Юркан хотел было последовать за ним, но, пока он соображал, видят ли его здешние жители, — пока на это вроде бы ничто не указывало, — поверженный царь проворно приподнялся на колено… и, неведомо откуда выхватив длинный изогнутый клинок, вонзил его за ухо оранжевому обвинителю. До Кратаранги ему было, конечно, далеко, но на своем уровне и он был очень непрост. Вот он достаточно хладнокровно прислушался, а потом с громкими криками кинулся звать стражу.
Похоже, убирать опасных свидетелей было принято у всех народов и во все времена…
Невесомо скользя над черно-переливчатым полом, Юркан поплыл следом за Кратарангой. И правильно сделал: исторический боевик продолжался.
У самого выхода из дворцовых ворот к беглецу кинулись вооруженные личности, одетые в угольно-черные хламиды. Это были избранные среди носящих хварэну воинов — личная охрана владыки Хайратского. Но даже лучшим из лучших не по силам оказалось остановить Кратарангу. Одного воина царский брат уложил ударом ноги, другого рассек до самых печенок. Третьего вынесла из седла белая сука, молча взвившаяся в высоком прыжке.
Просвистели мимо смертоносные пернатые стрелы… Стражники, которые их выпустили, без сомнения, попадали за сто шагов в маленькое колечко, но Кратарангу хранили высшие силы. Он мигом оказался в опустевшем седле — и, сжав пятками лоснящиеся вороные бока, погнал жеребца по песчаной дороге, к дубовым рощам на морском берегу.
С шумом бились волны о камни, выглаженные водой, соленый ветер развевал белые, точно снег, волосы всадника. Летела возле хозяйской ноги стремительная разумная спутница…
Тут сновидение сделало некоторый скачок, какой бывает в кино, когда режиссер не хочет утомлять зрителя перипетиями долгой погони и всеми ухищрениями преследуемого. Юркан вздрогнул и обнаружил, что уже наступил вечер. Может, даже несколькими сутками позже. Спешенный Кратаранга с собакой — оба до предела измученные — плелись даже не по неприступной горной тропе, а по самому что ни есть туннелю, проложенному в толще скалы и наверняка страшно секретному.
Здесь было почти совершенно темно, только из отверстий, пробитых там и сям наверху, падали лучики света.
Вот Кратаранга остановился перед массивной каменной плитой, загораживавшей проход, и особым образом постучал… Раздался глухой скрежет, многотонная махина плавно сдвинулась в сторону. Стали видны железная решетка и стоявший за нею человек в капюшоне, который о чем-то спросил усталого путника. Кратаранга начертал в воздухе некий знак и назвался. Решетка скрипнула: его пропустили.
Еще несколько шагов, и… Человек и собака вышли в совершеннейший рай. Они стояли посреди огромного цветника, разбитого на горной террасе.
Хайратский царевич явно был здесь не впервые. Несмотря на усталость, он быстро зашагал по дорожке, выложенной разноцветными кусочками камня, и вскоре приблизился к еле заметному проходу в глубь скалы, перекрытому дверью. Похоже, здесь его ждали… Дверь открылась навстречу, пропуская Кратарангу в небольшой зал, освещенный факелами. Возле стен по сторонам света размещались фигуры стражей Вечности, соответствовавшие четырем формам времени, а в центре возвышалась статуя их повелительницы Вакшьи — всесильной владычицы судеб.
Этот зал чем-то напоминал тот, откуда с боем вырвался Кра-таранга. Конечно, он был оформлен намного бедней и в то же время выглядел… гораздо более настоящим. Юркан по-прежнему ни бельмеса не понимал в местной религии, но разобраться, где истинная святость, а где — пустая золоченая шелуха, по силам даже невежде.
Навстречу Кратаранге уже спешил из полумрака невысокий седобородый человек в простой белой одежде и высокой войлочной шапке, похожей на шлем с боковинами. Он держал в одной руке пучок прутьев[36]. Сука сразу ткнулась мордой ему в ладони, приветствуя старика, как доброго друга.
Кратаранга опустился на колени…
— Что делать мне теперь, мудрейший? — спросил он очень тихо. И добавил виновато: — Я еще и внес скверну в сей храм, войдя с обагренными кровью руками…
Старец, невесело кивнув, возложил руку на его темя и некоторое время молчал, как бы к чему-то прислушиваясь. Потом негромко проговорил:
— Скверну ты внес, но ничтожна она перед ликами Высших. Воистину, имя твое вписано в свиток судеб… Доколе жив брат твой, смерть стоит у тебя за спиной. Уходи.
Кратаранга вскинул глаза, а старец добавил:
— Тропою Зурвана.
Кратаранга вздрогнул всем телом и хотел что-то сказать, но седобородый поднял руку:
— Предначертание должно исполниться. Сегодня ты сохранишь разум тем, кто после сохранит будущее.
«Ну вот, еще один жрец пошел загадками говорить, — подумал Юркан. — Эй, любезный, нельзя ли выражаться понятнее?»
И прирос к полу, когда старец вдруг поглядел в его сторону и — Юркан мог бы поклясться — со значением подмигнул…
Вот он надел на палец Кратаранге перстень из желтовато-зеленого металла, в котором, переливаясь, играли гранями два кристалла — кроваво-красный с небесно-голубым. Они вместе приблизились к фигуре стража будущего — Тиштара. Отодвинулась занавесь, открывая на стене большое круглое зеркало… И начались спецэффекты! Седобородый повернул статую Вакшьи лицом на восток. Поверхность зеркала перестала отражать убранство храмового зала и сделалась матовой, потом из центра начали разбегаться волны, и вот наконец распахнулся проход в коридор с бешено вращающимися радужными стенками!
«Где-то я такие радуги уже видел, — вспомнилось Юркану. — Э, погодите-ка, а это случаем не?..»
Старец обнял Кратарангу, как сына.
— Береги себя, — шепнул он ему на прощание. — Помни, тебе предстоит познать деву, бесскверную духом и телом, дабы состоялось рождение величайшего из мужей — Хозяина Старых Верблюдов[37]. Помни: срок сей уже близок…
Кратаранга нагнулся и подхватил на руки собаку. Его верная защитница весила, наверное, пуда четыре, но Кратаранга держал ее без видимого труда. Более не медля, шагнул он в радужный коридор и мгновенно скрылся из виду… а буквально через секунду на том самом месте, где он только что стоял, возник плотный кривоногий мужик в серой утепленной форме, изготовленной, вне всякого сомнения, в Санкт-Петербурге начала двадцать первого века.
— Ёшкин кот, — прошептал этот мужик абсолютно по-русски, изумленно тараща глаза. — Ёж твою сорок, да никак Эрмитаж?..
Юркан судорожно дернулся всем телом и проснулся, пулей вылетев из астрального, ноосферического или какого там сна. Еще бы ему было не вылететь!
Это вам не судилище древнехайратских жрецов, не поединок на туманных мечах и не чудеса в храме непонятных Богов, это было кое-что существенно круче. В новоприбывшем Юркан безошибочно опознал майора милиции, бывшего участкового, а ныне командира «красноголовых» — Андрона Собакина…
ПИФ-ПАФ, ОЙ-ОЙ-ОЙ…
Ну и что хорошего дала человеку урбанизация? Которую, помнится, в пресловутые тоталитарные годы нам еще и преподносили как показатель развитости того или иного государства?.. Вот уж благо так благо, спасибо большое. Каменные джунгли, рост преступности и сплошная беда с экологией. Вернее, с ее отсутствием. Современному человеку, покончившему с наследием прошлого, больше подобает не призыв к урбанизации, а демократический лозунг: «Любите природу, мать вашу!»
Семен Петрович Хомяков был человеком современным. Он обитал вдалеке от дымящей промышленности — далеко за городом (хотя какое «далеко» для стремительного «мерседеса»?), в уютном коттедже, укрывшемся среди сосенок и березок Карельского перешейка. В девяностые годы питерские мафиози понастроили шестиэтажных особняков с лифтами, подземными гаражами и чуть ли не вертолетными площадками на крышах. Семен Петрович так высоко не заносился. Его скромный домик насчитывал всего-то четыре этажа.
Некогда познавший тяжкое детство, Семен Петрович привык довольствоваться малым. Затевая это строительство, он не стал гнаться за показным шиком и всякими неправдами добывать кусок престижной земли где-нибудь в Сестрорецке или Разливе. Престиж — оно конечно, да. Но что за радость отгораживаться каменной стеной если не от злобствующих соседей, то от трассы, по которой, сотрясая окрестности, круглые сутки несутся ревущие автомобили?.. Семен Петрович предпочел уединение и тишину.
Ради этой тишины через лес протянули несколько километров персональной бетонки — до самого Приморского шоссе. А чтобы надежнее обеспечить «папе» уединение и покой, пару гектаров соснового бора огородили колючей проволокой, подключенной к системе «Кактус». До смерти не убьет, но впечатлит на всю оставшуюся жизнь.
Надо же Семену Петровичу хорошенько отдохнуть, надо же ему набраться сил перед баталиями в Законодательном собрании и иными делами, еще более важными?
Обязательно надо.
Особенно перед делами вроде сегодняшних, намеченных на поздний вечер и ночь…
Нынче Семен Петрович тоже улегся только под утро, а посему позволил себе встать не особенно рано, часа в два пополудни.
Сразу после сна есть ему никогда не хотелось. Помнится, в школе их в обязательном порядке пичкали горячими завтраками. И тоже выдавали это издевательство за какой-то, мать его, показатель. Может, потому-то Семен Петрович только до седьмого класса и смог дотерпеть?.. Ну что ж, теперь он был сам себе голова. Никто не решал за него, как ему завтракать. Размяв вилкой желтоватый кусок сметаны на рассыпчатых пластинах творога, он запил получившуюся благодать кофе по-бедуински (турку подшлепывали ладонью ровно четыре раза, не больше и не меньше, — так он любил), заел свежей хурмой… Посидел немного, глядя в окно, потом облачился в любимую шубу из чернобурой лисы и вышел наружу.
Сюда не докатывалось пагубное влияние дымки, которую Семен Петрович про себя числил еще одним сомнительным благом урбанизации. В карельском лесу царила вполне нормальная зима с пушистым снегом и крепеньким, градусов на пятнадцать, морозцем. Сейчас небо было ясное, но холодный фронт протащил перед собой изрядную полосу тумана, осевшего густым инеем куда только можно, и деревья с кустами стояли выкованные из серебра.