Он ушел, а я облегченно вздохнул. Его болтовня — вообще-то полезный источник нужных сведений — мешала мне собраться с мыслями перед разговором с доктором.
Я тихонько постучал и толкнул дверь. В комнате за большим старомодным столом сидел лысеющий мужчина. На носу у него были очки в проволочной оправе, немного перекошенные. Он взглянул поверх стекол, дружески улыбнулся в ответ на мое «добрый день» и, указав на стул, произнес:
— Приветствую вас, Крайс, на острове Оор. Меня зовут Квин.
Именно таким я его себе и представлял, хотя мне описали его буквально в двух словах. Это был действительно седенький докторишко из старого фильма…
— Вы вернулись с шестьдесят первой Лебедя, — сказал он, заглянув в бумажку, лежавшую на столе. — Наблюдения за психическим состоянием показали… Так… Мои коллеги из космеда считают, что ничего серьезного. Вам знакомы симптомы этой болезни? Да, здесь сказано, что вы информированы… И часто это повторяется?
— На обратном пути было несколько раз с интервалом в шесть-семь дней. На Земле — один раз. Очень неприятное ощущение, доктор: просыпаешься и совершенно не знаешь, кто ты и где. Иногда это длится по нескольку часов.
— Так, так… — буркнул Квин. — Это тоже здесь написано. Прошу пройти со мной.
Он встал, открыл дверь в смежную комнату и пропустил меня вперед. Оказалось, что он едва доходит мне до плеча. Комната, в которую мы вошли, была, вероятно, процедурной. В центре стоял большой стол с множеством банок, колб и медицинских инструментов. Все это выглядело гротескно, словно реквизит для «Фауста». Да и вообще все вокруг, вся эта странная лечебница отдавала какой-то неправдоподобностью, анахронизмом. Просто трудно было поверить, что эта древность упорно сопротивляется течению времени и остается в окружении действительности XXIII века. Уже с первых минут я чувствовал себя, как человек, перенесенный в далекое прошлое. Я попытался представить себе, к каким последствиям практически может привести метод доктора Квина, и пришел к неутешительному выводу, что здесь можно не столько избавиться от вредного воздействия общественные процессов и научных открытий на неустойчивую психику, сколько усомниться в реальности XXIII века…
Квин прервал мои размышления…
— Я вижу, вы изумлены, — заметил он. — Нормальная реакция. Вы спрашиваете себя, каким образом я в лечебнице ухитряюсь сделать больше, чем мои коллеги в космеде. Так вот, в этом нет ничего загадочного. Я располагаю новейшим оборудованием, но скрываю его от глаз пациента. Практика показала, что все эти цефалекторы, конфликтографы и так далее неблагоприятно действуют на ход лечения. Все должно гармонировать с окружением… Как видите, у нас здесь довольно порядочная путаница в отношении стилей и эпох, однако я стараюсь не выходить за рамки XIX века… разумеется, я имею в виду внешнюю сторону дела. То, что в основном вы встретите здесь XIX век, лишь следствие моих личных пристрастий… Я люблю те времена. Это был действительно последний период относительного спокойствия в истории человечества. XX век со своими войнами и бурным развитием точных наук и техники — уже совсем другая эпоха, хотя сейчас и это столетие кажется нам тихим по сравнению с новейшим временем…
Говоря это, Квин усадил меня в мягкое кресло и опутал мою голову сетью электродов и проводов. Некоторое время он наблюдал за скрытым от моих глаз экраном, потом встал передо мной, едва заметно улыбаясь.
— Собственно… все в норме. Я не заметил даже того «нарушения холостых ритмов», о которых пишут в диагнозе… Зато я обнаружил нечто, соответствующее, пожалуй… чему же? Словно вы не уверены сами в себе… Знаете, это можно интерпретировать по-разному. Дополнительные исследования и наблюдения со временем помогут это выяснить. А сейчас цройдите в пятнадцатую комнату, я распорядился приготовить ее для вас. Там вы найдете распорядок дня и план дома. Если вам будет скучно, можете воспользоваться библиотекой… Нет, нет, — улыбнулся он, предупреждая мой вопрос. — Книги здесь самые разные, не только XIX века. Это, понимаете ли, совсем другое дело… Текст действует на пациента иначе, чем слуховые и зрительные раздражения. Воображение работает на базе внутренних ощущений… Впрочем, — тут он снова улыбнулся, — простите, это чересчур профессиональные вопросы, я наверняка вам наскучил.
Выходя из комнаты, я пересек кабинет. Кроме столика, здесь было несколько громоздких стеллажей, заполненных книгами и скоросшивателями. На одном из стеллажей стояла статуя, изображающая атлета. На другом — мраморные каминные часы с золотой инкрустацией. Доктор был не только любителем, но и знатоком старины. Для меня все эти предметы были, попросту старинными (хотя сам я родился почти сотню лет назад). А для Квина это были еще и различные стили…
Поднимаясь на второй этаж по широким деревянным ступеням, скрипевшим и прогибавшимся под ногами, я пытался отгадать, что из собранного здесь является настоящей древностью, а что — подражанием: перила лестницы, изъеденные древоточцем, медные угольники на ступенях, висящие на стенах копии — а может, оригиналы? — картин, выполненных маслом, — все в мелких трещинках.
Ведь дом едва ли стоит здесь десяток лет! — с удивлением подумал я. — А может, это ошибка? Может, он действительно старый? Мода не раз возвращалась к антикам. Очередной возврат к древности произошел за последние годы перед моим отлетом. Появилось множество отличных имитаций, старая мебель, выцветшие гобелены. Одновременно с развитием техники копирования исчезла разница между копией и оригиналом…»
До сих пор у меня не было времени заняться историей здешней лечебницы. Все произошло так неожиданно…
«Крайс, ты на нас просто с неба свалился!» — сказал полковник, когда после медицинской, проверки я пришел к нему. Полковника — так уж получилось — я знал еще до своего полета в космос. Тогда он был юнцом-пилотом первого года. Теперь ему было под шестьдесят. Видимо, он тоже летал, но на более короткие дистанции, чем я… Я «сэкономил» по сравнению с ним двадцать с лишним лет жизни. Впрочем, времени на воспоминания не было. Мы сразу же приступили к сути дела.
— «Ты подходишь по всем статьям, — сказал полковник. — Ситуация такова…» и говорил битый час, но, если бы даже продолжал еще, я бы не стал от этого умней.
«Дело деликатное и нельзя сказать, чтоб безопасное», — так выразился он. А я после возвращения из дьявольски далекой и опасной межзвездной экспедиции согласился участвовать в предложенной операции. Вообще-то мне полагался отдых за счет Космоцентра, я свои парсеки отлетал, а годы до пенсии засчитываются по земному времени. Однако, когда я представил себя в роли сорокалетнего пенсионера, мне стало дурно. Я чувствовал себя виноватым перед бывшими ровесниками. Им теперь было под девяносто; неловко думать, что я обманул самое время… И я решил, что не воспользуюсь заслуженными привилегиями и не уйду из Космоцентра.
Правда, я опасался за свои знания, соответствующие уровню прошлого века, но, когда полковник решил, что для проведения операции, получившей условное наименование «Санаторий», не годится никто, кроме меня, я сразу же ухватился за эту возможность.
В комнате па втором этаже я нашел приготовленную для меня одежду и домашние туфли. Комната была большая, с двумя высокими окнами. У стены стояла широкая кровать, посредине стол и два стула. Меблировку дополнял огромный, неизвестно зачем стоящий здесь шкаф — ведь пациенты прибывали сюда без личных вещей.
На столе лежал план дома, рядом — распорядок дня с указанием времени еды. Я взглянул на часы, Приближалось к пяти, до второго завтрака оставался целый час. Тяжело вздохнув, я решил спуститься в библиотеку.
По данным, полученным от полковника, в санатории было только пять пациентов. Это значительно облегчало мою задачу. В изолированной от мира группке людей я должен был найти одного человека. Правда, любой из этой пятерки мог оказаться тем, кто нас интересует.
Имена всех пятерых вместе с краткой историей их болезни были записаны у меня на нескольких кадрах микропленки. Но, следуя совету полковника, я решил не заглядывать в записки до тех пор, пока не составлю собственного мнения о каждом в отдельности.
В коридоре первого этажи я встретил двух высоких мужчин в белых халатах — вероятно, санитаров. Они взглянули на меня и вежливо поклонились.
В библиотеке массивные полки вдоль стен были заставлены книгами. Несколько кресел с высокими спинками, два столика, на которых стояли небольшие лампы — электрические, но имитирующие керосиновые. Все, вместе взятое, создавало настроение сосредоточенности и покоя, но был тут и налет архаичности.
Это мне напоминало старую аптеку, виденную в каком-то фильме: на полках здесь виднелись белые таблички, с той только разницей, что вместо привычных названий лекарств на них были написаны названия разделов.
Оле сидел напротив входа. Кроме него, в комнате было три человека: полный мужчина с тремя подбородками, раскинувшийся в инвалидной коляске, и еще двое, стоящие за спинками кресел в углу. На мой приход прореагировал только Оле. Он подошел ко мне и, взяв меня под руку, подвел к толстому человеку в коляске.
— Игорь Крайс — Энор Асвиц, — представил он нас друг другу и, когда мы обменялись рукопожатиями, добавил: — Игорь только что вернулся из сектора Лебедя!
Я заметил, как в глазах Асвица мелькнул злорадный огонек. Оле тут же сел, словно предчувствуя, что сейчас произойдет.
Асвиц, до сих пор безразличный и неподвижный, вдруг весь напрягся и быстро перегнулся через поручень коляски в мою сторону. Накидка с его ног соскользнула на пол, и я увидел, что обе ноги у него ампутированы выше колен…
— Так это вы… Вы вернулись с 61-й Лебедя? Все складывается как нельзя лучше! Вы позволите задать вам несколько вопросов? Это для меня чрезвычайно важно. Пожалуйста, выслушайте меня внимательно…
Он нервным движением пухлых рук поставил коляску так, чтобы быть напротив меня.
— Возможно, вы удивитесь… но я хотел бы знать… там… в пустоте, вы не приняли никаких… сигналов неизвестного происхождения? — Асвиц говорил все быстрее. — Я знаю, все, что принимает антенна, регистрируется… Именно на это я и рассчитываю. Не знаете ли вы что-нибудь о таких сигналах? Ну, вы понимаете? Таких, которые были посланы не…людьми?