Виктуар вздернула подбородок.
– Правда?
– Конечно, когда речь идет о промышленности. Мы же пытались убедить вас именно в этом.
Робин и Виктуар переглянулись. Теперь им стало стыдно за презрение, которое они испытывали в прошлом году к забастовщикам. Они позволили профессору Ловеллу внушить им, что бунтовщики – просто ленивые, жалкие и не заслуживающие внимания люди. Но разве их цели так уж сильно отличаются?
– Дело не в серебре, – сказал Эйбел. – Теперь ведь вы это понимаете, правда? Все дело в снижении заработков. В дрянной работе. Женщины и дети целыми днями сидят в жарком и душном помещении, а машины, за которыми не уследишь, в любой момент могут покалечить. Мы мучаемся. И лишь хотели, чтобы вы это заметили.
– Да, – кивнул Робин. – Теперь мы это поняли.
– Мы не сделаем вам ничего плохого.
Виктуар задумалась и кивнула.
– Постараюсь в это поверить.
– В общем… – Эйбел показал на баррикады за своей спиной. Жест получился неловким, как у ухажера, протягивающего розы. – Мы узнали, что вы задумали, и решили прийти на помощь. Хотя бы помешаем этим клоунам спалить башню.
– Спасибо. – Робин толком не понимал, что с этим делать, он до сих пор не мог поверить в происходящее. – А вы… хотите войти? Обговорить все подробнее?
– Пожалуй, – согласился Эйбел. – Я ведь для этого и пришел.
Они шагнули обратно через порог, пригласив Эйбела.
Итак, линия фронта была начерчена. В тот день они заключили самый странный альянс. Люди, которые несколько недель назад выкрикивали непристойности в адрес студентов Вавилона, теперь сидели в вестибюле, обсуждая тактику уличной войны и строительство заграждений. Профессор Крафт и бунтовщик по имени Морис Лонг склонили головы над картой Оксфорда в поисках идеальных мест для установки новых баррикад, чтобы помешать вой- скам.
– Баррикады – единственная стоящая штука, которую мы позаимствовали у французов[111], – сказал Морис. – На широких улицах нужны низкие баррикады – брусчатка, бревна и тому подобное. Потребуется много времени на расчистку, и не пройдет кавалерия или тяжелая артиллерия. А если вот здесь перекрыть узкие проходы к двору, мы не выпустим их с Хай-стрит…[112]
Виктуар и Ибрагим сидели за столом с другими забастовщиками и делали пометки, какие серебряные пластины больше всего пригодятся для обороны. Часто всплывало слово «бочка»[113], как понял Робин, бунтовщики собирались устроить налет на винные погреба, чтобы запастись материалом для баррикад.
– Сколько ночей вы хотите здесь продержаться? – спросил Эйбел.
– Сколько потребуется, – ответил Робин. – В этом и смысл, наши противники могут из кожи вон лезть, но пока мы удерживаем башню, они бессильны.
– У вас здесь есть кровати?
– Только одна койка, которой мы пользуемся по очереди, но обычно мы просто ложимся в проходах.
– Не очень-то удобно.
– Не то слово, – криво улыбнулся Робин. – Вечно на тебя кто-то наступает, когда идет в туалет.
Эйбел хмыкнул и обвел взглядом огромный вестибюль с полированными полками красного дерева и гладким мраморным полом.
– Что ж, чем-то приходится жертвовать.
В тот вечер в Оксфорд вошли войска.
Переводчики смотрели с крыши, как по Хай-стрит идет колонна солдат в красных мундирах. Прибытие целого взвода с оружием должно было вызвать переполох, но никто не испугался по-настоящему. Среди домов и магазинов в центре города войска выглядели неуместно, как будто маршируют на параде под приветственные крики горожан. Солдаты шли медленно, вежливо уступая дорогу переходящим улицу людям. Все это выглядело странно.
У баррикад солдаты остановились. Усатый командир, увешанный медалями, спешился и зашагал к перевернутой телеге. Похоже, баррикада сбила его с толку. Он оглядел наблюдающих за ним горожан, словно в ожидании объяснений.
– Как думаете, это лорд Хилл? – спросила Джулиана.
– Он же главнокомандующий, – отозвался профессор Чакраварти. – Никто не пошлет главнокомандующего, чтобы нас приструнить.
– Почему это? – возразил Робин. – Мы же подрываем основы государства.
– Не стоит так драматизировать, – шикнула на него Виктуар. – Смотрите, они разговаривают.
Из-за баррикады вышел Эйбел Гудфеллоу.
Командир взвода встретился с ним посреди улицы. Они перекинулись несколькими словами. Робин не слышал, о чем они говорят, но разговор явно был напряженный. Начался цивилизованно, но потом оба стали яростно жестикулировать, и Робин даже забеспокоился, как бы офицер не надел на Эйбела наручники. Наконец они явно пришли к какому-то соглашению. Эйбел вернулся за баррикаду, причем всю дорогу пятился, словно боялся, что ему выстрелят в спину. Усатый военный вернулся к своим солдатам. А потом, к удивлению Робина, те отступили.
– Он дал нам сорок восемь часов, чтобы все убрать, – сообщил Эйбел, вернувшись в башню. – После этого они будут штурмовать баррикады.
– Значит, у нас есть два дня, – сказал Робин. – Этого мало.
– На самом деле больше. Этим не кончится. Он сделает еще одно предупреждение. Потом еще одно. А затем третье, самое серьезное. Они будут всячески тянуть время. Если они намерены пойти на штурм, то уже это сделали бы.
– Но по бунтовщикам Свинга они с удовольствием открыли стрельбу, – возразила Виктуар. – И по демонстрантам в Манчестере.
– Там не было борьбы за местность, только за политические принципы. Восставшим не надо было удерживать свою территорию, когда в них начали стрелять, они просто разбежались. А мы удерживаем центр города. В наших руках башня, сам Оксфорд. Если солдаты случайно застрелят прохожего, все выйдет из-под контроля. Им не удастся сломать баррикады, не разрушив город. А этого парламент не может допустить. – Он встал, собравшись уходить. – Мы не подпустим их близко. А вы продолжайте писать листовки.
Вот так у баррикад на Хай-стрит установилось шаткое равновесие между забастовщиками и армией.
А когда понадобится, башня сама по себе обеспечит гораздо более прочную защиту, чем хлипкие баррикады Эйбела Гудфеллоу. Однако баррикады имели не только символическое значение. С их помощью контролировалась достаточно большая территория, чтобы снабжать башню всем необходимым. А значит, теперь переводчики получили еду и чистую воду и в тот вечер сытно поужинали пышными булками и жареной курицей. И кроме того, у них теперь был надежный источник новостей о происходящем снаружи.
Вопреки ожиданиям, сторонники Эйбела все прибывали. Рабочие гораздо лучше распространяли послание Робина, чем любая листовка. Ведь они говорили на том же языке. Британцы воспринимали Эйбела совсем не так, как любого переводчика-иностранца. По всей Англии к ним присоединялись забастовщики. Оксфордские мальчишки, истомившиеся дома от безделья, пришли на баррикады просто ради развлечения. Присоединились к ним и женщины – оставшиеся без работы белошвейки и девушки с фабрик.
Какое было зрелище, этот поток защитников башни! Баррикады стали своего рода центром притяжения, создали сообщество. За ними все были товарищами по оружию, независимо от происхождения, а регулярные поставки продуктов в башню сопровождались записками со словами поддержки. Робин ожидал нападения, а не солидарности, и не знал, что теперь делать. Это противоречило тому, что он привык ожидать от окружающих. Он боялся, что снова обретет надежду.
Однажды утром он обнаружил, что Эйбел оставил им подарок – перед дверью башни стоял фургон с матрасами, подушками и домоткаными одеялами. Наверху была пришпилена записка: «Это на время. Вернете, когда закончите».
Тем временем переводчики внутри башни всеми силами старались напугать Лондон последствиями длительной забастовки.
Серебро предоставляло лондонцам все современные удобства. В домах богачей оно производило лед в специальных аппаратах. Приводило в движение механизмы на пивоварнях, снабжающих лондонские пабы, и мельницах, производящих муку для горожан. Без серебра остановятся поезда на железных дорогах. Да и новые железные дороги не построить. Вода протухнет, воздух наполнится копотью. А когда остановятся прядильные и ткацкие станки, текстильная промышленность Британии перестанет существовать. Над страной нависла угроза голода, потому что серебро использовалось в плугах, сеялках, молотилках и дренажных трубах во всей сельской местности[114].
Эффект стал бы ощутим только через несколько месяцев. В Лондоне, Ливерпуле, Эдинбурге и Бирмингеме остались другие центры серебряных работ, где не самые блестящие таланты, не сумевшие получить после выпуска место в Вавилоне, зарабатывали на жизнь возней с пластинами, изобретенными своими более яркими коллегами. Эти центры смогут частично покрыть образовавшийся дефицит. Но не полностью, тем более что они не имели полноценного доступа к книгам с записями словесных пар.
– Думаете, они не вспомнят? – спросил Робин. – Хотя бы студенты, учившиеся у профессора Плейфера?
– Они же ученые, – ответила профессор Крафт. – А мы, ученые, озабочены только умственными задачами. Мы ничего не помним, если не записать в ежедневник и несколько раз не повторить. Джером постарается изо всех сил, хотя еще не оправился после ранения, но слишком многое утечет сквозь пальцы. Через несколько месяцев страна просто рассыплется на части.
– А экономика посыпется гораздо быстрее, – сказал Юсуф – он единственный из них хорошо знал, как функционируют банки и рынок. – Видите ли, за последнее десятилетие люди как безумные скупали акции железных дорог и других предприятий, использующих серебро. И уже начали считать, что вот-вот обогатятся. Что случится, когда они осознают, что их акции превратились в прах? Может, железные дороги остановятся только через несколько месяцев, но рынок рухнет через несколько недель.
Крах рынка. Звучало нелепо, но завораживающе. Могут ли они победить, угрожая крахом фондового рынка и неизбежным банкротством банков?