Рами вскочил и потянулся за кочергой.
– Что ты делаешь? – зашипела Летти.
– Ну, если они ворвутся сюда…
– Просто не открывай, притворимся, будто здесь никого…
– Но горит свет, тупица…
– Тогда для начала выгляни в окно…
– Нет, тогда нас увидят…
– Ау! Вы меня слышите? – раздался голос из-за двери.
Они вздохнули с облегчением. Это была всего лишь миссис Клеменс.
– Я открою. – Робин встал и сердито покосился на Рами. – Убери кочергу.
На пороге стояла мокрая соседка с уродливым бесполезным зонтиком в одной руке и корзиной с крышкой в другой.
– Я заметила, что вы не взяли с собой ничего поесть. Профессор всегда оставляет кладовку пустой, когда уезжает, из-за крыс.
– Я… Понятно.
Миссис Клеменс любила поболтать. Робин надеялся, что она не захочет войти.
Больше он ничего не прибавил, и миссис Клеменс протянула ему корзину.
– Я попросила Фанни собрать все, что есть под рукой. Тут немного вина, мягкий и твердый сыр и утренний хлеб, боюсь, уже зачерствевший, а еще немного оливок и сардины. Если хотите свежий хлеб, он будет утром, но дайте мне знать, что зайдете, тогда я пошлю Фанни за маслом, у нас оно почти закончилось.
– Благодарю, – сказал Робин, потрясенный такой щедростью. – Это очень любезно с вашей стороны.
– Не за что, – быстро отозвалась миссис Клеменс. – Вы знаете, когда вернется профессор? Мне нужно перемолвиться с ним словечком относительно живой изгороди.
Робин похолодел.
– Я… не знаю.
– Вы разве не сказали, что ненадолго его опередили?
Робин не знал, что ответить. Он смутно чувствовал, что чем меньше информации они оставят, тем лучше – он уже сказал капитану, что профессор Ловелл сошел на берег первым, а в Вавилоне они хотели сказать, что профессор Ловелл все еще в Хампстеде, и будет рискованно, если миссис Клеменс представит совсем другую версию. Но кто будет допрашивать все три стороны? Если бы полиция так далеко зашла, разве всех четверых уже не задержали бы?
Ему на помощь пришла Летти:
– Возможно, уже в понедельник, – заявила она, оттесняя его в сторонку. – Но в порту мы слышали, что его судно задерживается из-за плохой погоды в Атлантике, так что могут пройти и недели.
– Как неудачно, – сказала миссис Клеменс. – И до этого времени вы останетесь здесь?
– О нет, завтра мы отправимся в университет. Оставим ему записку на обеденном столе.
– Очень разумно. Что ж, доброй ночи, – бодро произнесла миссис Клеменс и вернулась обратно под дождь.
Сыр и оливки они поглотили за считаные секунды. Черствый хлеб нелегко было прожевать, но через несколько минут и с ним было покончено. Потом они с томлением посмотрели на бутылку вина, с одной стороны, боясь ослабить бдительность, а с другой – отчаянно желая напиться, и наконец Рами взял на себя ответственность и спрятал вино в буфет.
К тому времени уже была половина двенадцатого. В Оксфорде все они еще не спали бы – корпели над домашними заданиями или смеялись вместе. Но сейчас были совершенно измотаны и слишком напуганы, чтобы разойтись по отдельным спальням, поэтому собрали по дому все одеяла и подушки и сложили их в гостиной.
Они предпочли спать по очереди, чтобы один нес караул. На самом деле они не считали, что в дом ворвется полиция, тем более в этом случае мало что могли поделать, однако решили проявить осторожность.
Робин вызвался дежурить первым. Поначалу никто не мог уснуть из-за кофе и нервов, но вскоре усталость взяла свое, и через несколько минут возня и шепот уступили место глубокому и ровному дыханию. Летти и Виктуар устроились на кушетке, Виктуар положила голову на руку Летти. Рами спал на полу рядом с Робином, свернувшись у кушетки, как защитная скобка. При взгляде на них у Робина защемило в груди.
Он выждал полчаса, наблюдая, как поднимается и опадает их грудь, а потом рискнул встать. Робин решил, что вполне может покинуть свой пост. Если что-то случится, он услышит шум: дождь затих до легкого шелеста, и в доме стояла мертвая тишина. Задержав дыхание, он на цыпочках вышел из гостиной и поднялся в кабинет профессора Ловелла.
В тесном кабинете царил беспорядок, как и раньше. В Оксфорде профессор Ловелл поддерживал в своем кабинете некое подобие порядка, но дома был управляемый хаос. На полу валялись отдельные листы бумаги; на полках высились стопки книг, некоторые были открыты, а из других торчали ручки, отмечающие нужные страницы.
Робин прошел через всю комнату к столу профессора Ловелла. Робин никогда не сидел за ним, только напротив, нервно сцепив руки на коленях. С другой стороны стол казался неузнаваемым. В правом углу стояла картина в рамке – нет, не картина, а дагерротип. Робин старался не присматриваться, но не мог не заметить очертаний темноволосой женщины и двух детей. Он положил рамку изображением вниз.
Он пролистал лежащие на столе бумаги. Ничего интересного – заметки о стихах эпохи Тан и надписях на гадальных костях, этими исследованиями профессор Ловелл занимался в Оксфорде. Робин попытался открыть правый ящик стола. Он ожидал, что тот будет заперт, но ящик без труда открылся. Внутри лежали пачки писем. Он вытащил их и поднес к свету одно за другим, не зная, чего ищет и что ожидает увидеть.
Ему лишь хотелось составить портрет профессора Ловелла. Хотелось знать, каким был его отец.
В основном профессор Ловелл переписывался с преподавателями Вавилона и представителями различных торговых компаний – несколько писем было от Ост-Индской компании, больше от «Магниак и Ко», но львиная доля от «Джардин и Мэтисон». Письма оказались весьма интересны. Робин читал все быстрее и быстрее, пропуская вступительные слова в поисках важных, где-то посередине…
«…Блокада, которую предлагает Гюцлафф, может оказаться удачной… Потребуется всего тринадцать военных кораблей, хотя остается вопрос времени и расходов… Достаточно показать силу… Линдси хочет сбить их с толку, закрыв дипломатическое посольство, но это, конечно, поставит под угрозу оставшихся торговых агентов… Если поставить их в безвыходное положение, то они отступят… Не так уж трудно уничтожить флот, которым управляют моряки, никогда даже не слыхавшие о пароходах…»
Робин медленно выдохнул и снова сел.
Кое-что стало совершенно ясно. Во-первых, смысл документов не допускал никакого другого толкования. Письмо преподобного Гюцлаффа четырехмесячной давности содержало подробный план главного порта Кантона. На обороте приводился список всех известных кораблей китайского флота. Это были не гипотетические рассуждения о политике Британии в отношении Китая. А военные планы. Письма включали подробные отчеты о береговой обороне империи Цин с указанием количества джонок, защищающих военно-морские базы, расположения фортов на близлежащих островах и даже точной численности войск, размещенных на каждом из них.
Во-вторых, профессор Ловелл был одним из самых воинственных среди собеседников. Поначалу у Робина зародилась глупая, беспочвенная надежда, что, возможно, профессор Ловелл не поддерживал войну, а призывал других остановиться. Но профессор Ловелл весьма резко высказывался не только о многочисленных преимуществах такой войны (включая огромные лингвистические ресурсы, которые окажутся в его распоряжении), но и о легкости, с которой «будут побеждены китайцы, вялые и ленивые, ведь их армия не отличается ни храбростью, ни дисциплиной». Его отец был не просто ученым, втянутым в торговые войны. Он помогал их планировать. Одно неотправленное послание, написанное аккуратным, убористым почерком профессора Ловелла и адресованное лорду Пальмерстону, гласило:
«Китайский флот состоит из устаревших джонок, их пушки слишком малы, чтобы точно прицелиться. У китайцев есть только один корабль, способный противостоять нашему флоту, – купленное у американцев торговое судно ʺКембриджʺ, но у них нет моряков, способных им управлять. Наши агенты сообщают, что корабль просто стоит в гавани. ʺНемезидаʺ быстро с ним расправится».
У Робина заколотилось сердце. Он жаждал узнать все подробности, определить масштаб этого заговора. Он лихорадочно прочел всю пачку писем; когда они закончились, достал из левого ящика другую стопку корреспонденции. В ней обнаружилось примерно то же самое. Целесообразность войны никогда не вызывала вопросов, только ее сроки и необходимость убедить парламент. Но некоторые из писем датировались еще 1837 годом. Каким образом более двух лет назад Джардин, Мэтисон и Ловелл могли знать, что переговоры в Кантоне перерастут в военные действия?
Но это было очевидно. Они знали, потому что хотели этого с самого начала. Они хотели развязать войну, потому что нуждались в серебре, а если император Цин каким-то чудом не изменит мнения, единственный способ получить серебро заключался в пушках. Профессор Ловелл планировал войну еще до отплытия в Китай. Эти люди не собирались вести добросовестные переговоры с наместником Линем. Переговоры были лишь предлогом для военных действий. Профессору Ловеллу оплатили поездку в Кантон в качестве последней экспедиции перед внесением законопроекта в парламент. Эти люди рассчитывали на то, что профессор Ловелл поможет им выиграть короткую и жестокую войну.
Как они поступят, когда поймут, что профессор Ловелл никогда не вернется в Англию?
– В чем дело?
Робин поднял голову. На пороге зевал Рами.
– У тебя остался еще час до начала твоей вахты, – сказал Робин.
– Не мог заснуть. Да и все равно эти вахты – чепуха, никто не придет за нами посреди ночи. – Рами встал рядом с Робином у стола профессора Ловелла. – Что, пытаешься что-нибудь разнюхать?
– Вот, взгляни. – Робин похлопал по письмам. – Прочти это.
Рами взял верхнее письмо из пачки, проглядел его и сел напротив Робина, чтобы получше рассмотреть остальные.
– Бог ты мой!
– Это военные планы, – сказал Робин. – В них есть все, с кем мы встречались в Кантоне. Вот, смотри, тут письма от преподобных Моррисона и Гюцлаффа – они использовали сан как прикрытие, чтобы шпионить за китайской армией. Гюцлафф даже подкупал информаторов, которые в подробностях рассказывали ему о размещении войск, какие влиятельные китайские торговцы выступают против британцев и даже какие ломбарды удобно ограбить.