– Я презираю женщин, – произнес Рами суровым монотонным голосом профессора Крафт. – Они взбалмошны, легко отвлекаются и вообще не умеют серьезно подходить к учебе, как требуется в университете.
Робин вспомнил английские фразы, которые невольно всплывали в голове, когда он наблюдал за весельем; фразы из песен и стихов, смысл которых он не совсем понимал, но звучали они уместно – возможно, именно это и есть поэзия? Смысл через звучание? Робин точно не знал – он только задумался об этом или же задавал этот вопрос вслух каждому встречному, но все пытался разобраться, что такое «ямочки ланит»[69].
А еще он помнил, как глубокой ночью сидел на лестнице с Летти, которая безудержно рыдала, уткнувшись ему в плечо.
– Я хочу, чтобы он меня заметил, – повторяла она сквозь икоту. – Почему он меня не замечает?
Конечно, Робин мог придумать множество причин, например, потому что Рами темнокожий, а Летти – дочь адмирала и Рами не хочет, чтобы его пристрелили прямо посреди улицы; или потому что Рами просто не отвечает ей взаимностью, а Летти ошибочно принимает его доброту и щедрость за особое внимание, ведь Летти из тех девушек, кто привык к особому вниманию. Но он знал, что лучше не говорить ей правду. Летти нужен был не честный совет, а тот, кто ее утешит, кто любит и окажет если не особое внимание, которого она так жаждала, то хотя бы его подобие.
Поэтому он позволил ей всхлипывать, прижимаясь к нему, и заливать слезами его рубашку, и поглаживал ее по спине, машинально бормоча, что Рами просто идиот. Разве ее можно не любить? Она прекрасна, прекрасна, ей позавидовала бы сама Афродита – и вообще, сказал он, ей повезло, что богиня еще не превратила ее в муху. Тут Летти хихикнула и перестала плакать, а значит, у него получилось.
У него появилось странное ощущение, что стоит ему заговорить, и он растворяется, становится фоном для старой как мир истории. Возможно, дело было в выпитом, но его завораживало, что он словно выходит за пределы своего тела и наблюдает откуда-то с карниза, как смешиваются ее плач с его бормотанием, как они плывут и превращаются в струйки конденсата на холодных витражных стеклах.
К тому времени как вечеринка закончилась, все они были очень пьяны – кроме Рами, который все равно опьянел от усталости и смеха, – и только поэтому им пришло в голову пересечь кладбище за Сент-Джайлсом, выбрав длинный путь на север, где жили девушки. Рами что-то пробормотал себе под нос, и они прошли через ворота. Сначала прогулка казалась большим приключением: они спотыкались друг о друга, смеялись, обходя надгробия. Но потом воздух, казалось, очень быстро изменился. Тепло уличных фонарей померкло, тени от надгробий вытянулись и сместились, словно некая сущность не желала их здесь видеть. Робина внезапно охватил леденящий душу страх. Прогулки по кладбищу никто не запрещал, но вторжение на территорию кладбища в таком состоянии показалось ему святотатством.
Рами тоже это почувствовал.
– Давайте прибавим шаг.
Робин кивнул. Они стали быстрее огибать надгробия.
– Не надо было мне приходить сюда после вечерней молитвы, – пробормотал Рами. – Лучше бы я слушался маму.
– Постойте, – сказала Виктуар. – Летти… Где Летти?
Они обернулись. Летти отстала, остановившись перед могилой.
– Смотрите, – показала она с округлившимися глазами. – Это она.
– Кто «она»? – спросил Рами.
Но Летти не ответила, уставившись на камень.
Пришлось вернуться к ней, к потрепанному непогодой камню. На нем было написано: «Эвелин Брук, любимой дочери и студентке. 1813–1834».
– Эвелин, – сказал Робин. – Это же…
– Эви, – подтвердила Летти. – Девушка, за чьим столом мы работали. Девушка, которая придумала столько словесных пар. Она умерла. Уже давно. Пять лет назад.
Ночной воздух вдруг показался ледяным. Остаток тепла от портвейна улетучился, как и веселье, теперь они стояли здесь трезвые, замерзшие и напуганные. Виктуар плотнее запахнула шаль на плечах.
– Как думаете, что с ней произошло?
– Наверное, что-то обыденное. – Рами смело решил прогнать мрачное настроение. – Вероятно, заболела, или произошел несчастный случай, или переутомилась. Может, каталась на коньках без шарфа. Или так погрузилась в исследования, что забывала поесть.
Но Робин подозревал, что причина смерти Эвелин Брук не такая прозаичная, как обычная болезнь. Про исчезновение Энтони на факультете уже давно не вспоминали. Профессор Плейфер как будто совершенно забыл о существовании такого студента, он не сказал об Энтони ни слова с тех пор, как объявил о его смерти. А стол Эви уже больше пяти лет хранили в неприкосновенности.
Эвелин Брук – особая студентка. И с ней случилось что-то ужасное.
– Давайте пойдем домой, – прошептала через несколько секунд Виктуар.
Наверное, они провели на кладбище уже довольно много времени. Темное небо постепенно уступало место бледному рассвету, а холод превратился в утреннюю росу. Бал закончился. Последняя ночь триместра тоже, и впереди ждало бесконечное лето. Они молча взялись за руки и пошли домой.
Глава 15
И осенние дни светятся мягким сияньем,
И наливается наконец яблоко, и висит на ветке, созревшее и готовое упасть, —
Тогда приходят самые счастливые, самые умиротворенные дни!
На следующее утро Робин получил экзаменационные оценки («отлично» по теории перевода и латыни, «очень хорошо» по этимологии, китайскому и санскриту), а также следующую записку, напечатанную на плотной кремовой бумаге: «Совет бакалавров Королевского института перевода рад сообщить, что вы приглашены продолжить обучение в бакалавриате на следующий год».
Только получив документы на руки, он ощутил, что это реально. Он прошел, все они прошли. По крайней мере, еще на год у них есть дом – оплаченное жилье и питание, стабильная стипендия и доступ ко всем интеллектуальным богатствам Оксфорда. Их не выгонят из Вавилона. Они снова могут спокойно дышать.
В июне Оксфорд был жарким, душным, золотистым и прекрасным. На лето не задали ничего обязательного – они могли заниматься своими проектами, если пожелают, но обычно месяцы между окончанием третьего триместра и началом первого негласно считались заслуженной наградой, краткой передышкой перед четвертым курсом.
Это были самые счастливые дни в их жизни. Они устраивали пикники на холмах Южного парка, брали с собой спелые фрукты, свежие рогалики и сыр камамбер. Катались на лодках вверх и вниз по Черуэллу – Робин и Рами неплохо в этом преуспели, но девочки никак не могли освоить искусство грести так, чтобы лодка шла вперед, а не к берегу. Они преодолели семь миль на север до Вудстока, чтобы осмотреть дворец Бленхейм, но внутрь не вошли из-за непомерно высокой цены билета. Приехавшая из Лондона театральная труппа показала отрывки из Шекспира в Шелдонском театре; играли актеры, бесспорно, ужасно, а смешки со стороны студентов еще больше ухудшили спектакль, но это было не так уж важно.
В конце июня все только и говорили о коронации королевы Виктории. Многие студенты и аспиранты, все еще остававшиеся в университете, отправились на дилижансе в Дидкот, чтобы успеть на поезд до Лондона, а оставшихся в Оксфорде ждало ослепительное световое шоу. Ходили слухи о грандиозном ужине для бедняков и бездомных Оксфорда, но городские власти утверждали, что ростбиф и сливовый пудинг приведут бедняков в такое неистовство, что они не сумеют насладиться иллюминацией[70]. Так что бедняки в тот вечер остались голодными, но хотя бы огни были прекрасны. Робин, Рами, Виктуар и Летти прогуливались по Хай-стрит с кружками холодного сидра в руках, пытаясь вызвать в себе тот же патриотичный настрой, которым преисполнились остальные.
В конце лета они съездили на выходные в Лондон, чтобы насладиться жизненной силой и разнообразием, которых так не хватало Оксфорду, застрявшему в прошлом. Они отправились в «Друри-лейн» и посмотрели спектакль – игра актеров была не очень хорошей, но аляповатый грим и звонкий голосок инженю притягивали на протяжении всех трех часов.
Они покупали сочную клубнику с лотков на улице Нью-Кат, медные безделушки и пакетики с якобы экзотическим чаем; бросали пенни танцующим обезьянам и шарманщикам; уворачивались от заманивающих клиентов проституток; с интересом рассматривали уличные ларьки с фальшивыми серебряными пластинами[71]; ужинали в «подлинно индийском» ресторане, который разочаровал Рами, но удовлетворил всех остальных; а переночевали в одной тесной комнатке на Даути-стрит. Робин и Рами лежали на полу, завернувшись в пальто, а девушки примостились на узкой кровати, и все хихикали и шептались до глубокой ночи.
На следующий день они совершили пешеходную экскурсию по городу, которая закончилась в Лондонском порту, где они прогулялись по докам и полюбовались массивными кораблями с большими белыми парусами и сложным переплетением мачт и такелажа. Они пытались распознать флаги и эмблемы компаний на отплывающих судах, гадая, откуда те приплыли или куда направляются. Греция? Канада? Швеция? Португалия?
– А через год мы уплывем на одном из них, – сказала Летти. – Как думаете, куда плывет этот корабль?
Каждый выпускник Вавилона после экзаменов на четвертом курсе отправлялся в грандиозное путешествие по разным странам, с полной оплатой расходов. Эти путешествия обычно были связаны с какими-то делами Вавилона – выпускники работали переводчиками при дворе Николая I, охотились за клинописными табличками в руинах Месопотамии, а однажды совершенно случайно чуть не вызвали дипломатический скандал в Париже, однако в первую очередь это была возможность для выпускников просто посмотреть мир и погрузиться в ту языковую среду, от которой они были оторваны в годы учебы. Чтобы знать язык, нужно жить им, а Оксфорд, как ни крути, был полной противоположностью реальной жизни.