Аунс:…И поэтому друг с другом спите?
Ф. Ривер: Нет. Это другое.
Аунс: Мистера Оттокара сегодня здесь нет. Ему вручили повестку, и он решил обвинение не оспаривать.
Ф. Ривер: Я знаю.
Аунс: У вас с мистером Оттокаром когда-нибудь была мысль о будущем? О женитьбе?
Ф. Ривер: Не думаю. То есть нет. Тем более что после… после этого процесса, наверно, ничего уже не будет. Я имею в виду наши отношения, о женитьбе никогда и речи не шло.
Аунс: И речи не шло. И была у вас всего-то связь за спиной у сына. Так, ничего серьезного…
Ф. Ривер: Не просто связь. И да, я старалась встречаться с ним так, чтобы Лео не знал и не расстраивался.
Аунс: А что у вас было с его братом?
Ф. Ривер: С братом ничего не было.
Аунс: Но все же были какие-то отношения?
Ф. Ривер: Я предпочла бы, чтобы не было, но он – он просто приходил. Верней, вторгался. И точно так же он вторгается в жизнь Джона, в любые его отношения… Это в двух словах не объяснишь.
Аунс: Мистер Дроссель сообщил, что мистер Оттокар под действием какого-то наркотика сжег ваши книги.
Ф. Ривер: Да, сжег, и я тоже думаю, что он был под чем-то. Это как раз Пол. Я пыталась его остановить, но это бесполезно. Теперь я, естественно, не хочу его видеть ни у себя, ни тем более рядом с Лео. Все это очень нелепо и некстати.
Аунс: Соглашусь, действительно нелепо. Вам не кажется иногда, что вы не можете с ними совладать? С братьями, с их эмоциями, с их образом жизни?
Ф. Ривер: Может, я их больше и не увижу. Они много месяцев не показываются. Это уже в прошлом.
Аунс: Но вы что-то чувствуете к Полу… простите, к Джону Оттокару?
Ф. Ривер: Чувствовала. А теперь не знаю. Не знаю.
Аунс: Еще имеется мистер Булл. Вы же слышали показания мистера Дросселя?
Ф. Ривер: Это было один раз.
Аунс: Один?
Ф. Ривер: Да. Я спала с ним один раз.
Аунс: Но ходите к нему часто?
Ф. Ривер: Он мой коллега, мне нравятся его работы.
Аунс: И единственный акт любви на том многострадальном матрасе совершенно случайно совпал с появлением под дверью мистера Дросселя?
Ф. Ривер: Да, совпал.
Аунс: Боюсь, господам присяжным будет нелегко в это поверить. И почему же вы нарушили свои правила – если таковые есть – ради этого единственного случая?
Ф. Ривер: Мне нужно было как-то утешиться. Я была в страшной ярости после той лэтемской мерзости.
Аунс: Лэтемской мерзости?
Ф. Ривер: После сожжения книг. Это Лэтем ввел в моду как новую форму искусства.
Аунс: То есть некий художник сжег ваши книги, и вашей естественной реакцией было лечь на матрас к другому художнику, потому что вы были в «страшной ярости» и желали «утешиться»?
Ф. Ривер: Да.
Аунс: И вы всегда так утешаетесь – в постели?
Ф. Ривер: Нет.
Аунс: Вы утверждаете, что не были любовницей Хью Роуза?
Ф. Ривер: Нет.
Аунс: А Тони Уотсона и Алана Мелвилла?
Ф. Ривер: Нет. То есть после свадьбы нет.
Аунс: А Эдмунда Уилки?
Ф. Ривер: Это было давно, в пятьдесят четвертом.
Аунс: Что для вас секс, миссис Ривер? Священный акт любви или быстрый способ утешиться и развеять гнев?
Ф. Ривер: Слово «священный» я не употребляю. Я думаю, секс бывает разный, все зависит от человека и от ситуации. Это может быть что-то очень важное, а может – так, случай. Главное, нельзя лгать и нельзя делать человеку больно. Да, наверно, это не самый удачный ответ, особенно в суде, где секс считают блудом, а в каждом мужчине видят потенциального мужа и отца. Но правда в том, что мужу я была верна, пока не ушла, а он мне нет, даже если это были только «Клубничные клубы». Секс не…
Аунс: Не что?
Ф. Ривер: Не важно.
Аунс: Что вы хотели сказать?
Ф. Ривер: Здесь секс не главное. Главное – жестокость, черствость.
Аунс: Миссис Ривер, вы как интеллигентная женщина наверняка читали Фрейда. А Фрейд учит, что сексуальный элемент есть во всем. Возможно, жестокость и черствость были проявлением сексуальной неуверенности мужчины, не дождавшегося тепла, отвергнутого на глубинном уровне, неоцененного, разочарованного.
(Молчание.)
Аунс: У вас нет ответа?
Ф. Ривер: Это был не вопрос, а утверждение.
Аунс: А на утверждение вы ответить не хотите?
Ф. Ривер: Нет. Нет, не хочу.
Адвокаты произносят заключительные речи. Первым говорит Гриффит Гоутли. Его клиентка, молодая, великодушная, необычайно интеллигентная женщина – он делает особое ударение на слове «молодая», – без тайных расчетов и задних мыслей вышла замуж за человека с другим прошлым, из другого, более привилегированного сословия. Это сословие живет по жестким законам и возлагает на своих представителей определенные обязательства. Ожидалось, что она впишется в новую среду, причем впишется с благодарностью, – это видно из показаний сестер и домоправительницы мистера Ривера. Ни о каком компромиссе тут речи не шло.
– У мужа родовое поместье, где почти безвыездно живут три обожающие его женщины. Госпожа Ривер должна была стать четвертой. Она вполне естественно надеялась, что продолжатся дружбы и общение, которые она так ценила в своем мире, но надежда не оправдалась. Муж часто уезжал, и его отлучки становились все длиннее. Он, по собственному признанию, был занят не только делами фирмы, но и разными сомнительными увеселениями, которые могли повредить здоровью его жены и будущего ребенка. В его идиллическом на первый взгляд доме она чувствовала себя лишней, какой-то непрошеной гостьей. И как бы вы ни оценили, милорд, фактическую сторону показаний сестер Ривер и мисс Маммотт, очевидно, что они не понимали мою клиентку и не питали к ней ни любви, ни сочувствия.
Гоутли ясно и точно суммирует все, что пришлось пережить Фредерике в доме Найджела: удар по спине, ужас в уборной, топор.
– Ее муж, золовки и мисс Маммотт все это отрицают. Они сплотились, они сила, их показания даже чересчур складны и похожи. Моя клиентка оказалась одна, без всякой поддержки, – впрочем, именно так и прошла вся ее замужняя жизнь. Фредерика не святая и не героиня. Она – молодая женщина, которая, выйдя замуж, оказалась не готова ни к жизни в ином сословии, ни к жестокости, с которой столкнулась. Да, при всех своих молодых шалостях, она не ждала, что муж будет мучить ее и унижать, как женщин со скабрезных картинок или «девушек» из «Сластены». Я говорю, например, об определенных услугах, которые оказывает Мира Танопулос, проститутка, связь с которой мистер Ривер не отрицает.
Гоутли просит суд удовлетворить ходатайство его клиентки о разводе на основании моральной жестокости, насилия и супружеской неверности.
Приходит черед Аунса. Его клиент – дельный, энергичный молодой человек. Да, он сильно увлечен работой, но ведь это нормально, это не вина его и не грех. Он женился на девушке, учившейся в Кембридже, тогда она цвела и светилась, окруженная мужским вниманием. Он знал о ее репутации, знал, что у нее есть некий любовный опыт, – впрочем, вряд ли он догадывался, что она настолько многоопытна и малоразборчива. Возможно, ему казалось тогда, что он умчал принцессу из-под носа у женихов. Это бывает: практический человек верует в сказку и пытается ее воплотить. Потом, конечно, ему приходится расстаться с частью иллюзий, и здесь уже не каждому хватает выдержки, ибо такое расставание бывает весьма болезненным. Мистер Ривер верил, что они поженятся и будут жить долго и счастливо и принцесса, по обычаям предков, станет настоящей хозяйкой замка. Но принцесса не желала жить счастливо. Тут обоим нужно было бы немного подстроиться, приспособиться – как, впрочем, и в любом браке, замечает Аунс. Но миссис Ривер не желала подстраиваться, она скучала по свите поклонников, ей нужна была ее «карьера», книги, «независимость». Как будто она не клялась мужу, как будто не было маленького сына, который, казалось бы, мог занять ее на пару лет, а там, глядишь, и счастье осуществилось бы. Но она, по ее собственному признанию, «отдалилась» и «поняла, что нельзя было выходить замуж». Причем, исходя из ее слов, это отдаление предшествовало приступам гнева, в которых она обвиняет мужа, – тут миссис Ривер помимо воли правдива, что бывает не всегда. Она ведь сочинила целый роман о жестокостях мужа, напоминает Аунс. Жестокостях столь внезапных и беспричинных, что ей пришлось бежать в ночи через темный лес (вспоминается история Синей Бороды, только вместо чулана с трупами у миссис Ривер комод с картинками). В последний момент она решила прихватить с собой сына, хотя ему «лучше было остаться дома». Всю эту историю уверенно отрицает мистер Ривер, его сестры и мисс Филиппа Маммотт. Аунс продолжает: у миссис Ривер диплом с отличием по английской филологии. Она знаток европейской литературы, о которой с успехом читала лекции мистеру Оттокару и другим поклонникам ее красноречия. Она на короткой ноге с Достоевским, Стендалем и Вальтером Скоттом. Она все знает о мужьях, мечущих топоры, и о женщинах в белом, бегущих ночью через лес. А вот ее золовки, женщины более прозаические, видят обычные брюки, порванные о колючую проволоку. Неужели эти «зануды в твидовых костюмах», как они сами себя назвали, эти примерные прихожанки сговорились и сочинили гладкую ложь, к которой не подкопаться? А потом принудили солгать честнейшего доктора Ройленса? Мы живем не в Средние века, и он не вассал, подчеркивает адвокат. Нет, все это скорей похоже на плод изощренного ума и литературной фантазии самой миссис Ривер. Ее обвинения бездоказательны.
Взгляните сами, призывает Аунс, и решите, кому можно с большим основанием верить. В большинстве супружеских диспутов повинны обе стороны, между ними существует некий баланс добра и зла. Но в данном случае этот баланс явно нарушен. Поведение миссис Ривер после ухода от мужа ясно показывает, к какому образу жизни она тяготеет.