Важным результатом глобализации стал кризис кейнсианской системы государственного регулирования экономики, который способствовал возрождению неоконсерватизма и неоклассической экономической теории. Дело в том, что кейнсианство считало национальное правительство главным своим инструментом. Государственное воздействие на совокупный спрос через управление величиной денежной массы закономерно предполагает национальные рамки народного хозяйства. В условиях же глобализации попытка увеличения совокупного спроса через наращивание количества денег ведет, например, к тому, что банки покупают ценные бумаги другой страны вместо кредитования отечественных фирм. Это означает, что стимулирующий производство эффект уходит за границу. Именно по этой причине, начиная с 1970-х годов, попытки традиционными кейнсианскими методами стимулировать производство через государственные расходы приводили не к оживлению экономики и уменьшению безработицы, а к усилению инфляции. "Неизбежен вывод, что технологии создали мир, который более не может быть эффективно составлен из индивидуальных национальных экономических организмов", — констатировал бывший министр финансов США М.Блюменталь еще в конце 1980-х годов [Blumental 1987/88: 545]. "Если крупные корпорации в значительной мере оторвались от национальных корней4, то это еще более верно в отношении работающей 24 часа в сутки, пересекающей границы и охотящейся за прибылью системы международных финансов", в которой огромные капиталы движутся между странами в соответствии с прогнозами их перспектив [Kennedy 1993: 55]. Финансовый рынок, по существу, превратился в самодовлеющую силу. Его объем стал беспрецедентным. В то же время большинство осуществляемых на нем сделок связаны не с обслуживанием реальных инвестиций и торговли, а являются спекуляциями. Национальные валюты развитых государств обращаются при этих операциях в объемах, намного превышающих их оборот внутри данных стран.
Теперь хорошо известно, что важной предпосылкой нынешнего мирового экономического кризиса стал радикальный отрыв финансового сектора мирового хозяйства от реального. Согласно популярной сегодня "финансовой теории инвестиций" американского посткейнсианца Хаймана Минского (1919-1996), "денежный менеджер", т.е. управляющий инвестиционным фондом, вытеснил промышленника как главную фигуру мирового капиталистического класса [Minsky, Whalen 1996-1997: 155-170]. Этот факт отразил глубокие изменения в самой структуре мирового хозяйства. В последние десятилетия прошлого века стоимость ценных бумаг развитых капиталистических стран увеличивалась примерно на 6% в год, что вдвое опережало рост выпуска товаров. Совокупная стоимость финансовых активов стран-членов ОЭСР на рубеже веков превышала общий объем их производства в два раза [Greider 1998: 228, 232, 233]. В 2009 г. стоимость мирового ВВП достигла 55 трлн долл., в то время как общая стоимость деривативов всех видов составила абсурдную цифру в 900 трлн долл. [Tolios 2010: 3]
Согласно "гипотезе финансовой нестабильности" Х.Минского, финансовый сектор аккумулирует неблагоприятные сигналы, идущие из реального сектора, усиливает их и "транслирует" обратно, обрушивая экономику [Minsky 2008].
В основе этой теории лежит одна из наиболее глубоких идей Дж.Кейнса — идея фундаментальной неопределенности. Выдающийся английский экономист полагал, что в наиболее важных экономических процессах — например, при осуществлении инвестиций — мы сталкиваемся с явлениями, вероятность наступления которых не может быть количественно определена. Это и есть фундаментальная неопределенность, в отличие от неоклассического риска, который всегда можно подсчитать и рационально учесть5. В реальном мире, будущее которого непредсказуемо, никакие вычислительные способности не могут спасти рационального "экономического человека" от провала его ожиданий. В силу этого, считал Дж.Кейнс, капиталистической экономике внутренне присуща нестабильность. Отметим, что эта содержательная концепция хорошо сочетается с рассмотренными выше взглядами К.Маркса. Более того, К.Маркс дал более глубокое толкование источников этой проблемы. В самом деле, у Дж.Кейнса неопределенность вытекает из природы мира и человека как таковых. Однако проблемы, рассмотренные великим английским мыслителем, связанные с неопределенностью относительно будущих прибылей, присущи именно буржуазному обществу, но не характерны для дотоварных форм хозяйства и советской экономики, хотя им были свойственны другие формы неопределенности. К.Маркс же объясняет возникновение неопределенности будущего из специфической общественной формы капитализма как системы товарного производства. Действительно, проблема заложена в самом определении товара, ибо не всякий труд создает стоимость, а лишь тот, который создает потребительную стоимость. Отсутствие гарантий того, что товар будет признан рынком, лежит в основе всех видов неопределенности, найденных Дж.Кейнсом в капиталистической экономике. Примером может служить ожидаемая доходность инвестиций. Мнение английского экономиста о том, что спекулятивный финансовый рынок является могущественным источником нестабильности и неопределенности, стало отправной точкой для анализа Х.Минского.
Согласно взглядам последнего, капиталистическая конкуренция в период "стабильности" побуждает финансовых инвесторов обращаться ко все более рискованным вложениям. На этом основании Х.Минский отвергал теорию общего равновесия, полагая, что периоды последнего являются лишь ступенью к новым кризисам [Minsky 2008]. Неизбежное обесценение этих спекулятивных финансовых активов и породило мировой экономический кризис 2007-2008 гг.
На мой взгляд, рассматриваемый подход является лишь частным случаем, блестяще подтверждающим теорию "фиктивного капитала" К.Маркса. Однако взятая сама по себе концепция "финансового пузыря" не отвечает на главный вопрос: а что послужило причиной отрыва финансового сектора от реального? Между тем, на этот счет в литературе есть заслуживающие внимания суждения.
Структура мирового хозяйства
Важнейшей непосредственной причиной появления капитализма "денежного менеджера" стало замедление среднегодовых темпов роста в американской экономике и в мировом хозяйстве после 1980 г., т.е. после окончания "золотого века" послевоенного капитализма [Krugman 1994: 107-129]. Произошло и соответствующее падение прибыльности вложений в реальные активы. Именно на этом фоне финансовые спекуляции стали гораздо более привлекательны, чем вложения в реальное производство.
Для того чтобы понять, почему это произошло, надо рассмотреть структуру современного мирового хозяйства. Неоклассики изображают его как сообщество равноправных конкурентов. В действительности же мировой рынок является иерархическим. Согласно теории капитализма как мировой системы И.Валлерстайна [Wallerstein 2004]6, существуют центр (развитые капиталистические страны) и периферия (бывшие развивающиеся страны) мирового хозяйства. Связи между ними характеризуются отношениями господства и подчинения. Большую роль в этом играет именно мировой финансовый рынок. Как отмечает П.Дэвидсон, "в последние десятилетия двадцатого века волны бегства капитала истощили ресурсы относительно бедных стран в пользу более богатых, что увеличило неравномерность глобального перераспределения дохода и богатства" [Davidson 2002: 482].
В условиях роста мобильности факторов производства в последние десятилетия происходила интенсивная миграция промышленности из развитых стран центра в страны с низкой оплатой труда, т.е. на периферию мирового капитализма. Подобный процесс получил название деиндустриализации экономик развитых стран. В результате шло выравнивание заработной платы работников низкой квалификации по регионам с невысокой оплатой труда. Это было характерно и для высокоразвитых государств. В частности, реальная часовая ставка оплаты труда американцев без высшего образования упала с $11,85 в 1973 г. до $8,64 в 1993 г. В начале 1970-х годов 5% самых богатых домохозяйств получали доходы в 10 раз большие, чем 5% самых бедных. К середине 1990-х годов эта разница выросла до 15 раз [Kapstein 1996: 22]7. С 2001 по 2004 гг. совокупные доходы американских домохозяйств оставались практически неизменными, а в 2004-2007 гг. их рост был сконцентрирован главным образом в верхнем дециле населения и был обусловлен ростом доходов от финансовых активов [Горюнов б.г.].
Снижение заработной платы и рост безработицы сформировали еще одну важную черту глобального капитализма — отставание совокупного спроса от совокупного предложения на мировом рынке. Этот факт проявляется в резком росте в последние два десятилетия объемов избыточных производственных мощностей в мировом масштабе. Например, если в 1985 г. в мировом автомобилестроении не использовались 25% основных фондов, то в 1995 г. уже 30%, а еще через 5 лет эта цифра приблизилась к 36%. Сходные процессы характерны для авиастроения, химической и сталелитейной промышленности, производства полупроводниковой техники и т.д. [Greider 1998: 111]. В США недозагрузка производственных мощностей в среднем за период 2000-2009 гг. составила 24% (ср. с 12,2% за 1948-1959 гг.), а в 2009 г. достигла рекордной цифры в 33,1%! [Economic Report... 1973: 235; 2009: 347; 2010: 393; Economic Indicators 2010: 17]8. Следствием этого и является падение доходности инвестиций в реальный сектор мировой экономики. В этих условиях относительная доходность спекулятивных операций на финансовых рынках резко возросла, и капитал стал в массовом масштабе перетекать сюда из производственной сферы.
Таким образом, истоки отрыва финансового сектора от реального, а, следовательно, и современного мирового финансово-экономического кризиса, прослеживаются к самим основам глобального капитализма, к присущей ему специфической форме эксплуатации труда в виде неравноправных отношений центра и периферии.
Возвращение "великой депрессии"
Мировой экономический кризис стал полной неожиданностью для представителей неоклассического мэйнстрима. По иронии судьбы в 2003 г., т.е. в тот самый момент, когда кризис стремительно приближался, один из признанных "гуру" неоклассики — лидер школы рациональных ожиданий и нобелевский лауреат по экономике — профессор Чикагского университета Роберт Лукас сподобился заявить, что "главная проблема предотвращения депрессий разрешена с точки зрения всех практических целей" [цит. по: Krugman 2009: 9]. Подобная демонстрация безудержного оптимизма как раз накануне очередного краха становится уже традицией экономистов-неоклассиков. Буквально за несколько недель