Прощаясь со мною, Л. Н. долго и крепко жал мне руку и сказал:
— Как бы вам помочь? Сколько вам лет?
— Да много уж — 35. Я нынче ехал к вам и думал — молодость уже прошла.
— Да, но теперь самые лучшие, самые важные годы.
Л. Н. ушел к себе, а потом опять вышел и сказал по- французски: — Трубецкой, еще есть на полу место, не облитое керосином.
Все расхохотались, а Л. Н. ушел к себе.
Дело в том, что Трубецкой пробовал писать Л. Н. красками, обмывал кисти керосином, и все вокруг себя облил им.
7 июня. Мне нездоровилось. Я поехал в Ясную рано, чтобы посоветоваться с Никитиным. Приехал во время обеда. Утром Белинький, проезжая из Ясной, сказал, что Л. Н. спал до десяти и что там настроение угнетенное, вероятно от погоды. (Я хорошо знаю, что это за погода!)
Когда я вошел, Л. Н. сказал:
— У вас вид лучше, или наружность обманчива?
Я сказал, что второе вернее.
Александра Львовна сказала мне:
— Мне нужно вам кое‑что рассказать.
Когда я подъезжал к Ясной, я видел хромую даму или девицу, которая подходила к усадьбе. Во время обеда раздались под окнами со стороны сада (она стояла на каменном балконе) крики:
— Л. Н. дома? Хозявушки, можно видеть Л. Н.
Душан Петрович вышел и, вернувшись, сказал, что она хочет видеть Л. Н. Л. Н. рассмеялся и сказал:
— После принятия пищи. Вы не знаете этого? — спросил он Никитина и рассказал ему анекдот про армянина. — Ну, сыграем! Только вам скучно со мной играть, — сказал Л. Н. мне.
Он пошел к даме, а я — к Никитину советоваться о своем здоровье.
Потом мы играли в шахматы. Сыграли три партии. Л. Н. одну выиграл. Сначала сидела Софья Андреевна и разговаривала с Марией Николаевной, потом все ушли. Я спросил Л. Н. об его отъезде к Черткову.
— Я собираюсь, да Софья Андреевна нынче в очень дурном духе. Но я непременно поеду. Мне ничто не мешает. Не знаю, как Саша. Она хотела с Никитиным поговорить. Если она не поедет, я с Булгаковым поеду.
Снизу раздавались гитара, балалайка, веселый смех Александры Львовны (Никитин нашел ее здоровье удовлетворительным, и это ее подбодрило), песни… Мы кончили играть. Л. Н. пошел к себе. Я на всякий случай стал прощаться и сказал ему:
— Я рано уеду нынче.
— Нет, посидите. Мы еще увидимся. Я туда вниз приду.
Я пошел вниз. Пришел С. Д. Николаев и отправился ко Л. Н. Внизу Душан Петрович плясал вприсядку. Было очень мило. Потом заставляли всех по очереди петь народные песни. Трубецкой пел миланские, Душан словенские и венгерские. Дальше все стали отказываться. Очередь дошла до меня. Я сказал, что петь не могу и свое уже отыграл на фортепьяно. Никитин стал просить сыграть. Я сказал, что еще третьего дня всем надоел.
Александра Львовна сказала:
— Я Александра Борисовича никогда не прошу. Это Жули (Ю. И.Игумнова) всегда приставала. Вот пусть Дмитрий Васильевич попросит, — прибавила она не без ехидства.
Я сказал, что немного поиграю, и попросил привести свою лошадь. Александра Львовна пошла ко Л. Н. и, вернувшись, сказала:
— Как папаша обрадовался!
Я стал играть (мелкие пьесы Шумана и Шопена). Л. Н. пошел за Софьей Андреевной, и Александра Львовна побежала за ним. Вернулись без нее…
Потом среди игры он опять сказал:
— Подождите, я схожу за Софьей Андреевной.
Но она опять не пошла…
Л. Н. удивлялся аккомпанементу Fis‑dura’Hoft прелюдии Шопена. Я сказал, что это действительно замечательно написано.
Л. Н. сказал мне:
— Вы это удивительно сделали.
Потом (в угловой комнате) я спросил Александру Львовну, что она хотела мне рассказать.
Оказывается, Л. Н. утром сказал Софье Андреевне, что он просит, чтобы черкеса в Ясной больше не было. Слово за слово, началась истерика и т. д.
Софья Андреевна положительно доведет Л. Н. до болезни, если не до смерти.
Л. Н. был у себя. Мы с Александрой Львовной в маленькой гостиной говорили о поездке к Чертковым. Л. Н. вышел и спросил:
— О чем вы?
— Мы по поводу поездки к Чертковым.
— Ну, что ж, ты едешь?
— Не знаю, папа. Никитин не позволяет.
— Да тебе там все устроят.
— Ну, всего нельзя. Он мне разные веши посоветовал.
— Это пустяки. Он милый, но я ничему этому не верю. Вот, как мама. Я не говорил с ней. Она так раздражена нынче. С ней нельзя ни о чем говорить. Ты завтра скажи, когда можно будет, если она будет в лучшем духе, что ты едешь со мной.
— Если я скажу, что я еду, еще хуже будет. Я все дело только испорчу.
— Я думал, ты скажешь, чтобы вообще заговорить о поездке.
Л. Н. подошел к своей двери и прибавил:
— Мне показалось, что это она… А если ты не поедешь, мне Булгаков поможет. Он все равно поедет.
Я спросил:
— Вы надолго поедете?
— Я так писал Черткову: от недели до двух.
— Если я буду здоров, я непременно на день — два приеду.
— Вот хорошо!
— Вы с Анной Алексеевной приезжайте, — сказала Александра Львовна.
— Я поиграю там.
— Они и так будут вам рады, — сказал Л.H., — Владимир Григорьевич вас очень любит.
Я сказал:
— Мне очень скучно не видаться с Владимиром Григорьевичем. Я так привык зимой часто видать его.
— Да, я так рад, что вы с ним близки.
Вышли в столовую. Л. Н. спросил:
— Угостить вас черникой?
— Нет, я спешу, а то я сказал, что рано приеду и боюсь, что жена будет беспокоиться.
— Ну, прощайте, спасибо за удовольствие. Я, может быть, завтра к вам заеду.
Николаев сказал:
— А в Телятенки, говорят, приехал актер N.
— Ну вот и кстати, — сказал Л. Н. По поводу приезда N. Л. Н. сказал:
— Удивительно, как в народе распространяется интерес к драматическому искусству. Я нынче еще получил письмо: он в поле работает, а потом спешит на репетицию.
Никитин сказал:
— Помните, Л.H., около Крёкшина, в Голицыне, там постоянно играют.
— Как же, там ведь, кажется, и N. играл.
— Это он приезжал один раз, а там постоянно устраивают спектакли. Л. H. сказал:
— Это могучее средство, и главное, непосредственное. Здесь нет умствования, как в теперешнем интеллигентском искусстве. Тут непосредственное действие. И здесь или самое настоящее, или уж никуда не годится.
Я заметил, что это орудие сильное, но обоюдоострое.
— Совершенно верно! Тем важнее им пользоваться.
— А что, Л.H., — спросил я, — вы не работали больше над своей пьесой?
— Нет, бросил. Мне все не нравится она.
Потом он спросил меня:
— Мне показалось, что вам не понравилось?
— Нет, Л.H., мне только показалось, что она не кончена.
— Я довольно много поправлял потом. Кажется, можно сделать… Ну, прощайте.
Я уехал. Мне рассказывали, что Николаев, два раза возобновлявший в этот вечер спор со Л. Н. о праве, снова стал с ним спорить. Л. Н. взволновался и довольно резко сказал ему:
— Вы все твердите: стриженый, бритый, и не слушаете, что я вам возражаю.
Два года С. Д. Николаев тщетно старается убедить Л. Н. в разумности и необходимости понятия «право». Пора увидать, что это невозможно и примириться с тем, что он в этом вопросе не согласен со Л. Н.
8 июня. Утром пришли за мной от Чертковых и сказали, что приехал N. Я не мог пойти. Булгаков отправился в Ясную, чтобы сообщить об этом Л.H., надеясь, что он приедет сюда, тем более что он говорил мне, что собирается. Булгаков вернулся и сказал, что Л. Н. нездоров. Дима был утром в Ясной и рассказывал, что Л. Н. спал до одиннадцати часов.
О поездке к Черткову ничего не известно. Говорят, Л. Н. не поедет из‑за нездоровья Софьи Андреевны и ожидаемого приезда в Столбовую матери Черткова.
N. я видел мельком, и он произвел на меня странное впечатление: весь в обтяжку, в матросской рубахе, с голой грудью чуть не до живота.
Несмотря на нездоровье, Л. Н. пожелал видеть N. и просил его приехать к семи часам. Я к этому времени тоже поехал в Ясную.
Около конюшни я встретил Трубецкого с женой, который сказал мне, что Л. Н. болен, не выходит и ничего весь день не ел.
Придя в дом, я прошел в бывшую гусевскую комнату, где сидели Александра Львовна и Варвара Михайловна. Александра Львовна рассказала мне, что ночью у Л. Н., вероятно, был обморок, что он еле встал, пошел в сад, но не мог ходить и скоро вернулся, и с тех пор почти все время лежит. У него болит печень, он ничего не ел, много спит или как будто спит, чтобы Софья Андреевна оставила его в покое.
Александра Львовна сказала мне:
— Я вам секрет скажу: Мария Николаевна (жена Сергея Львовича) вздумала вдруг все устроить, чего мы никто не можем уже сколько лет. Она предлагает осенью ехать в Крым, а управление Ясной передать всем братьям. Она держит со мной пари на фунт тянушек, что она это уладит… Я ей сказала, что я ей дам пуд тянушек!
Потом я диктовал Александре Львовне письмо Л. Н. о просительных письмах, которое он опять собирается послать в газеты. Александра Львовна думает, что он напишет, но не пошлет.
Александра Львовна жаловалась, что Софья Андреевна беспрестанно входит ко Л. Н. и не дает ему покоя своими разговорами. Он даже не выдержал и сказал:
— Как мне от тебя избавиться?
А Софья Андреевна всем, и мне, рассказывает, что он от болезни на всех, и главным образом на нее, «злится». Она не хочет видеть, что он и заболел‑то от нее.
Приехал N. с Димой, и его пригласили к Л. Н. Немного погодя раздался звонок. Александра Львовна побежала туда и рассказала, что Л. Н. сказал ей на ее вопрос, почему он звонил:
— Я хотел встать. (Он полулежал в кресле.)
N. понял намек, встал и сказал:
— Не смею вас задерживать, — и откланялся.
Когда он вышел, Л. Н. стал охать и сказал:
— Как Чертков мог так ошибиться?! Это совсем чуждый человек. Какое самодовольство! Дал эти тридцать тысяч (N. пожертвовал тридцать тысяч на организацию спектаклей для народа) и думает, что сделал необыкновенное дело. Может быть, он хорошие дела делает, но человек он совсем чуждый. И воняет от него (духами).