– Егор? – Свет зажег, он вздрогнул. – Егор, ты чё? Где мать? Где охрана?
– Э… э… Богдан, а ты чего здесь? Я думал, ты с Вениамином.
– С Вениамином. Это ж батя тебе, а не Вениамин.
– Что-то слабо верится.
Вот так, блин. Знал бы Вениамин, что он там, в подвале, как лягушка на вертеле висит, а сынок его родной тут в игры играет и над ним издевается… Чё за поколение такое? Все им по барабану. Тачку разбил, ворота испортил, со шмарой покуролесил. Да и ладно. Папка-то все баблом исправит. Не, не… так дальше не пойдет.
– Слушай, Егор. Дело серьезное. Один раз скажу.
– Ладно…
– Слышь, херню эту положи.
– Ладно, Богдан. Ну чё?
– Ну чё? Сейчас собирайся. Бери ценное и необходимое.
– Мы чё, уезжаем отсюда?
– Уезжаем, уезжаем. Только не ори, лады?
– Ур-а-а… – Егор чуть мне на шею не повис.
Вот тоже не понимаю – ему чего, плохо в доме здоровом с бассейном жить? А все одно. Отец для него Вениамин, а не папка, готов ехать с охранником, сам не знает куда.
– Паспорт! Паспорт возьми.
– Загран?
– И загран. Знаешь, где у матери паспорта и деньги?
– Знаю. Но там сейф.
– Показывай, откроем.
– Мы чего, Вениамина грабить будем?
– Да, будем твоего отца грабить. Уже, считай, ограбили.
– Здорово!
– Так мать где?
– Тоже, наверное, батяню грабить поехала.
– В смысле?
– В банк поехала, деньги снимать.
– Бля…
Банк-то под братвой. В обычном банке Вениамин деньги хранить не будет. Значит, кто первый придет деньги общаковские снимать, под замес и попадет. Эх, Лиза, Лиза… это не на фортепьяно играть.
– Так, знаешь, где банк?
– Где-то в центре.
– Где-то в центре, где-то в центре… – Мы ездили с хомяком в несколько банков. Не объезжать же все. – А конкретнее? Ну, вспомни. Вспомни, Егор! От этого жизнь твоей матери зависит.
– Э… э… – тут он заплакал, по ходу, понял, что компьютерные игры закончились. – На Покровке. На Покровке! – выкрикнул Егор. – Точно знаю. Мать поэтому «камри» взяла, чтоб парковаться проще. Там с парковкой вроде как…
– Молодец.
– Теперь слушай внимательно. Берешь все ценное, но не больше рюкзака. Драгоценности, котлы дорогие, если есть. Понял. Разбираешься, что ценное, а что нет?
– Да-а…
– Молодец. Берешь. Документы свои не забудь. И езжай в Шарик, в международные вылеты, понял?
– В Шарик?
– Да-да. Шереметьево-2, аэропорт. Такси сможешь вызвать?
– Да-а… а компьютер?
– Какой, нахрен, компьютер! Егор, соберись. Другие компьютеры будут. Нам уехать нужно, пока все еще успокоится.
– А мы вернемся?
– Вернемся, не вернемся. Откуда я, брат, знаю… Понимаешь, пока уехать надо. Пока…
Егор вещи собирал, а я ломанул сейф Лизы. У нее сейф не то что у Вениамина, детский. Батарейку вытаскиваешь, клеммы замыкаешь. Как в обычных гостиницах.
Нашел там пару тысяч баксов, паспорт, какие-то украшения.
Посадил Егора на такси, пошел к соседу через участок. Отдал косарь, взял «жигуль». Машину Вениамина брать нельзя, сразу план-перехват. Раз Вениамин пропал, у братвы будет только одна мысля: съебался с бабками. И тот, кто первый в банке чего-то снимет, маслину и словит. Эх, Лиза, Лиза… только бы успеть теперь!
– Только не гони, Бэдэ. Только не гони! – все уговаривал себя, пока ехал. – Не хватает еще под гайцов вглупую залететь.
Покровка. Банк. «Жигуль» в арке спрятал, чтоб неприметно. Сам через парадное, куда деваться. Вроде и нет никого перед банком.
Как вошел, сразу увидел Лизу.
– Богдан… – она чуть мне на шею не бросилась. – Что случилось? До Вениамина не дозвониться, все пропали. Позавчера Ване из охраны кто-то позвонил, вроде как пожилой какой-то мужчина, я разговор не слышала. Так они все собрались и куда-то поехали. А тебя вообще не было.
– Лиза. Елизавета Викторовна… ты, ты, вы… деньги снимала? – Я стоял как салага, руки тряслись. Не от того, что перед Лизой как гоношился, а просто чуял, попадалово конкретное, в руках у Лизы был большой черный пакет с надписью «С Новым годом!». Только у нас траурные пакеты на Новый год делают. Черные, с такой надписью.
– Да, я…
Все, блядь, приплыли… сейчас такие волки с овцами начнутся!
– Есть здесь выход какой пожарный, аварийный, на крышу? Есть?! – я тряхнул манагера.
– Не-е…
К нам уже бежал охранник. Мелкий, толстый.
– А… эээ… вы чего хотите от менеджера?
– От менеджера уже ничего не хочу.
Я скрутил ему локоть, достал волыну из кобуры.
– «Оса» [101], блядь! – посмотрел на четыре крупных ствола. Таким только алкашей по двору гонять. – Блин, у тебя волына нормальная есть?
– Волына? – он зашепелявил. По ходу, служил где-то в ракетных, схему без базара перепаять, а чтобы с оружием…
– Я вызову милицию, – визгнул пиджак.
– Давно пора! Вызывай.
– Ладно, ладно.
Я крутил в руках бесполезную «осу», думал, чего делать-то теперь.
Тут перед дверями тормознул «гелик». Встал прям поперек Покровки. Понятно, этим ребяткам не до парковки на Покровке. Е-мое, стихами уже заговорил. Они бабло свое приехали спасать.
Из задней двери сразу два лба. Молодых, не видел раньше. Оба армейские. Не наши, не афганцы. По ходу, Чечня, первая кампания. Там ребята поборзее получались. Мы-то идейные были. Народу Афганистана помогали, сеяли права и свободы. Насеяли своими телами, блядь.
– Слышь, пацаны, – выхожу. – Давайте побазарим, – предлагаю и чую, сейчас эта бесполезная «оса» из-за спины выпадет, сука, тогда уже «давайте побазарим» не прокатит.
– Ты кто?
– Я? Бэдэ. Начальник охраны Вениамина. Косепор там вышел, но разрулим, бля буду.
– Ты деньги снимал?
– Не. Это жена его. Испугалась. Молоденькая еще. Сейчас все назад отдаст, слово даю.
– Откуда она про бабло знает?
– Не знаю. Может… – понимаю, что они от Лизы не отстанут. От Егора тоже. Значит, есть только один вариант. – Давайте как-то все спокойно порешаем.
– Щас наш человек приедет и порешаем. Бабенка где?
– Уехала.
– Мы посмотрим, не против? – и такие проходят мимо меня.
Тут, в натуре, время как остановилось. Все в молоке, сердце колотится. Мысля только одна: эти бритые – торпеды, с ними базарить бесполезно. Они только один базар понимают.
Выхватываю «осу», рву одного за черепушку. Рука чуть соскользнула. По ходу, этот бычара бреется каждый день. Голова, что мяч.
Но кое-как откинул, и, пока он машинально рот открыл, «осу» туда. Хруст зубов передних. Так, поглубже – и на курок «раз-два».
Опять все в замедленном. Отдача сильная в упор. Блядь, правая рука повисла как плеть. Плохо, Бэдэ, ох как плохо.
Но у торпеды сзади дыра, мозги висят. Вот и порешали.
Кое-как левой у него из-под куртки волыну вырываю. ТТ, е-мое, экономят на торпедах, экономят.
На предохранителе. И затвор у ТТ жесткий, одной рукой не сдвинуть. Пока в коленях зажимал, пока то-се… второй бычара уже опомнился, и мне в плечо, тоже, по ходу, из ТТ, сразу не дырка, а какая-то круговерть из крови и костей.
«Так, – успел подумать я. – Ну вот оно как».
Я из ТТ, левой рукой ему сверху вниз. И расчет был правильный. Пули со смещенкой у этого сучары. Так что выстрелил вроде в правое бедро, а выход на левую ключицу пришелся. Вот такой сложный маршрут. Но тот сразу осел, глаза закатились. По ходу, пуля еще через спинной мозг прошла, сразу всю опорно-двигательную вырубила. Помню еще чего-то со времен учебки.
Сзади слышу еще выстрелы и не понимаю, кто стреляет. Потом, чувствую, лежу в чем-то мокром. Сверху кто-то наклоняется, я в него – пару пуль. Тут уж без сложных траекторий обошлось, прямо в голову третьему, который, по ходу, на подрыве в тачке сидел.
Сам чую, мокро совсем подо мной. Значит, крови много натекло. Значит, значит… тут наклоняется еще кто-то. А у меня уже со зрением беда, похоже, накрылось. Хорошо, слух остался. Понимаю, Лиза это.
– Бог-дан, Бог-дан… пожалуйста, Бог-дан.
«А чего, пожалуйста-то? – думаю. – Вроде и так уж все. Все. Ваще все…» – странные такие мысли.
– Бог-да-н…
«А может, это она не меня, а Бога зовет? Может, на кладбище я уже? Может, отпевают? Почему тогда мокро так?! Если б в гроб положили, то, наверное, мокро не было бы. Почему в гробу мокро? Е-мое, почему? Они чё, гроб мой в лужу, что ли, определили?!» – даже разозлился. Хотя какая уж разница, когда в гробу лежишь, мокро или не мокро… В луже он стоит или не в луже…
– Бог-дан…
Тут ко мне кое-как чего-то вернулось. Я и говорю:
– Лиза. Егор в Шереметьево-2. Твой паспорт у меня в кармане. Уезжайте. Лиза. Егор в Шереметьево-2. Твой паспорт… еще какие-то побрякушки. Главное, уезжайте. Сейчас. Не жди, Лиза. Не жди. Лиза. Твой паспорт у меня. Егор… – не знаю, сколько я это повторил раз. Много, наверное. Главное, чтобы поняла.
А когда открыл глаза, меня уже кто-то нес. Не на носилках, на спине. Как бывало в Афгане, когда еще медсанбата кричи не кричи, поднимешь бачу на спину и несешь. Иногда донесешь, положишь, а он мертвый уже. И такая тут тоска разбирает. Такая темень внутри. Вот как сейчас.
– Ладно тебе, бача. «Мы еще с тобою попоем»[102], – лязгает прям в ухо.
– Е-мое… это ты, серый, что ли?
– Ну а кто еще?
– Ты ж свинтил?
– Свинтил, но обещал вернуться. Слышал такое?
– Ладно…
Посмотрел вокруг. Мы сначала куда-то бежали, потом куда-то поднимались. Спина у волчары размером с двуспальную кровать. Я скользил на его шерсти и кое-как смотрел по сторонам. Вон оно как… уже полетели.
– Ты чего… тюльпаном работаешь?
– Я кем только не работаю, дорогой.
– Эх, е…
Потом пролетели какое-то здание, на институт Борисыча похожее. Я даже вроде как Борисыча увидал. Он ухмылялся лыбой своей ученой и, кажется, махал мне рукой:
– Не удался эксперимент, дорогой Богдан Иванович. Испытуемый не выдержал. Убили его.