е двадцати тысяч сундуков. Вы знаете, сколько они стоят? Почти два с половиной миллиона фунтов. Это беззаконный захват британской собственности, вот что я вам скажу. Конечно, это повод для войны. Капитан Эллиот считает, будто спас нас от голода и насилия, но он только показал китайцам, что они могут перешагнуть через нас. – Мистер Бейлис ткнул вилкой в сторону Робина. – Вот для чего вы нам нужны. Ричард рассказал, чего мы хотим на этом раунде переговоров, да?
– Я читал черновики договоров, – ответил Робин. – Но меня немного смущают приоритеты…
– Да?
– Ну, ультиматум по опиуму мне кажется несколько избыточным. Не понимаю, почему нельзя заключить более умиротворяющие сделки. Я о том, что вы наверняка можете договориться о торговле другими товарами…
– Никаких других товаров, – отрезал мистер Бейлис. – Все остальное не имеет значения.
– Точка зрения китайцев выглядит вполне обоснованной, – беспомощно промямлил Робин. – Учитывая, что это такой опасный наркотик.
– Не говорите ерунды. – Мистер Бейлис широко улыбнулся. – Курение опиума – самое безопасное и джентльменское развлечение, насколько мне известно.
В ответ на столь явную ложь Робин лишь пораженно уставился на него.
– Но ведь китайцы называют его самым большим злом, отравляющим эту страну.
– Ну, опиум не так уж вреден, – заявил преподобный Гюцлафф. – Врачи в Британии постоянно выписывают лауданум. Его даже принимают престарелые дамы, чтобы лучше спать. Он не вреднее табака или бренди. Я часто рекомендую его своим прихожанам.
– Но разве курительный опиум не действует гораздо сильнее? – вмешался Рами. – Здесь ведь речь идет не о снотворном.
– Дело совершенно не в этом, – сказал мистер Бейлис с ноткой раздражения. – Дело в торговле между странами. Мы ведь все либералы, не так ли? Не должно быть границ между теми, кто хочет продать товары, и теми, кто хочет купить. Это честная торговля.
– Занятная линия защиты, – сказал Рами. – Оправдывать порок добродетелью.
Мистер Бейлис фыркнул.
– Китайскому императору нет дела до пороков. Он цепляется за свое серебро, вот и все. Но торговля существует, только когда есть что давать и получать взамен, а у нас образовался дефицит. Нам нечего предложить китайцам, за исключением опиума. Им они никак не могут насытиться. И готовы платить чем угодно. Дайте мне волю, и каждый человек в этой стране, включая детей, курил бы опиум до полного одурения.
Он подвел итог, стукнув ладонью по столу явно громче, чем намеревался, – грохнуло так, будто прогремел выстрел. Виктуар и Летти съежились. Рами был слишком ошеломлен, чтобы ответить.
– Но это жестоко, – сказал Робин. – Это… чудовищно жестоко.
– Это же их добровольный выбор, разве не так? – возразил мистер Бейлис. – Нельзя винить торговцев. Просто китайцы грязные, ленивые и быстро становятся наркоманами. Уж конечно, не стоит винить Англию в недостатках низшей расы. В особенности, когда они приносят немалые деньги.
– Мистер Бейлис… – Пальцы Робина завибрировали от какой-то странной энергии, он не мог понять, чего хочет – сбежать или ударить этого человека. – Мистер Бейлис, я китаец.
Мистер Бейлис тут же замолчал. Его взгляд остановился на лице Робина, словно пытаясь найти в его чертах подтверждение этих слов. И вдруг, к большому удивлению Робина, расхохотался.
– Нет, вы не китаец. – Он откинулся назад и скрестил руки на груди, не переставая смеяться. – Боже правый! Просто умора. Нет, вы не китаец.
Профессор Ловелл промолчал.
Робин начал переводить незамедлительно, уже на следующий день. Хорошие лингвисты всегда ценились в Кантоне и были нарасхват. Западные торговцы не любили пользоваться услугами переводчиков-китайцев, предоставленных местным правительством, поскольку они зачастую плохо владели языками.
– Речь даже не об английском, – посетовал мистер Бейлис профессору Ловеллу. – Они и на мандаринском говорят с грехом пополам. А кроме того, нельзя доверить им представлять наши интересы. Всегда можно заметить, когда они говорят неправду – однажды китаец лгал мне в лицо о таможенных тарифах, когда прямо передо мной лежал лист с арабскими цифрами.
Торговые компании периодически нанимали западных специалистов, свободно владеющих китайским, но их было трудно найти. Преподавание китайского языка иностранцу считалось преступлением, караемым смертной казнью. Сейчас, когда границы Китая стали чуть более проницаемыми, этот закон невозможно было строго соблюдать, но в итоге квалифицированными переводчиками часто выступали миссионеры вроде преподобного Гюцлаффа, у которых было мало свободного времени. А потому такие люди, как Робин и профессор Ловелл, ценились на вес золота. Бедные Рами, Летти и Виктуар целыми днями мотались с одной фактории на другую, обслуживая серебряные пластины, но Робин и профессор Ловелл с восьми утра присутствовали на разных деловых встречах.
Вскоре после завтрака Робин отправился с мистером Бейлисом в гавань: разбираться с судовыми манифестами и чиновниками китайской таможни. Таможня предоставила собственного переводчика – тощего очкарика по имени Мен, который выговаривал английские слова медленно и робко, словно боялся напортачить с произношением.
– А теперь мы разберемся с запасами, – сказал он Робину. Его почтительный тон, более высокий в конце фразы, звучал вопросительно, как будто он спрашивал у Робина разрешения.
– Э-э-э… да. – Робин откашлялся и произнес на мандаринском: – Давайте.
Мен начал зачитывать список, поднимая взгляд после каждого наименования, чтобы мистер Бейлис подтвердил, в каких ящиках хранятся эти товары.
– Сто двадцать пять фунтов меди. Семьдесят восемь фунтов сырого женьшеня. Двадцать четыре коробки… бутыл…
– Бетельного ореха, – поправил его мистер Бейлис.
– Бетельного?
– Ну да, бетельного, – сказал мистер Бейлис. – Или ореха пальмы арека, если вам угодно. Для жевания. – Он показал на свой рот и изобразил, что жует. – Понятно?
Ошарашенный Мен посмотрел на Робина в поисках помощи. Робин быстро перевел слова мистера Бейлиса на китайский, и Мен кивнул.
– Бутыльный орех.
– Ох, довольно, – рявкнул мистер Бейлис. – Пусть этим займется Робин, вы ведь можете перевести весь список, Робин? Это сбережет нам кучу времени. Я же говорил, они безнадежны, вся страна, ни один человек прилично не говорит по-английски.
Похоже, Мен прекрасно его понял. Он бросил на Робина испепеляющий взгляд, и Робин склонил голову над манифестом, чтобы не смотреть в лицо Мену.
Так продолжалось все утро: мистер Бейлис встретился с делегацией китайских торговых агентов, с которыми обращался чрезвычайно грубо, а от Робина, казалось, ожидал, что тот не только точно переведет его слова, но и передаст исключительное презрение, которое испытывал мистер Бейлис к своим собеседникам.
К тому времени когда они прервались на обед, у Робина началась мучительная, пульсирующая головная боль. Он не мог больше ни минуты находиться в обществе мистера Бейлиса. Даже ужин, который подали в Английской фактории, не принес облегчения: мистер Бейлис все время перечислял глупые претензии таможенников, причем излагал это так, будто постоянно отвешивает китайцам словесные пощечины. Рами, Виктуар и Летти выглядели смущенными. Робин почти не разговаривал. Он доел ужин, на этот раз более сносное, хотя и безвкусное блюдо из говядины с рисом, после чего объявил, что идет гулять.
– Куда вы собрались? – поинтересовался мистер Бейлис.
– Хочу посмотреть город. – Раздражение придало Робину смелости. – Мы ведь закончили на сегодня?
– Иностранцам не разрешено выходить в город, – сказал мистер Бейлис.
– Я не иностранец. Я здесь родился.
Мистеру Бейлису нечего было возразить. Робин принял его молчание за согласие. Он схватил сюртук и зашагал к двери.
Рами поспешил за ним.
– Можно с тобой?
«Конечно», – чуть не сказал Робин, но задумался.
– Не уверен, что тебе разрешено.
Робин заметил, что Виктуар и Летти смотрят на них. Летти хотела встать, но Виктуар положила руку ей на плечо.
– Все будет хорошо, – сказал Рами, надевая сюртук. – Я же с тобой.
Они вышли через парадную дверь и миновали все тринадцать факторий. Когда они вышли из иностранного анклава в кантонские пригороды, никто их не остановил; никто не схватил за руки и не потребовал вернуться туда, где им место. Даже лицо Рами не вызывало никаких комментариев; индийские ласкары были обычным явлением в Кантоне и привлекали меньше внимания, чем белые иностранцы. Как ни странно, положение в Англии было полной противоположностью.
Робин шел по улицам Кантона наугад. Он не знал, что ищет. Знакомые по детству места? Достопримечательности? У него не было цели; не было места, которое могло бы вызвать бурю эмоций. Он просто ощущал потребность обойти как можно больше до захода солнца.
– Ты чувствуешь себя здесь как дома? – спросил Рами, будто танцуя на цыпочках.
– Ни в малейшей степени, – ответил Робин. Он был в смятении. – Здесь… Даже не знаю, как это описать.
Кантон разительно отличался от того города, каким Робин его помнил. Строительство в порту, которое велось с незапамятных времен, вылилось в комплекс новых зданий – склады, конторы компаний, гостиницы, рестораны и чайные. Но чего еще он ожидал? Кантон всегда был изменчивым, динамичным городом, впитывающим все, что приносит море, и переваривающим все это в особый сплав. Как Робин мог предположить, что город будет держаться за прошлое?
И все же эта трансформация выглядела предательством. Как будто город закрыл все пути домой.
– Где ты раньше жил? – спросил Рами все таким же мягким, осторожным тоном, как будто Робин был сосудом с эмоциями, угрожающими выплеснуться.
– В районе трущоб. – Робин огляделся. – Думаю, недалеко отсюда.
– Хочешь туда сходить?
Робин представил тот сухой, душный дом, вонь поноса и разлагающихся тел. Ему ни за что на свете не хотелось туда возвращаться. Но не взглянуть на старый дом казалось немыслимым.