– Обратитесь к их человечности и сочувствию к угнетенным, – предложила Летти.
– Ха! – сказал Рами. – Ха-ха-ха!
– Мне просто кажется, что не нужно вести себя слишком агрессивно, – напирала Летти. – В смысле, вы ведь даже не пытались вынести эту тему на публику. Вы никогда не задумывались, что мягкостью добьетесь большего?
– Мягкость – синоним мягкотелости, – отрезал Гриффин. – Нам не нужна мягкость.
– Но общественное мнение о Китае податливо, – вмешался Энтони. – Большинство лондонцев выступают против торговли опиумом, и в газетах довольно много сочувственных статей в адрес наместника Линя. Моралисты и религиозные консерваторы в Англии имеют вес. Вопрос в том, как заставить их беспокоиться об этом настолько, чтобы оказать давление на парламент. Непопулярные войны велись и по менее серьезным причинам.
– Касаемо того, как распалить общественное негодование, есть у меня одна идея, – сказал Гриффин. – Словесная пара «полемика» и греческое «полемос», означающее, разумеется…
– Войну, – вставил Рами.
– Точно.
– То есть получаем войну идей. – Рами нахмурился. – И каково действие этой словесной пары?
– Мы работаем над этим и пока не закончили. Если удастся соединить это семантическое искажение с правильным реципиентом, что-нибудь да получится. Проблема в том, что мы ничего не добьемся, пока значительное число людей не поймет, чего мы добиваемся. Большинство англичан не понимают, что нужно вообще за что-то бороться. Для них война – нечто далекое, и она может принести лишь пользу, нет смысла о ней беспокоиться. Они не понимают, насколько война жестока, какое развязывает насилие. Они не знают, во что превращает людей опиум.
– Такими аргументами никого не убедить, – сказал Робин.
– Почему?
– Потому что им плевать. Ведь война происходит где-то в далекой стране, о которой они ничего не знают. Она слишком далеко.
– Почему ты так уверен? – спросила Кэти.
– Потому что я сам таким был. Хотя мне время от времени и говорили, насколько все ужасно. Мне нужно увидеть все собственными глазами, лично, чтобы эти абстракции стали реальностью. И даже тогда я изо всех сил пытался отвернуться. Трудно свыкнуться с тем, чего не хочешь видеть.
На несколько секунд все замолчали.
– Ну что ж, – сказал Энтони с натужной бодростью, – значит, придется убеждать изобретательнее.
Такова была поставленная на этот вечер задача: переставить машину истории на другой путь. Все было не так безнадежно, как казалось сначала. У общества Гермеса уже были готовые планы, в основном включавшие разные формы подкупа и шантажа, а один предполагал разрушение верфи в Глазго.
– Голосование за войну зиждется на убежденности парламентариев в том, что ее легко выиграть, – объяснил Гриффин. – И, в сущности, это именно так, наши корабли могут полностью уничтожить кантонский флот. Но для этого требуется серебро. Несколько месяцев назад Томас Пикок…
Рами скривился.
– А, тот самый[98].
– Именно он. Он неистовый поклонник паровых технологий и заказал на верфи «Лэрд» шесть железных пароходов. «Уильям Лэрд и сын» базируются в Глазго. Эти корабли – самые грозные из тех, что когда-либо бороздили азиатские воды. На них установлены ракеты Конгрива, а малая осадка и паровая энергия делают их более маневренными, чем любой корабль китайского флота. Если парламент проголосует за, то по крайней мере один такой пароход направится прямо в Кантон.
– Значит, надо полагать, ты отправишься в Глазго, – сказал Робин.
– Первым же утренним поездом, – ответил Гриффин. – Поездка займет десять часов. Но я ожидаю, что парламент узнает о ее результатах через день после моего пребывания там.
Он не уточнил, чем именно займется в Глазго, хотя Робин не сомневался, что брат способен уничтожить целую верфь.
– Что ж, это гораздо эффективнее, – радостно объявил Рами. – Почему бы нам всем не сосредоточиться на саботаже?
– Потому что мы ученые, а не солдаты, – сказал Энтони. – Верфь – еще ладно, но мы не можем уничтожить весь британский флот. Мы должны пользоваться своим влиянием, где только можно. А эффектными представлениями со взрывами пусть займется Гриффин.
– Это не просто эффектные представления, – ощетинился Гриффин.
– Ну ладно, эффектные маневры, – поправился Энтони, хотя Гриффин обиделся и на это. – И давайте сосредоточимся на том, чтобы повлиять на голосование в Лондоне.
Они вернулись к доске. Войну за судьбу мира нельзя выиграть за одну ночь – теоретически они все это знали, но не могли заставить себя остановиться и лечь спать. Каждый час приносил новые идеи, хотя, когда время перевалило далеко за полночь, мысли начали терять связность. Предположим, им удастся втянуть лорда Пальмерстона в скандал с проституцией, подослав к нему переодетых Летти и Кэти, чтобы соблазнить его. Предположим, они убедят британскую общественность в том, что никакого Китая на самом деле не существует: это лишь искусная мистификация Марко Поло. В какой-то момент они разразились беспомощным смехом, когда Гриффин в мельчайших подробностях описал заговор с целью похищения королевы Виктории в саду Букингемского дворца якобы китайской преступной группировкой, которая будет держать ее в качестве заложницы на Трафальгарской площади.
Да, задача была трудной, едва ли невыполнимой, но Робин находил в этой работе определенное удовольствие. Творческий подход к проблеме, разбиение важной миссии на десяток мелких задач, которые, в сочетании с огромной удачей и, возможно, даже божественным вмешательством, могут привести к победе, – он чувствовал себя как в библиотеке, работая над сложным переводом в четыре часа утра; он истерически смеялся, потому что все невероятно устали, но в то же время ощущал прилив энергии и невероятный восторг, когда решение неизбежно вырисовывалось из беспорядочных записей и мозгового штурма.
Как оказалось, бросить вызов империи – это весело.
По какой-то причине они постоянно возвращались к словесной паре «полемос», быть может, потому, что как будто участвовали в войне идей, в битве за душу Британии. Логические метафоры, заметила Летти, довольно часто вращаются вокруг военных образов.
– Подумайте вот о чем, – сказала она. – Их позиция несостоятельна. Мы должны атаковать их слабые места. Должны выбить почву у них из-под ног.
– Во французском есть такое выражение, – сказала Виктуар, – cheval de bataille[99].
– Боевой конь, – улыбнулась Летти.
– Что ж, – сказал Гриффин, – если уж мы заговорили о военных решениях, я по-прежнему считаю, что нужно начать операцию «Божественная ярость».
– Что за операция «Божественная ярость»? – спросил Рами.
– Не обращай внимания, – отозвался Энтони. – Дурацкое название, а сама идея еще глупее.
– «Увидев это, Бог не позволил им, но поразил их слепотой и разноязычием и оставил их, как ты их видишь»[100], – продекламировал Гриффин. – Слушайте, а это же отличная мысль. Если бы мы могли разрушить башню…
– Каким образом, Гриффин? – раздраженно вскинулся Энтони. – С какой армией?
– Нам не нужна армия. Они же ученые, а не солдаты. Достаточно помахать перед их носом пистолетом и гаркнуть на них, и можно взять всю башню в заложники. А потом и всю страну. Вавилон – это ключ, Энтони, источник всего могущества империи. Достаточно захватить только его.
Робин встревоженно уставился на него. На китайском фраза «хояовэй»[101] в буквальном смысле означает «вкус пороха», а в переносном – «воинственность». От его брата несло порохом. Воняло насилием.
– Погоди, – сказала Летти. – Ты что, хочешь взять башню штурмом?
– Я хочу захватить ее. Это будет несложно. – Гриффин повел плечами. – И решит наши проблемы, разве не так? Я давно уже пытаюсь убедить остальных, но они слишком трусливы.
– А что нужно для захвата башни? – поинтересовалась Виктуар.
– Наконец-то правильный вопрос, – просиял Гриффин. – Веревка, пара пистолетов, а может, даже они не понадобятся, хватит и ножей…
– Пистолеты? – повторила Летти. – Ножи?
– Просто чтобы напугать, дорогая, мы никого даже не раним.
– Ты в самом деле… – возмутилась Летти.
– Не волнуйся. – Кэти сурово посмотрела на Гриффина. – Мы совершенно ясно выразили свое мнение на этот счет.
– Но подумайте, что это может сулить, – не унимался Гриффин. – Какой станет страна без магического серебра? Без людей, которые умеют с ним обращаться? Больше никаких паровых машин. Никаких вечно горящих ламп. Здания развалятся. Дороги придут в упадок, экипажи рассыплются. Не то что Оксфорд, а вся Англия за считаные месяцы распадется на части. Будет поставлена на колени. Парализована.
– И десятки невинных погибнут, – сказал Энтони. – Мы не станем этим заниматься.
– Ладно. – Гриффин снова сел и скрестил руки на груди. – Будь по-вашему. Давайте станем лоббистами.
В три часа ночи они выдохлись. Энтони провел их к умывальнику в глубине библиотеки.
– Простите, ванны у нас нет, так что придется вам намыливать подмышки стоя. – После чего он вытащил из шкафа кипу одеял и подушек. – У нас только три кровати, – сказал он извиняющимся тоном. – Мы нечасто здесь ночуем. Дамы, идите за Илзе в читальный зал, а джентльмены могут устроиться между стеллажей. Располагайтесь.
Робин так вымотался, что даже кусок твердого пола между стеллажей казался привлекательным. Робин как будто не спал весь долгий день с тех пор, как они прибыли в Оксфорд, и за этот день испытал столько впечатлений, что хватит на всю жизнь. Он взял у Энтони одеяло и направился к стеллажам, но не успел он устроиться, как появился Гриффин.
– Есть минутка?
– Ты не хочешь поспать? – спросил Робин.
Гриффин был полностью одет, черное пальто застегнуто на все пуговицы.
– Нет, мне рано выезжать. Отсюда нет прямого поезда в Глазго, придется ехать в Лондон, а оттуда первым утренним поездом. Давай выйдем во двор.