– Но могло быть и чуть потише, – сказал Рами.
– Ну, это лишь прототип. И он уже старый. Теперь можно купить такие в лондонских магазинах. Подобные часы очень популярны, богачи их обожают.
Они по очереди умылись холодной водой в тазу. А потом присоединились к девушкам в читальном зале со вчерашними заметками, чтобы возобновить работу.
Летти выглядела так, будто совершенно не спала. Под ее глазами залегли черные круги, она зевала, с несчастным видом прижимая руки к груди.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Робин.
– Такое впечатление, что все это мне снится. – Моргая, она обвела затуманенным взглядом комнату. – Все шиворот-навыворот и вверх тормашками.
И то верно, подумал Робин. Летти еще неплохо держалась, учитывая все случившееся. Он не знал, как вежливо выразить свою мысль, поэтому неуклюже спросил:
– И что ты думаешь?
– О чем, Робин? – в отчаянии спросила она. – Об убийстве, которое мы покрываем, о падении Британской империи или о том, что теперь до конца дней мы будем в бегах?
– Обо всем этом.
Она потерла виски.
– Справедливость ужасно утомительна. Вот что я думаю.
Кэти принесла дымящийся чайник с черным чаем, и все с благодарностью протянули кружки. Вималь, зевая, прошел из ванной на кухню. Через несколько минут по читальному залу растекся чудесный аромат жаркого.
– Яичница-масала, – провозгласил Вималь, раскладывая по тарелкам жареные яйца с томатным соусом. – Скоро будут тосты.
– Вималь, – простонала Кэти. – Я готова выйти за тебя замуж.
Они набросились на еду, как голодные волки, в полном молчании. Спустя несколько минут стол опустел, грязные тарелки вернулись на импровизированную кухню. Входная дверь со скрипом открылась. Вошла Илзе – она вернулась из города с утренними газетами.
– Есть новости о дебатах? – спросил Энтони.
– Они по-прежнему колеблются, – ответила она. – Так что у нас еще есть время. Виги в большинстве своем не хотят голосовать, пока не будут уверены. Но завтра или послезавтра нам нужны в Лондоне листовки. Надо отправить кого-нибудь на двенадцатичасовом поезде и отпечатать их на Флит-стрит.
– У нас есть люди на Флит-стрит? – осведомился Вималь.
– Да. Тереза еще работает в «Стандард». Газета выходит по пятницам. Я сумею проникнуть туда и воспользоваться печатными прессами, если к сегодняшнему вечеру вы подготовите текст. – Она вытащила из сумки смятую газету и разложила ее на столе. – Кстати, вот последняя лондонская газета. Думаю, вам будет интересно почитать.
Робин вытянул шею, чтобы прочитать перевернутый текст: «В Кантоне убит профессор Оксфорда. Преступники находились в сговоре с китайскими лоббистами».
– Ясно, – сказал он, моргнув. – Полагаю, это по большей части верно.
Рами перевернул страницу.
– Ого, смотрите! Здесь нарисованы наши портреты.
– Твой совсем не похож, – заметила Виктуар.
– Ага, нос явно не удался, – согласился Рами. – А у Робина слишком маленькие глаза.
– В Оксфорде это тоже напечатали? – спросил у Илзе Энтони.
– Удивительно, но нет. В местной прессе все тихо.
– Занятно. Что ж, значит, Лондон для вас закрыт, – сказал Энтони. Все разом начали возражать, но он поднял руку. – Не сходите с ума. Это слишком опасно, мы не будем так рисковать. Вы укроетесь в Старой библиотеке, пока все не утрясется. Вас не должны узнать на улице.
– Как и тебя, – заметил Рами.
– Меня считают мертвым. А вас – убийцами. Это совсем не одно и то же. Никто не печатает в газетах мой портрет.
– Но я хочу отсюда выйти, – безрадостно произнес Рами. – Хочу сделать хоть что-нибудь, хочу помочь…
– Из тюрьмы ты никак не сможешь помочь. Мы не сражаемся на войне, что бы ни воображал наш дорогой Гриффин. Эти дела требуют более деликатного подхода. – Энтони указал на доску. – Сосредоточьтесь на задаче. Давайте вернемся к тому, на чем мы закончили. Вроде бы вчера ночью мы говорили о лорде Арсено. Летти?
Летти сделала большой глоток чая, закрыла глаза и, похоже, взяла себя в руки.
– Да. Думаю, лорд Арсено в хороших отношениях с моим отцом. Я могу написать ему, попробую устроить встречу…
– А тебе не кажется, что отец будет расстроен новостью о том, что ты убийца? – спросил Робин.
– Летти нет в числе соучастников, – сказала Виктуар, изу- чив статью. – Там только мы трое. Ее вообще не упоминают.
Повисла неловкая пауза.
– И это очень хорошо, – как ни в чем не бывало заявил Энтони. – Дает нам некоторую свободу передвижения. А теперь садись за письмо отцу, Летти, а остальные займутся своими задачами.
Один за другим они разошлись из читального зала по своим делам. Илзе отправилась в Вавилон – узнать, какие еще поступили новости из Лондона. Кэти и Вималь пошли в мастерскую – работать над словесной парой «полемос». Рами и Виктуар сочиняли письма к выдающимся лидерам радикалов от неких сторонников – разумеется, белых и среднего возраста. Робин остался вместе с Энтони в читальном зале – отбирать из писем профессора Ловелла самые яркие цитаты о предстоящей войне, чтобы включить их в пылкие прокламации. Как они надеялись, цитаты окажутся достаточно возмутительными, чтобы их подхватили лондонские газеты.
– Осторожнее в выражениях, – предупредил его Энтони. – Постарайся избегать рассуждений об антиколониализме и уважении суверенитета других государств. Используй такие слова, как «скандал», «столкновение», «коррупция», «недостаток прозрачности» и так далее. Излагай так, чтобы привлечь лондонского обывателя, и не упоминай расовый вопрос.
– Ты хочешь, чтобы я сделал перевод для белых, – сказал Робин.
– Именно так.
Около часа они работали в приятной тишине, пока у Робина не устала рука. С кружкой чая в руках он молча откинулся на спинку стула, дожидаясь, когда Энтони закончит абзац.
– Энтони, могу я кое о чем спросить?
Энтони отложил перо.
– Да, о чем?
– Ты правда считаешь, что из этого что-то может получиться? – Робин кивнул на стопку листовок. – Я о завоевании общественной поддержки.
Энтони выпрямился и размял пальцы.
– Как я вижу, брат промыл тебе мозги.
– Гриффин всю ночь учил меня стрелять из револьвера, – признался Робин. – Он считает революцию невозможной без вооруженного восстания. И был вполне убедителен.
Энтони задумался, кивая, и стряхнул перо о чернильницу.
– Твой брат любит называть меня наивным.
– Я не это хотел…
– Знаю, знаю. Я только хотел сказать, что не такой мягкотелый, как думает Гриффин. Позволь напомнить, что я приехал в эту страну до того, как было принято решение не называть меня рабом. Я прожил боˊльшую часть жизни в стране, где до сих пор сомневаются, можно ли считать меня полноценным человеком. Уж поверь, я без особого оптимизма смотрю на моральные принципы белых британцев.
– Но все же они приняли решение об отмене рабства, – заметил Робин. – В конце концов.
Энтони тихо рассмеялся.
– Ты думаешь, дело в моральных принципах? Нет, отмена рабства стала популярной идеей после того, как Британия потеряла Америку и решила, что теперь дойной коровой станет Индия. Однако хлопок, индиго и сахар из Индии не могли занять доминирующее положение на рынке, если не вытеснить с него Францию, а Францию невозможно было вытеснить, пока благодаря британским работорговцам Вест-Индия приносила ей такую прибыль.
– Но…
– Никаких «но». Движение аболиционистов, которое ты знаешь, – это сплошная напыщенность. Одна риторика. Питт изначально заговорил об этом, чтобы прекратить продажу рабов Франции. А парламент встал на сторону аболиционистов, потому что очень боялся восстания чернокожих в Вест-Индии.
– Так ты думаешь, дело только в экономике и страхе?
– Ну, необязательно. Твой брат любит говорить, что британцев побудило принять закон об отмене рабства восстание рабов на Ямайке, пусть и неудачное. Он прав, но прав лишь наполовину. Видишь ли, восстание завоевало симпатии британцев, потому что его лидеры были баптистами, а когда оно провалилось, белые рабовладельцы на Ямайке начали разрушать церкви и угрожать миссионерам. Те баптисты вернулись в Англию и заручились поддержкой из-за религии, а не из-за естественного права человека на свободу. Я хочу сказать, что отмена рабства произошла потому, что у белых возникли причины для беспокойства – будь то экономические или религиозные. Но пусть они считают, что сами до этого додумались. Бесполезно рассчитывать на их добропорядочность. Я не встречал ни одного англичанина, который поступил бы правильно из сочувствия.
– А как же Летти? – возразил Робин.
– Да, – признал Энтони, немного помолчав. – Пожалуй, ты прав. Но она – редкий случай, правда?
– Так куда же мы движемся? – спросил Робин. – Какая конечная цель?
– Цель – создать коалицию. И в нее нужно включить любых сочувствующих, даже в самой минимальной степени. Мы можем выкачать из Вавилона огромное количество ресурсов, но их все равно будет недостаточно, чтобы сдвинуть с места такие прочные рычаги власти, какими обладают Джардин и Мэтисон. Если мы хотим переломить ход истории, нужно, чтобы те люди, которые с легкостью готовы продать меня и подобных мне на аукционе, стали нашими союзниками. Мы должны убедить их, что глобальная британская экспансия, основанная на груде серебра, не в их интересах. Потому что собственные интересы – это единственное, что их волнует. Не справедливость, не человеческое достоинство, не либеральные свободы, которые они так ценят. А прибыль.
– С таким же успехом можно убедить их пройтись по улице голышом.
– Ха! Нет, зародыш для коалиции есть. В Англии настало время для революции. Всю Европу лихорадит в предчувствии реформ уже несколько десятилетий; она заразилась этим от французов. Нужно просто сделать войну классовой, а не расовой. И тут и впрямь все дело в классах. Кажется, будто речь об опиуме и Китае, но ведь не только китайцы могут проиграть. Все взаимосвязано. Серебряная промышленная революция – одна из главных причин неравенства, загрязнения окружающей среды и безработицы в Англии. Судьба семьи бедняков из Кантона на самом деле тесно связана с судьбой безработного ткача из Йоркшира. Ни один из них ничего не выиграет от расширения империи. И те и другие становятся лишь беднее по мере того, как компании богатеют. Вот если бы они только могли заключить союз… – Энтони сплел пальцы вместе. – Но в этом-то и проблема, видишь ли. Никто не задумывается о том, как все мы связаны. Мы беспокоимся только о собственных страданиях. Бедняки и средний класс этой страны не понимают, что с нами у них больше общего, чем с Вестминстером.