Дымка действительно оказалась энергоинформационным образованием, форменной потусторонней силой со страниц древних легенд.
— Мы в Биорадиационном институте называли ее «вриль», — сказал фон Трауберг. — Это универсальная энергия связи нашего разума с сознанием всей планеты. Мы считали ее мерой божественности человека.
Согласно легендам, вселенская сила бывала временами благой, временами не очень, в основном смотря по тому, что за человек к ней взывал. Ну а в данном случае не имело места ни зло, ни добро. Данная конкретная сила была просто БОЛЬНА.
Над руинами «Гипертеха» висела самая настоящая раковая опухоль, порожденная взрывом в лаборатории Марины. А хрональные туннели, достигшие различных пластов прошлого, были ее метастазами, щупальцами, хоботами для выкачивания энергии.
— Так вот почему в искусственных временных каналах все сходят с ума, — сказал Веня Крайчик. — Эти каналы получаются вроде ран, я правильно понимаю? А «пожиратели душ» — какие-нибудь лимфоциты, агенты заживления. Они принимают нас за микробов…
«Бактерия… инфузория туфелька», — вспомнилось Кудеяру.
Нашли свое объяснение климатические и прочие чудеса, до сих пор привлекавшие в Питер толпы туристов. Врачи-онкологи хорошо знают, что способна сделать злокачественная опухоль с человеческим телом… На ранней стадии она может даже поменять ему пол, превращая нормальную молодую женщину в такого «Мужика Анфиску», что, не знавши, не догадаешься. Удивляться ли после этого, что по Московскому проспекту летала поземка, на Марсовом поле благоухала сирень, а на улице Зины Портновой осыпались с деревьев желтые листья?
Опухоль не имела собственного осознания, это было скорее простейшее существо, жившее физиологической жизнью. Оно питалось. Оно росло. Оно убивало.
«Хорошо хоть, не размножалось пока…» — хмуро подумал Иван.
И… накаркал.
— По всем признакам, совсем скоро дымка испытает качественный скачок, — подытожил Ицхок-Хаим Гершкович Шихман. — В биологических терминах я сравнил бы это с делением. И вот тогда, если это произойдет, — он снял очки, засунул их в нагрудный карман и застегнул клапан на пуговку, — нам всем, ребята, уже точно абзац.
— Тем не менее шанс что-то предпринять еще остается, — подхватил Лев Поликарпович. — Как написал один умный дядька, момент величайшей готовности предваряется моментом величайшей неготовности. За час до решительного матча олимпийская сборная сидит в раздевалке без штанов… Непосредственно перед тем, как делиться, эта штука должна ослабить барьеры. У нас появится возможность подобраться вплотную… и произвести ампутацию.
— Скальпель-то есть? — поинтересовался Гринберг. Почему-то он со всей определенностью подумал про Глеба Бурова и его лазер, однако ошибся.
Звягинцев повернулся к фон Траубергу:
— Вы готовы, коллега?
Костлявые пальцы Ганса Людвига сжимали крепкую ладошку Жени Корнецкой.
— Мы готовы, — ответил он за себя и за внучку.
— Кто такие котообразные? — в упор спросил его Кудеяр.
— Ах, эти… — Мистик из «Аненербе» ностальгически улыбнулся. — Искусственные существа, созданные, чтобы хранить высшие истины от посягательства непосвященных. Кстати, я не особенно удивлюсь, если вы там их встретите. Только не придавайте им особого значения, их на самом деле весьма легко победить…
«Да уж, весьма». Кудеяр прекрасно помнил свою схватку с ублюдками, погнавшимися за Мариной. Кровоподтек на брюхе был заметен еще чуть не месяц спустя.
— …Они панически боятся собак, — пояснил старец. — Эту странную черту мы так и не сумели преодолеть.
«Ясненько… — Иван покосился на безмятежно улыбавшуюся Атахш, ему действительно стало ясно, почему на них напали у озера, а не, например, около дома. И почему покушение не повторилось. Видимо, потому, что в дальнейшем за Мариной повадились неотступно следовать лайки. — А я-то думал, старый козел, это я грозный такой…»
Он повернулся к Льву Поликарповичу:
— И когда все это произойдет?
— Скоро, — был ответ.
Счет, как выяснилось, шел на часы. Народная мудрость о том, что сперва все очень долго тянется ни шатко ни валко, а потом «хватай мешки, вокзал отходит», сработала в очередной раз.
— Вот теперь посылай весть сестре, — сказал Гринбергу Кратаранга. — Пусть чернокожий везет ее и пса на то место, где вы меня подобрали.
Девятизвездочный генерал Владимир Зенонович сидел за массивным письменным столом в своем кабинете и тоже смотрел на экран. Когда глаза уставали вконец, он массировал набрякшие веки, затем тер виски и отворачивался к окну.
Окно с мокрыми листьями и лепестками хризантем, дрожавшими на осеннем ветру, было всего лишь имитацией, но глаза тем не менее отдыхали.
Дело происходило глубоко под землей — в специальном бункере, некогда построенном на случай ядерной войны. Только не надо сразу представлять себе узкие коридоры и голые бетонные стены. Это был целый город, не значившийся на картах, — со стадионом, зимним садом, удобствами и населением. Город-штаб.
С полгода назад Владимиру Зеноновичу рассказали, как один из посетителей его кабинета, увидев адъютанта в чине полковника, вычищавшего пепельницу, обмолвился: дескать, страшно место сие, место, где полковники хабарики подбирают. Владимир Зенонович тогда посмеялся…
А теперь он сам сидел на подхвате. Он, генерал армии, работал чуть ли не телефонной барышней, обеспечивая всем необходимым группу ненормальных ученых и, Господи прости, колдунов. Военный округ, и не только он, был отдан в распоряжение эмигранта Шихмана, бывшего штандартенфюрера СС, американской шпионки из УППНИРа… И Эдика, единственного генеральского сына. Транспорт, связь, при необходимости физическая защита… Что еще могла сделать армия, если от ее ударно-броневой мощи нынче не было никакого толку?
Она могла по-прежнему многое. Армия могла и должна была выполнить свое истинное предназначение — встать на защиту народа. Даже если все начнет окончательно рушиться, армия будет стоять последним оплотом, обороняя людей… На сей счет у Владимира Зеноновича не было ни малейших сомнений.
Остальное не имело значения.
— Не ходил бы ты туда, командир… — проговорил Буров негромко. С плеча у него свисал полюбившийся «Светлячок».
Скудин не ответил. А что толку доказывать аксиомы? Это только в плохом боевике герой-спецназовец или командир антитеррористического подразделения в обязательном порядке и, естественно, очень успешно вызволяет жену, взятую негодяями в заложницы. Хотя в реальной жизни человека на такое не то что не пошлют — вообще отстранят от участия, если речь идет о ком-то из его близких.
Квалифицированно, сиречь с холодной головой, спасать можно только чужих…
Если не соблюсти это условие, непременно наделаешь глупостей, начнешь жертвовать собой, а в конечном итоге пожертвуешь и своими товарищами, и теми, кого пытался спасти.
Это прекрасно известно спецслужбам всего мира. Тем не менее киношники, знатоки человеческих душ, вновь и вновь обращаются к такой ситуации, и их можно понять.
Скудин знал, о чем думал Глебка. О том, что его командир будет радеть не об «ампутации» раковой опухоли дымки, а о Марине, по утверждению Эдика, возможно закупленной в коконе высших измерений на седьмом этаже.
Глебка был прав. Идти туда Ивану, конечно, не стоило. Иван посмотрел на старого боевого друга, вздохнул и ничего не ответил, шагая по Бассейной вперед.
Рита рядом с ними даже не пробовала сдерживать невменяемого от радости Чейза, рвавшегося к подруге. Она просто отстегнула поводок, отпуская кобелину играть.
— Погоди, Кратаранга, а как же ты вернешься, ведь туннели закроются? — спохватилась она.
Вряд ли она решилась бы так запросто обратиться к надменному хайратцу, но тот, видимо в благодарность за свою любимицу, последнее время ей явно благоволил. Он ответил:
— Когда змее отрубают голову, ее хвост еще долго бьется и извивается. Я успею открыть туннель, который мне нужен.
Старшина Фросенька молча опустила глаза. Если понадобится, она будет отстаивать своего принца от какой угодно нечисти, помогая вернуться домой. А потом скажет ему: «Прощай навсегда».
Рита сразу вспомнила безумный вой Чейза, когда двое суток назад его временно разлучили с Атахш, и крепче стиснула руку Джозефа Брауна. Джозеф ответил пожатием. Он, конечно, предпочел бы оставить Риту дома, но та предъявила ультиматум: Чейз пойдет либо с ней, либо вообще не пойдет. «Поехали все вместе, сынок, — поставила точку бабушка Ангелина Матвеевна. — Посижу у вас там, при штабе, может, чем пригожусь. А бабахнет… — она решительно махнула рукой, словно разбивая бокал, — так пускай вернее накроет. Чтоб сразу, вместе с вами обоими…» Теперь она сидела в штабном вагончике, в обществе фон Трауберга, Эдика и Шихмана, и переживала за внучку.
По большому счету, идти стоило только спецназовцам и экстрасенсам, но ученые не пожелали отсиживаться в тылу. «А где сейчас тыл?» — философски поинтересовался Лев Поликарпо-вич, когда Кудеяр откровенно сказал ему, что «на передовой» от них будет только помеха. Веня и Алик катили большую тележку, заставленную приборами. Их надежда на то, что приборы удастся включить и что-нибудь с их помощью записать, была, по всей видимости, безумна, но можно ли остановить ученую мысль?.. Молодые «оруженосцы» все предлагали Льву Поликарповичу сесть на тележку, но профессор упрямо отказывался, хромал сам.
«Я должен внести кое-какую ясность, коллега, — сказал фон Трауберг, когда они отбывали. — На случай, если мы более не увидимся. Хочу, чтобы вы знали. К опытам над вашими военнопленными соотечественниками я не был причастен».
В возрасте ста пятнадцати лет, когда надо думать о Боге, люди уже не лгут. А если и лгут, то и судья им — токмо и единственно Бог. Фон Трауберг протянул руку, и Звягинцев принял ее.
Женя Корнецкая, тихая и сосредоточенная, держалась между Буровым и Виринеей. Бывший участковый Собакин, понимая, что троим чертознаям отводилась в предстоявшем деле главная роль, бдел поблизости, держа руку у кобуры.