енты в Политех, страшась снова пролететь в университет, Тата решила поступать в Институт культуры.
Почти каждый день Тата под разными предлогами моталась в Сестрорецк. Подолгу пила чай с девочками, сплетничала, курила, принимала душ. Грустно возвращалась в сырую нору, как она окрестила сарайчик. Ей не казалось таким уж страшным провалиться и в этом году — значит, в следующем поступят. В “Сосновой горке” было неплохо, люди все хорошие. Совсем не хотелось упираться и рвать жилы.
Лыжники в маскхалатах бесшумно скользят по снегу, белый бронепоезд прячется в соснах на перегоне Ольгино — Лисий Нос. Ресницы тяжелые от инея, ледяные корочки на шапке. Она балансирует на рельсине, поджидая поезд, и очень боится не разглядеть его на фоне белесого зимнего неба. Силуэт паровоза издалека похож на замочную скважину, слышен его нарастающий звук. Очнулась потная, с пересохшим ртом, вся в песке и комариной мази, кричали чайки, и голова теперь тяжелая, заторможенная, до вечера не выправится. Веселенькая Тата играла с каким-то ребенком у воды.
Поняв, что сгорела глупо и неровно, левая щека, висок, что время и настрой упущены, экзамен завтра в неумолимые девять, Важенка разозлилась на себя, на Тату.
Дома, намазав пылающее лицо детским кремом, вскипятила чайник и села заниматься. Тата, у которой экзамен был только через день, со вздохом устроилась рядом. Ждала, чтобы остыл чай, наблюдала, как хозяйка во дворе развешивает белье. Залетевшая муха ударилась в стекло, шуршали нутрии. Важенка внезапно отшвырнула задачник на пол, Тата вздрогнула.
— Я больше не могу, — глухо через сомкнутые на лице ладони. — Меня тошнит. Я ничего уже не соображаю, вот ничего. Даже не вижу. Мозг больше не фиксирует.
— Много еще? — Тата осторожно дотронулась до ее локтя.
— Из семи разделов — три мимо. Волны, оптика, теорию относительности вообще не помню, — Важенка вскочила и забегала по их тесной каморке. — По объему это где-то одна треть, даже одна четвертая. В принципе, часов за пять можно было бы. Хотя бы прочитать. Но не лезет больше, понимаешь, не лезет.
Она бросилась обратно к столу. Крутанув к Тате список вопросов, водила пальцами, горячась, перелистывала. Большинство номеров были взяты в карандашный кружок — выучено!
— Эх, надо было тебе из всех разделов понемногу учить, больше вероятность, — Тата хлопнула комара у себя на икре. — Слушай, пойдем прогуляемся, нутриям животики почешем. Постираем на колонке, а ночью снова сядешь учить.
Важенка молча застыла перед ней.
— Мне нельзя домой, — вдруг тихо произнесла она.
Понимаю, кивнула Тата. Задумалась ненадолго. Погладила телеграмму от родителей, которая служила закладкой в учебнике. Хорошо сдать экзамены держи хвост трубой целуем.
— Важенка, — вдруг отважилась она, — ну, подумаешь, не сдашь! Вернемся в “Горку”, еще годик, подготовимся как следует…
Важенка в сердцах ударила ладонями по краю стола, чуть отстранилась от него. Опустила голову. Резко и горько выдохнула куда-то вниз:
— Там быдло, Наташа! Как ты не понимаешь! Там дешевое быдло! Мы сами скоро станем такими же, если оттуда не уйдем. Какой на фиг годик! — У Важенки горела сожженная щека и лоб. — Я не могу провалиться. Это невозможно. Надо что-то придумать.
Из города Тата вернулась восьмичасовой электричкой. В восемь тридцать хлопнула калитка, и она уже топала по дорожке обратно к сарайчику, на ступеньке которого курила Важенка. Подняла голову навстречу — как?
Тата, блеснув глазами, соединила большой и указательный в колечко — все гут! Важенка вскочила, пропуская ее в комнату, охнула за ними облезлая дверь.
— Телеграфистка на Финбане вообще не хотела брать. Такая мне говорит: съездите, тут пять минут на электричке, нельзя телеграммы с таким текстом, нужно, чтобы врач заверил.
Важенка шипела: тише, тише, — и сама себе закрывала рот от волнения и восторга.
— Я ей: у меня ребенок маленький, не могу на электричке, грудной, — шептала Тата, показывая ладонями размер этого ребенка, отрезок его.
Важенка тихо взвизгнула от смеха, сложилась пополам.
— Кстати, ее сейчас принесут. Готовься, тебе придется плакать, — Тата показала глазами на перегородку, за которой подозрительно тихо.
На этот раз затряслись обе. Тата потом сидела с подушкой на коленях, раскачивалась, пряча туда смех, когда Важенка вошла уже с врученной телеграммой. В дверном проеме за ее спиной маячили на дорожке хозяйка и почтальонша со скорбными лицами. Важенка подрожала им плечами напоследок и закрыла за собой дверь.
— Уже рыдай, — тихо приказала Тата и ушла лицом в подушку.
На срочном бланке с синей полоской сообщалось: “Умерла сестра переговоры 1 августа 12 Москвы”. День и час экзамена. По плану Важенка зайдет в аудиторию одна из первых, час на подготовку, и в самый момент ответа экзаменатору принесут телеграмму — за это уже отвечает Тата и ее лучезарность.
— Ты точно ко мне прорвешься? Там в главном корпусе на входе все столами перегорожено и старшекурсники дежурят.
Тата фыркала и заводила к потолку свои желто-зеленые глаза — обижаешь!
Расчет был прост: чтобы побыстрее отпустили, не мучили, ну и пожалели, конечно. Рука не поднимется поставить двойку при такой телеграмме. Теперь предстояло аккуратно переклеить город отправления на Татин “Петропавловск-Камчатский” для пущей правдоподобности. Тата сначала подцепила ногтем свеженаклеенный “Ленинград” и осторожно оторвала только это слово, придвинула к себе недавнюю телеграмму от родителей. Важенка наблюдала, вытянув шею. Но “Петропавловск-Камчатский” так просто не поддался. Бритву гони, выдохнула Тата. Важенка раскрутила станок и протянула ей лезвие. Та виртуозно срезала название родного города.
— А чем клеить-то будем на срочную? — спросила Тата, помахивая полоской в воздухе.
Сбегала к хозяйке, потом к соседям за стенкой — нет клея.
— Соплями, — пожала плечами Важенка и потянулась за платком. — Гони спички.
Соплями и приклеила, пока Тата, уже обессилевшая от смеха, беззвучно каталась с подушкой по кровати.
Второй вопрос она не знала. Сразу засуетилась, стала что-то глупо уточнять, таким тоненьким голоском. Сев за парту, долго не могла взять себя в руки — сквозь серую машинопись формулировки никак не проступал смысл. Сглатывала от волнения. Начала строчить на листочке первый вопрос подробнейшим образом — как раз вызубрила накануне. Успокоилась сразу. Но второй, как быть со вторым? Из глупой, наилегчайшей, неохваченной оптики — ну, ни ухом ни рылом же. Третий вопрос — задача, пробежала глазами, не поняла пока, как решать.
Дверь в аудиторию открылась, и дежурный с красной повязкой на руке преувеличенно осторожно, на цыпочках, прошел к комиссии. Важенка взглянула в приоткрытую дверь и ахнула про себя, увидев в коридоре Тату, затянутую во все черное. В руке она взволнованно комкала белоснежный платок. Важенка криво улыбнулась.
Ужас заключался в том, что в руках дежурного ничего не было. Он наклонился к преподавателям и назвал ее фамилию, попросил вызвать побыстрее, так как в приемной комиссии ее ждет срочная телеграмма — дома нехорошо. Она почти не дышала, чтобы все расслышать. Слишком рано, слишком вскользь о беде.
— Я только билет взяла, еще двадцать минут не сижу, — возмущалась Важенка, когда через минуту ее пригласили отвечать.
— Ничего, ничего, мы тут сейчас с вами вместе все придумаем. — У экзаменатора была совершенно фантастическая внешность: длинный лысый череп, на кончиках острых ушей шевелился седой пух, за толстыми линзами глаза навыкате, совсем рачьи, и что-то такое с челюстью, что сразу наводило на мысли об компрачикосах.
Этот похожий на инопланетянина человечек только что отправил с неудом хорошенькую девицу, которая до последнего что-то втирала ему о запутанных личных обстоятельствах, канючила: еще что-нибудь спросите, — заплакала в конце. Но тролль был непреклонен, смеялся, обнажая траченные от курения зубы, бедная девушка.
— Начнем с задачи, — сказал он, не обращая внимания на протесты. — Не знаете, как решать? Времени не было? Ну, мы сейчас вместе, вместе. А давайте-ка вы мне про эту шайбу все, что можете из физики, по любым разделам. Вот все, что в голову придет. Итак, она у нас скользит с начальной скоростью до удара о борт площадки…
Весело и сухо потер ладони, а Важенка вдруг поняла, что следующая вещь после физики, которую ценит этот странный человечек, — чувство юмора, и пульс ее выровнялся. Она понесла околесицу вокруг чертовой шайбы, заходя с разных сторон, из разных разделов, и он снова прокуренно смеялся, помогал наводящими вопросами, пока Важенка не набрела на решение.
— Удар был абсолютно упругим, и потерь скорости у шайбы не было, а значит, и не было потерь кинетической энергии? — негромко допытывалась она.
— О! — он удивился и впервые взглянул на нее с интересом. — Молодец!
Его улыбка уехала левым углом наверх, и Важенка быстро, прямо на милых рачьих глазах, вычислила путь шайбы после удара. Дальше она хотела подробно и звонко начать рассказывать первый вопрос, но диво-экзаменатор покачал головой. Так вот тут на листочке у вас все изумительно изложено. Смысл? Давайте-ка ко второму.
Она помолчала.
— Я его не знаю, — сказала трагично и твердо, прикидывая, что два уже не поставит точно и она нравится ему, нравится.
Тролль взял лист бумаги и принялся энергично писать дополнительные вопросы, с которыми повезло несказанно. Спасибо, спасибо, она поднимала глаза к потолку всякий раз, когда после ее ответа он показывал ей большой палец, желтый от табака. А вот пятый, последний, был из теории относительности.
— Самолет летит из Москвы в… Из какого вы города?
Важенка ответила.
— Из Москвы в Ангарск. На борту у него яблоки, вот столько, — он ткнул авторучкой в листок. — Изменится ли масса яблок…
И вот тогда, тогда, даже не дослушав условий вопроса, на который все равно бы не ответила, Важенка перебила его ясным ликующим голосом: