Скудин оглянулся на свое воинство и подумал, что адекватными людьми в этой жуткой компании были только Алик, Веня и Глеб, пребывавшие в трагическом меньшинстве. Льва Поликарповича, как и самого Ивана, не оставляла мысль о седьмом этаже. Собакин намеревался сражаться во имя прекрасной дамы — любезной Клавдии Киевны. Вся остальная публика вообще была влюбленные пары. Даже псы.
И, видимо, для того, чтобы Кудеяру не было скучно, на Варшавской к его маленькому отряду присоединилась еще троица. Заслышав чужие шаги, собаки сразу бросились на разведку, но тревога оказалась ложной.
— Куда ты, славный? — поинтересовалась маленькая седая женщина, выходя из-за угла под руку с Юрканом. — Куда ты без Наташи?
Следом за ними тащился Василий Дормидонтович Евтюхов. В каждом его кармане торчало по бутылке портвейна. Вид доблестного сантехника заставлял вспомнить известное рассуждение о том, кто как пьет: железнодорожник в дрезину, сапожник в стельку, мясник в сосиску, ну и так далее, а вот сантехник?.. Неужели в сифон?..
Рита шагнула было к Наташе, но натолкнулась на пустой взгляд и поняла, что та не узнала ее.
Атахш обнюхала Евтюхова и звонко чихнула.
Перед бывшим «федерально-тюремным» американским периметром, который во всех сводках теперь фигурировал как попросту внутренний, обнаружился несгибаемый российский форпост — знаменитый сортир туалетчика Петухова, в различное время служивший разным героям нашего повествования и местом душевного отдохновения, и комнатой совещаний, и даже жилищем. Не пустовала цитадель и сейчас.
Василий Дормидонтович приблизился и решительно грохнул кулаком в железную дверь:
— Трат, где ты там, отворяй!
Изнутри несколько неожиданным образом отозвалось разноголосое тявканье. Дверь открылась, и наружу выкатились три или четыре беспородные шавки. «Панически боятся собак…» — тотчас вспомнилось Скудину. Появившийся следом туалетчик Петухов извиняющимся жестом указал на брехливую свору и подтвердил:
— Без них нонеча никак.
При виде Чейза и Атахш дворняжки засмущались и на всякий случай юркнули обратно.
— Принимай гостей, Филистрат Степаныч, — сказал Скудин. — Будем у тебя делать базовый лагерь.
ШТУРМ «ГИПЕРТЕХА»
Срок, вычисленный учеными, имел погрешность плюс-минус четыре часа…
Ночь стояла ясная и страшно морозная, как будто энергия выкачивалась не только из отдаленных пластов времени, но и непосредственно из зимнего воздуха. Созвездие Большой Медведицы медленно запрокидывалось в небесах, становясь похожим на сачок, готовый накрыть развалины «Гипертеха». Над юго-западным горизонтом догорал голубой бриллиант Сириуса. Плоская крыша забытого Богом сортира была гималайской вершиной, на которой представители человечества ожидали прибытия марсиан.
Гринберг только домедитировался до горячего кофе и дополнительной куртки для Виринеи, когда та наклонилась к Жене Корнецкой и тихо спросила:
— Ты чувствуешь?
Атахш, безмятежно дремавшая клубком на снегу, поднялась, понюхала воздух и завыла. Это был не просто вой. Это была Песнь Зова. Будущая мать великого племени созывала убогих и сирых детей своего рода: «Придите, придите все, ибо вы Мне нужны…»
Женя Корнецкая содрогнулась всем телом и вытащила из кармана аккуратно свернутый кусок черного шелка.
«Дедушка… Слышишь меня?»
«Слышу, дитя мое, — прошелестел бесплотный голос в мозгу. — Я с тобой».
За углами домов, посреди кустов парка начали шевелиться маленькие тени. Вой Атахш привлек бродячих собак, которым служила пристанищем аномальная зона. Они покидали теплые лежки, спеша на зов королевы. Кругом «Гипертеха» начало стягиваться кольцо.
Женя крепко зажмурилась, и Виринея затянула узел у нее на затылке.
Утрата внешнего зрения произвела неожиданный эффект. Руины сгоревшего института предстали прозрачным каркасом из слабо светившегося хрусталя. В сквозных полостях и проломах плавал серый туман. Разреженная протоплазма клубилась, вспыхивала, жила, пульсировала толстыми ложноножками хрональных каналов, тянулась тысячами нитей наружу. Каждая нить была щупальцем медузы, способным нанести смертельный ожог. Сейчас эти щупальца мало-помалу втягивались, отступая к общему центру — плотному, округлому образованию на седьмом этаже. Там в недрах жемчужного тумана просвечивало ядро. Правильный шар с оранжевыми всполохами изнутри.
Округлый центр, понемногу меняясь, начинал приобретать грибообразные обводы. Если позволить верхней части окончательно сформироваться и отделиться, человечеству наступит хана. Деление раковых клеток будет уже не остановить.
— Иван Степанович, — сказала Женя и не глядя протянула руку Скудину. — Нам надо на седьмой этаж.
Двигались вперед не спеша, следуя за отливом отступающей дымки. Земля, по которой они ступали, уже не была нормальной землей. Когда подошли к внутреннему периметру, Женю взяла за руку седенькая Наташа.
— Пойдем, ножками топ-топ, — ласково приговаривала блаженная. — Топ-топ… Вот так, хорошая…
На сей раз это не был «копперфильдовский» полет, которому в свое время мальчишески радовался Юркан. Происходившее скорее напоминало «прыжок веры» из фильма про Индиану Джонса и затерянный храм. Женя, Наташа, а за ними все остальные просто вступили на невидимый мостик и, слегка увязая в прозрачной тверди, перешли американскую стену прямо по воздуху.
— Остаточные явления… — пробормотал Лев Поликарпович, оставленный наблюдать с крыши сортира. Веню и Алика, невзирая на их яростные протесты, оставили с ним. Теперь Веня не отрывался от глазка видеокамеры, Алик же — от узконаправленного микрофона. Звягинцев прижимал к глазам маленький бинокль.
Не требовалось обладать сверхчувственным восприятием, чтобы заметить, как менялась разноцветная аура, кутавшая верхнюю часть разрушенного института. Ее краски словно бы выцветали, отступая внутрь, в глубину, светящийся шлейф уплотнялся, становился компактней.
— Интересно, долго эти остаточные тут еще будут болтаться, когда все уляжется? — оптимистично спросил Веня. — Я тоже так хочу! Аки посуху!..
«Все тебе будет, — почему-то с уверенностью подумал профессор. — Все тебе будет…»
Довольно долго кругом было тихо. По мнению Скудина — даже слишком долго. Здание впереди выглядело самой обычной руиной, которых он в своей жизни насмотрелся. Не перетекал под ногами странный туман, не смущали зрение воздушные линзы… Даже луч фонаря, которым Кудеяр кратенько стрельнул поперек парковки, прошел совершенно прямо, как и полагается свету.
— Нас ждут, — сказал Буров негромко.
— Ну-ка, ну-ка, — хором обрадовались Капустин и Гринберг.
— Четверо в вестибюле… и еще с десяток на лестнице, — подтвердила Виринея.
— Давно же хотел кому-то морду набить… — оскалил зубы Юркан. Он держал увесистый кусок железной трубы, обмотанный с одного конца синей полосой изоленты. Наташа вдруг обернулась к нему и поправила на нем потасканную ушанку, стянув ее на левое ухо.
— Юрочка, хороший, не простудись…
Никто не засмеялся. Поправлять шапку Юркан не стал.
У Фросеньки в каждой руке беззвучно материализовалось по стропорезу. Чтобы в этой области разговаривать с нею на равных, следовало быть мастером международного класса.
Женя Корнецкая так и шла под руку с Виринеей. Повязка на глазах, помогавшая сосредоточиваться на сути, делала ее беспомощной перед опасностями грубого материального мира, вплоть до банальных рытвин и ям. Собаки, рыскавшие впереди, были двумя огненными существами у края серого отлива. Внутри дымчатого «желе» просматривались тускло-багровые пламена искусственной жизни, запрограммированной на убийство, котообразных было действительно много, но Женя знала, что ее заботу составляли не они. Задрав голову, она смотрела наверх.
«Дедушка, ты видишь? Ты видишь?..»
«Вижу, деточка. Не отвлекайся».
Внутрь здания проникли тем же путем, что когда-то, — через круглую дыру, неведомо как и какой силой проплавленную в торце. Миновали женский туалет со срезанными, точно бритвой, фаянсовыми раковинами и унитазами, прошагали по коридору… Вот и вестибюль с гипсовым Лениным и необъяснимо зелеными, словно мумифицированными фикусами.
Здесь сантехник Евтюхов опрокинул в рот остатки портвейна из очередной бутылки, и вот тут мутно-пьяные глаза вдруг стали зоркими и трезвыми, он с невнятным восклицанием хватил опорожненной бутылкой об угол, превращая ее в классическую «розочку»… Чтобы еще полсекунды спустя поставить острыми неправильными зубцами «королевскую печать» на рожу здоровенному молодцу с голым вытянутым черепом и сплюснутыми ушами, бросившемуся на него из-за колонны.
…И понеслось! Как и прежде, обладатели ненормативных зрачков рвались в основном к экстрасенсам, а на спецназовцев обращали внимание только тогда, когда те становились у них на пути. Бросок Атахш заставил шарахнуться котообразного, устремившегося к Виринее, железная дубина Юркана раздробила ему плечо. Кратаранга рванул пряжку ремня, и распрямленный клинок завизжал на грани человеческого восприятия, обращаясь в струйку тумана. Джозеф Браун мгновенно убрал безоружную Риту себе за спину, и она впервые увидела, на что был в действительности способен «тихий американец», любитель бабушкиных оладий. Чейз свалил кого-то за фикусами, она видела лишь дергавшиеся ноги в сандалиях. Вот очередной нападающий попытался зайти слева, но перед ним возник Скудин, ушел от блестящего волнистого лезвия, перехватил вооруженную руку, страшным ударом, словно мстя сразу за все, раскрошил врагу позвоночник… и только потом не спеша вытянул из ножен свой собственный боевой нож, больше напоминавший небольшой меч. Кудеяр улыбался, отчего смотреть на него было по-настоящему страшно.
Котообразные сыпались с лестницы, уводившей наверх. «Не опоздать бы…» — мелькнула у Жени Корнецкой тревожная мысль, но блаженная уже тянула ее за руку:
— Пошли, хорошая, со мной, Наташа знает куда…
Справа от них виднелись перекошенные дверцы и скрюченная шахта сгоревшего лифта. Заметив движение Виринеи, подскочил Гринберг, секунду спустя присоединился Собакин. Вдвоем они взялись за прикипевшие одна к другой створки, но обоих отстранил Глеб: