспективное направление.
– Хорошо, – не унимался профессор. – Зачем вам перспективное направление?
– Чтобы развиваться.
– Но зачем вам развиваться?
– Слушайте… возможно, я скажу что-то непонятное. Я не люблю думать, зачем и почему. Я просто делаю то, что… – он чуть не сказал «то, что „след добычи“ подскажет», но вовремя остановился. – То, что перспективно.
– Ладно, – отмахнулся профессор, впрочем, не удовлетворенный ответом Вениамина. – Задавайте свой вопрос.
– Почему вы работать на меня не хотите? – решил закончить эту словесную пургу Вениамин.
– Скажем так… – наклонил голову тот, – перспективность для меня не является исчерпывающей причиной.
– Да ну? – начал открыто злиться Вениамин. – Сына-то зачем в Штаты отправили? Может, потому, что там перспективней? Почему не в Киргизстан?
Вениамин сначала пожалел о том, что выдал, но потом подумал, что это, наоборот, хорошо. Пусть знает, что мы его «разрабатывали»!
– Хорошо. Теперь мой вопрос, – ничуть не смутившись, сказал профессор, услышав, что Вениамин знает про сына. – Зачем вы поменяли имя и фамилию? И… отчество, я полагаю?
– Товарный знак, – осек его Вениамин. – Как пепси, знаете? У меня тоже товарный знак. И давайте заканчивать. – Вениамин демонстративно посмотрел на часы, большой золотой циферблат блеснул из-за стального лацкана пиджака. – Или вот, эти часы, – он показал их профессору. – Вы думаете, я бы заплатил кучу бабла, если б они назывались «Вася Пупкин», а не «Улисс», как там его… купил бы? Нет! Вот и я такой же товарный знак.
– Вы не товарный знак, вы, извините, подделка, Вениамин Аркадьевич. Как ваше имя, отчество и фамилия. Вы можете купить какие угодно часы, но…
– Пошел ты, – сквозь зубы процедил Вениамин.
– Послушайте, – посерьезнел профессор. – Такие, как вы, будут всегда. Я немного старше, чем кажусь. Я уже видел все это в тридцатых, потом в сороковых. Когда к власти пришли одни подделки. Теперь это происходит вновь. А вы! – профессор показал пальцем на Вениамина, как давно никто не смел делать. – Подделка нового времени. Я не хочу против вас бороться, у меня другие планы. Тем более бороться с вами… все равно что с личинками, которые вылезают из трупа. Труп уже не спасешь, если даже передавить все личинки. И что, личинки виноваты? Конечно нет! Но на личинку я работать не хочу. И… не буду!
– Слушайте, вы… слушайте… – Вениамин тянул время, чтобы дождаться помощи своего друга. «След добычи» должен был вот-вот появиться. Вениамин почему-то даже подумал, что это главный момент в его жизни, когда он должен был появиться.
К этому времени Вениамин забыл о своей первой виртуозной краже, о стрелках, на которых в девяностые погибло большинство братвы, а он даже не получил ни одного ранения. И о том, как вовремя организовал акционерное общество, как привлек большие средства под строительство своего первого крупного объекта. И еще много о чем забыл…
– Послушайте. Давайте на этом закончим, – предложил профессор и встал с кресла, а Вениамин по-прежнему не знал, что делать. Его трясло, а рубашка под мышками вспотела.
«Из-за чего?! Из-за какого-то старого институтского хрена!» – думал он и злился еще больше.
– Ах да… еще кое-что. У вас по жизни может сложиться мнение, что кто-то вам помогает. Какой-то помощник. Может, какой-то внутренний голос.
Вениамин даже не удивился, что профессор знает.
– Да, да… – тот поднял руку. – Вы удивлены. Но так всегда бывает у личинок. Все личинки думают о внутреннем голосе. А на самом деле они просто жрут труп, потому что не могут иначе. Так что…
Профессор вышел, а Вениамин еще какое-то время сидел в прострации. Почему-то сейчас он вспомнил лягушку, которую когда-то давно, в детстве, разодрал палкой. Он не понимал почему, но представил, что этот профессор сейчас был, как он, а он – как лягушка.
«Так он тоже личинка, – подумал странную мысль Вениамин, и это придало сил. – Да мы все личинки…» – и это была вторая странная мысль.
Он вспомнил, как они с ребятами нашли раздувшийся труп поросенка на плотине. Видимо, животное выбросили в реку, и оно какое-то время плыло, пока не застряло в зарослях.
Вениамин тогда не смог смотреть, отвернулся, а жестокий Максим проткнул поросенка палкой, от чего тот как-то странно всхлипнул, хотя был уже давно мертв, а воздух наполнился приторным кислым запахом.
Максим радостно гоготал, как и все мальчишки. А Вениамин заплакал, особенно когда увидел, что из отверстия поползли наружу белые червяки.
– Нет, я не такой, – сказал Вениамин, невольно передернувшись от детского воспоминания.
Он подошел к окну, открыл его. Посмотрел вниз. Там, в темноте, стоял помойный бак. Сверху, среди кучи мусора, выделялась коробка бананов. Белая с красным, помятая и рваная. Долгий путь она преодолела откуда-то из Эквадора, чтобы вот так оказаться в грязном московском баке с прочими помоями. На одной из сторон изломанной коробки, той, что торчала вверх, был нарисован желтый банан с толстым хвостиком. Казалось, какая-то скорбная рожица ухмыляется своим уродливым ртом наискосок, а вместо ухмылки – хвостик банана, словно показывающий, что все это дерьмо, брат. Все это дерьмо.
«Всю жизнь я был такой коробкой, среди бака помоев», – подумал Вениамин.
Глава 3. Богдан
<Россия, 1990-е годы>
К воротам по-тихому подошел. Не, не закрыты, пролезть можно. Вон и полоса от рупьсорок, когда Егорка въехал.
Всего три смены прошло. А реально, как целая жизнь пробежала. Волки, овцы, Борисыч, Сергуша. Все, как на самом деле.
В Афгане такое тоже бывало.
– Следующая связь через двадцать минут, – говорит штабной, ему-то хорошо, через двадцать минут в штабе по кнопкам давить. А у нас за двадцать минут столько жизней убежать может. Что наших, что душманских. А какая разница, всех жалко. Потому как быстро просекаешь: никто в этот замес по своей воле не попал.
– И Коран тут ни при чем, Александр Яковлевич. – Я метнулся через ворота, кувырнулся, и под козырек цоколя. Вот так, здесь безопаснее. – Ни при чем тут Коран. Не потому душманы убивают шурави. Все это пиджаки в кабинетах придумали, ясен пень. На них кровь-то и наша, и афганских ребят.
Осмотрелся, окна вроде не горят. Нет никого или есть? Через заднюю дверь вошел.
Е-мое… наверху выстрелы. И еще какой-то шум. Я сразу за «глока» машинально. Нет его на месте, еще на хазе дачной Борисыч отработал. И ладно, сколько можно волыной дела решать. Как-нибудь так теперь. Как-нибудь так.
Но пальба конкретная. Даже и не верится. Как будто там две роты наверху в упор друг друга шмаляют.
Я по-тихому на второй этаж. Все двери закрыты. Шум только за одной. Лихорадит, но понимаю, что ненастоящие это выстрелы.
Открываю дверь Егорки. В комнате темно, только на экране какие-то пендосы с М16 бегают[100]. Бля! В игры играет! Четыре дня как после передозняка, а все одно развлечений ему не хватает.