Вавилонская башня — страница 63 из 68

— Лев Поликарпович, вы что такой зеленый сидите? Вам нехорошо? — склонилась над ним Виринея. Точки испуганно метнулись, поредели и пропали, Звягинцев вздрогнул, встряхнулся и стал с наслаждением глотать морозный воздух, состоявший из сплошного кислорода.

Виринея, облаченная в теплый камуфляж, села с ним рядом и взяла его за руку.

— А что там происходит?.. — спросил он немного погодя.

— Да так. — Она отмахнулась. — Андрон Кузьмич на танке мародеров гоняет. Вы отдыхайте, Лев Поликарпович, все будет хорошо.


Когда жизнь выламывается из тщательно разработанных планов и все летит к чертовой бабушке, исход дела зачастую начинает зависеть от сущих пустяков, которые при обычном раскладе не имели бы никакого значения. Например, от водительского мастерства Макарона. Что требовалось бы от него в обычных условиях? Да пара пустяков. Приехать из точки «А» в точку «Б» и припарковаться невдалеке от туннеля. Кто мог предполагать, что его ждала гонка с препятствиями, кто знал про свирепого майора и его танк?..

Тем не менее поначалу Макарон сотворил почти невозможное. КрАЗ сокрушил несколько худосочных берез, чудом избежал соприкосновения с пятном, раскинувшимся на детской площадке, и выскочил к пологому холму, образованному отвалами бывшего глиняного карьера. Он даже чуть увеличил отрыв, но на том везение кончилось. Вешки на пути оказались скрыты кустами, Хомяков еле успел сориентироваться по карте и крикнуть:

— Назад!..

Пришлось сдавать задним ходом, теряя драгоценное время. Подоспевший танк развернулся на одном месте и почти прыгнул вперед, целя грузовику в переднее колесо. Макарон все же выдернул машину из-под удара и оказался на аллее, огибавшей пруд. Сугробы здесь были не такие дремучие, как возле Кузнецовской, КрАЗ увеличил скорость…

…Но и танк наддал тоже…

…И все-таки влепил грузовику хорошего пинка в задний борт, завернув его на полуостров, где бетонная стела возносила к недосягаемым небесам давно списанный истребитель.

Здесь, по идее, можно было развернуться, но танк висел на хвосте, и совокупного поступательного движения было уже не остановить.

Макарон заметил вешки, выставленные на льду пруда, только когда кабина КрАЗа уже перевесилась через край и тяжелая машина начала сползать вниз по откосу.

Между тем возня двух металлических монстров потревожила бетонную стелу. Быть может, она и без того была основательно подточена временем и хрональными аномалиями, а может, просто срок подошел?.. Армированная консоль застонала, начала крениться…

И старый истребитель совершил свое последнее пике, рухнув на обе машины и накрепко соединив их друг с другом.

Последним с танковой брони соскочил майор Собакин. Он тащил за шиворот механика-водителя, выдернутого из люка.

Грузовик, истребитель и «тридцатьчетверка» сползли на лед с довольно крутого высокого бережка, где когда-то катались на саночках дети, и лед не выдержал. Посыпались сбитые вешки, солнце зажгло подозрительно яркие радуги в алмазной туче снега и брызг… Из кабины тонувшего КрАЗа выскочили сперва Макарон, потом Хомяков и наконец Чекист, но было поздно. Люди и техника, втянутые хрональным туннелем, погрузились так, словно угодили не в парковый пруд глубиной по колено, а в Марианскую впадину.

История неумолимо утаскивала своих осквернителей на дно.

«Красноголовые» стояли наверху и молча смотрели, как успокаивалась вода.


— Ну а толку, — хмуро сказал Скудин. — Если это правда был Хомяков, он вернется. У него же кольцо.

Кратаранга, выбравшийся из второго джипа, покачал головой.

— Не вернется. Слуги Ангра-Маинйу сохранят разум, но это им не поможет. Тропа, на которую они вступили, ведет почти в мое время. На месте вашего города тогда расстилалось глубокое холодное море…

ОСИНОВЫЙ КОЛ

— Лев Поликарпович, вы же гений!

— Левка, старый поц, когда же ты наконец таки будешь себя ценить?

Шихман и Эдик встретили Звягинцева так, будто перед ними предстал сам великий Ферма, да еще и предъявил, согласно обещанному, «поистине чудесное» доказательство своей Теоремы[55]

— Лев Поликарпович, — краснея, сознался Эдик, — я подумал, что… Ну вы же понимаете… В общем, я посмотрел ваши диски. Вы же нашли это! Нашли!

У Звягинцева еще мелькали перед мысленным взором слепые блокадные окна с их бумажными перекрестьями, он остро чувствовал, что не спал целую ночь.

— А что такого, — буркнул он, думая только, как бы принять горизонтальное положение. — Просто проанализировал…

— Ну-ка, ну-ка? — Веня с Аликом торопливо сбрасывали в генеральской прихожей теплые сапоги, отчасти ревнуя, что не им довелось первыми оценить удивительное достижение собственного учителя. — А научному пролетариату?..

Шихман и Эдик принялись объяснять, возбужденно перебивая друг дружку. Если верить им, получалось, что скромный советский профессор сподобился чуть ли не пощупать руками Единую Теорию Поля. В переводе для среднего ума это означало увязывание электрического, магнитного, гравитационного, ядерного и прочих полей в единую общую закономерность, частными проявлениями которой становилось все перечисленное. И не только известное, но даже еще не открытое. О Единой Теории Скудину доводилось слышать от Марины, он знал, что ее разработка являлась предметом вожделения интеллектуальных гигантов, вплоть до Эйнштейна, вот только хвастаться в данной области на сегодня было особенно нечем. Пока Иван пытался сообразить, каковы могли быть из фундаментальной теории следствия, полезные с точки зрения родных осин, ему растолковали и это.

Дымка, висевшая над развалинами «Гипертеха», тоже ведь была своего рода полем…

А значит, подвергнув анализу все материалы наблюдений за нею, можно было спрогнозировать ее дальнейшее поведение. Теперь у науки было оружие. Не в силах дождаться возвращения «блокадников», Шихман с Эдиком оперативно тряхнули генерала Владимира Зеноновича, тот мгновенно связался с американцами… Какая, к бесу, секретность? Человечество, оказавшееся у края, такого слова-то больше не знало. Данные хлынули рекой, раскаляя выделенную линию Интернета.

Звягинцев слабо улыбнулся, чувствуя, как отпускает страшное напряжение последних часов. Он, конечно, еще присоединится к работе и подскажет кое-что по мелочи ополоумевшим от восторга и надежды коллегам…

Но сначала он должен был хоть немного поспать.


Евгений Додиковнч Гринберг не находил себе места, если только можно этим заниматься, сидя на полу в коридоре. Виринея, его Виринея засела там, в комнате, со старым фашистом и, что существенно хуже, с его внучкой-шпионкой, бывшей мисс Айрин. По этому поводу Гринберга мучили самые дурные предчувствия, от вполне эзотерических до чисто бытовых. Вернее, то и другое весьма тесно смыкалось. Женя, которому вконец надоело чувствовать себя перед Виринеей полным придурком, стал последнее время почитывать некоторые книжки. Так вот, описания иных магических ритуалов вгоняли его в натуральную дрожь. Если раньше он вволю посмеялся бы над порнографическими изысками чернокнижников — умели же, гады, замаскироваться под высокое и чисто духовное! — то теперь, стоило ему вообразить в числе участников подобного мероприятия Ви-ринею, и в душе поднималось цунами, а сидение под дверью превращалось в подвиг самоотречения. Одна надежда была на Глебку, закрывшегося с ними четвертым. Хотя…

Из эсэсовца небось уже высыпался последний песок, а если вычитанное Гринбергом в умных книжках было правдой хотя бы на треть…

Оставалось, по Высоцкому, только лечь помереть.

Тщетно бедный Женя внушал себе, что на кону стояла будущность человечества. Ему все равно хотелось плакать и выть. А еще лучше, свернуть кому-нибудь шею.

Кратаранга курсировал между учеными и колдунами, кажется, помогая тем и другим. Когда пришелец с Арктиды приоткрывал дверь, Женя вытягивал шею, силясь рассмотреть творившееся внутри, но все без толку.

Потом, без какого-либо предупреждения, хайратский царевич остановился и, глядя на Женю с высоты своего роста, проговорил тоном приказа:

— Пошли весть своей сестре. Пускай чернокожий привезет ее. Мне будет нужен пес.

— Ага, — ответил Гринберг, вернее, ответило его физическое тело, потому что разум и душа Евгения Додиковича были устремлены вперед, в дверную щель, за которой после четырех часов и двадцати семи минут ожидания ему все-таки удалось разглядеть нечто вразумительное. Он увидел Виринею и Глеба: они сидели на диване у дальней стены и как будто ничего не делали. Они выглядели скорее судьями у сетки при игре в теннис. Фон Трауберг и его внучка просматривались по разным концам комнаты, глаза у обоих были закрыты, а пальцы — переплетены странными фигурами и так, будто на каждом имелось по три лишних сустава. Вот Ганс Людвиг зашевелил пальцами, меняя их положение, и Корнецкая, не открывая глаз, повторила все в точности. После чего уже она заплела пальцы немыслимым макраме, и ее движение опять-таки вслепую повторил дед…

Кратаранга пнул Гринберга ногой так, что тот мигом взлетел с пола и, глухо рыча, принял свирепую боевую стойку.

— Проснись, сын голубой расы, — миролюбиво сказал ему хайратский царевич. — Мне нужна твоя сестра и ее пес!

Гринберг выдохнул, опустил кулаки, пробормотал что-то нелестное об идолопоклонниках, порывающихся отнять не только невест, но и сестер, и вытащил из кармана сотовый телефон.

В это время из большой комнаты, где трудились ученые, высунулся Эдик. За его спиной можно было различить несколько встревоженных лиц, освещенных большим экраном компьютера.

— Кратаранга! — позвал генеральский сын. — Иди взгляни, что у нас получилось!

Пришелец из тьмы веков странно глянул на Гринберга.

— Погоди звать сестру, но будь готов, — сказал он и скрылся за дверью.


Опять-таки в переводе для среднего ума дело обстояло следующим образом. Когда гигабайты данных были просеяны сквозь сито теории Звягинцева (так они все уверенней именовали Единую Теорию Поля) и обработаны с помощью математического аппарата, предоставляемого теорией хаосов (это не опечатка, а слово «хаос» во множественном числе), выяснились интересные вещи.