Л. Н. сказал ей:
— Неужели ты думаешь, что я не знаю, что мне делать со своими писаниями? Я делаю это перед Богом и людьми и этого решения не изменю.
Софья Андреевна замолчала.
Владимир Григорьевич со Л. Н. пошли вперед и по рассеянности направились на деревню, но потом спохватились, что нужно не в Щекино, а на Козловку. Л. Н. испугался и сказал:
— Она не поверит и скажет, что мы нарочно.
Времени оставалось мало. У Владимира Григорьевича на проспекте стояла лошадь, они поспешили туда и догнали Софью Андреевну около шоссе. Владимир Григорьевич сейчас же уехал, чтобы не встречаться с Софьей Андреевной, которая как будто ничего не имела, чтобы с ним увидеться.
Днем я был в Ясной у Варвары Михайловны. Она мне рассказала, что Софья Андреевна не распорядилась запрягать для Александры Львовны, надеясь, что Александра Львовна не хватится и опоздает. На станции сказала сторожу про ее вещи: «Это в другой вагон», — а про какие‑то свои — «А это к нам в купе». Варвара Михайловна услыхала это, сказала Александре Львовне, и они велели все нести вместе.
У Л. Н. сделались перебои. Софья Андреевна стала говорить, что она его умоляла не ездить. А на деле, когда он сказал ей, что ему нездоровится и что он не знает, как доедет, она только сказала: «Что ж! оставайся. Я поеду одна с Колечкой!»
На станции Софья Андреевна громко говорила: «Как же мне не ненавидеть Черткова?! Он нарочно повел Л. Н. на деревню. Они бежали, и он из‑за него заболеет теперь, а я не буду виновата».
Про письмо Владимира Григорьевича Софья Андреевна сказала: «Кто это насплетничал Черткову: Гольденвейзер или ваш Булгаков? Может быть, это ты, Саша, сказала?» Александра Львовна промолчала.
Когда Софья Андреевна стала говорить, что она просила Л. Н. не ездить и что, если он там заболеет, она убьет себя, Варвара Михайловна не выдержала и сказала ей: «Разве вы не видите, что он только для вас едет, потому что дал вам слово?»
Софья Андреевна на это ничего не ответила.
30 июня. Вчера ночью Л. Н. возвратился. Булгаков рассказывал и Александра Львовна также написала Владимиру Григорьевичу, что Л. Н. не захворал, но что нынче ночью Софья Андреевна опять не дала ему спать. Только что он лег и начал засыпать — это было в два часа ночи, — она вошла к нему под предлогом, что нашла и принесла гребенку, которую он искал. После этого он уже не мог уснуть до утра, а утром она опять его разбудила.
Александра Львовна сказала ей:
— Зачем ты не даешь ему спать?
Софья Андреевна смутилась и не знала, что сказать.
У Сергея Львовича была Татьяна Львовна, которая очень хорошо отнеслась ко всему случившемуся. Они решили поступать твердо и прямо говорить Софье Андреевне все в глаза, так как это на нее лучше всего действует.
Татьяна Львовна написала Владимиру Григорьевичу хорошее письмо и обещала, если нужно, по первому зову приехать.
Вечером мы с Владимиром Григорьевичем собираемся ехать в Ясную.
Нынче днем к Чертковым приезжала Александра Львовна и рассказала, что Л. Н. слаб и что Софья Андреевна не давала ему спать. Александра Львовна очень хвалила Татьяну Львовну, а Софья Андреевна про нее сказала: «Как мне жаль Таню, она совсем поглупела! Вот с Варенькой (Варвара Валериановна Нагорная) я отвела душу!»
Софья Андреевна не хочет, чтобы приезжала Татьяна Львовна, и сказала ей, что в Ясной на деревне дети болеют.
В пятницу приезжает Лев Львович. Сергей Львович говорит, что это их, стариков, дело, что они сами между собой должны разрешить все происшедшее…
Софья Андреевна просила Владимира Григорьевича нынче не приезжать, но он решил все‑таки приехать к Л.H., и Л. Н. думает, что это следует сделать.
Сначала мы хотели ехать вместе, но потом я решил поехать один вперед, чтобы без надобности не восстановлять Софью Андреевну против себя.
Когда я приехал, Л. Н. лежал в спальне. Он захотел меня видеть. Я вошел к нему. Он лежал на постели. В комнате было почти темно. Увидав меня, Л. Н. сказал:
— Здравствуйте, рад вас видеть.
— Вы нездоровы?
— Да, желудок плох, слабость, ничего не ел, все хочется спать.
Я сказал, что поездка, вероятно, его еще больше утомила.
— Нет, не думаю… Какая память! Вы сказали — поездка, а я должен был подумать, куда мы ездили. Там Таня, милая, была. Она теперь по первому зову приедет.
Я сказал Л.H., что он заболел, очевидно, от всех волнений и что у меня малейшая неприятность сказывается на пищеварении.
— Да, да. Только нужно бы так, чтобы ничто не могло причинить неприятности. Я далек от этого, но хорошо бы так!..
Я сказал Л. H., что Владимир Григорьевич, вероятно, приедет.
— Это хорошо. Надо в этом быть твердым. Если Софья Андреевна не желает его видеть — это ее дело; но я хочу его видеть, и он меня, и при наших отношениях у нас не может быть препятствий.
Л. Н. спросил про Суткового. Я сказал, что он пришел и ждет внизу. Л. Н. просил его позвать. Душан Петрович попросил подождать, так как хотел простукать живот Л. Н. Л. Н. все‑таки настоял, чтобы я позвал Суткового. Я пошел вниз и сказал Сутковому, что Л. Н. желает его видеть. Сутковой пошел к Л. Н. и побыл у него недолго. Душан был этим очень недоволен, боясь утомить Л. Н.
Пока Сутковой был у Л.H., Софья Андреевна стояла со мной на площадке лестницы и стала мне жаловаться, как ей тяжело, что она и рада бы сдержаться, но не может, что она очень обиделась на то, что Л. Н. не сразу приехал из Мещерского по ее телеграмме.
Приехал Чертков и прошел к Л. Н. Мы сидели в ремингтонной. Варвара Михайловна вышла из комнаты и наткнулась на Софью Андреевну, которая приотворила дверь и подслушивала разговор Л. Н. и Владимира Григорьевича.
Увидав Варвару Михайловну, она схватила ее за руку и стала говорить: «Варечка, голубушка, не выдавайте меня, не говорите, что я подслушивала».
Варвара Михайловна пришла к нам и рассказала это. Я сейчас же пошел в кабинет Л. Н. приотворил дверь в спальню, позвал Владимира Григорьевича и предупредил его, что Софья Андреевна подслушивает.
Только что я вернулся в ремингтонную, как туда быстро вошла Софья Андреевна и спросила меня взволнованным полушепотом:
— Зачем вы вызывали Владимира Григорьевича? Что вы ему говорили?
У меня духу не хватило, отчасти жалея ее, сказать правду, и я ответил:
— Его там кто‑то спрашивает внизу.
Софья Андреевна, кажется, поверила или сделала вид, что поверила, и ушла по своим делам.
Чертков пробыл у Л. Н. недолго и уехал.
Александра Львовна рассказывала мне, что Л. Н. сказал ей, что ему неприятно, что Г. называет ее Сашей и говорит ей «ты» и что он хочет ему об этом сказать. Л. Н. сказал:
— Я говорил прежде Сергеенке: Алёша, «ты». Теперь он стал взрослым и я говорю ему «вы». Он даже просил меня говорить ему «ты», но я не могу.
Александра Львовна сама сказала об этом Г.
Л. Н. очень огорчен, что Ге дурно говорит про Черткова и отчасти был причиной возбуждения Софьи Андреевны против него.
Л. Н. встал и вышел в столовую, мы сыграли с ним две партии в шахматы: одну я выиграл, другая ничья.
Нынче Л. Н. не обедал и вообще ничего не ел. Софья Андреевна также не стала обедать и сказала, что у нее то же, что у Л.H., что она будет обедать потом с Л. Н. Чтобы заставить ее съесть, он среди шахмат стал обедать, и Софья Андреевна тоже. Л. Н., видимо, была противна пища. Он немного поковырял еду, а когда попробовал компоту, ему даже стало тошно, и он долго не мог прийти в себя. Потом мы сыграли вторую партию. К чаю никто не пришел, кроме Душана Петровича и Софьи Андреевны. Л. Н. выпил чашку. Я, хотя мне уже привели лошадь, присел к столу. Л. Н. опять сказал:
— Таня, милая, как я рад был ее повидать.
Софья Андреевна возразила:
— Нет, она была на этот раз мне неприятна, так дурно ко мне относилась, все время осуждала.
Л. Н. сказал:
— Я и старичка ее очень люблю.
Я сказал, что познакомился с матерью Владимира Григорьевича. Л. Н.спросил:
— Она не старалась еще вас обратить в свою веру?
— Нет, я очень мало с ней говорил.
Л. Н. сказал:
— Хорошо, что у нее есть хоть какая‑нибудь религия.
Я простился.
Софья Андреевна спросила:
— Вы завтра приедете?
1 июля. Вечером я должен ехать в Москву. Днем приезжала Александра Львовна за детьми Ольги Константиновны и привезла письмо Софьи Андреевны к Черткову и свое, к нему же. Софья Андреевна выражает готовность примириться с Владимиром Григорьевичем, но с условием, чтобы он возвратил дневники.
Владимир Григорьевич думает, что если Софья Андреевна будет отравлять жизнь Л. H., можно ей их возвратить, удалив, может быть, оттуда некоторые опасные места. Я привезу дневники из Москвы. Александра Львовна в своем письме очень восстает против этого.
Вечером я поехал на полчаса в Ясную. Александра Львовна встретила меня с расстроенным лицом. Оказывается, Софья Андреевна днем пошла к Л. Н. и Александра Львовна за ней. Софья Андреевна спросила Л. Н. про свое письмо к Черткову — хорошо ли оно. Л. Н. сказал:
— Очень гадкое.
— Почему?
— Ты на него сердишься, а это я ему их (дневники) отдал.
Софья Андреевна сказала Александре Львовне:
— Саша, ты видишь, я с отцом разговариваю. Не мешай нам.
Александра Львовна ушла с детьми Ольги Константиновны гулять и, когда вернулась, застала Л. Н. расстроенным. Он сказал ей, что обещал Софье Андреевне, что, если она хочет, дневники можно ей показать. Л. Н. сказал Александре Львовне:
— Она меня доконает.
Поговорив с Александрой Львовной, я пошел к Л. Н. на его балкон, где мы стали играть в шахматы. Среди партии Александра Львовна позвала меня и попросила меня передать Черткову письмо, в котором она умоляет его сейчас же отправить дневники в Англию.
Я вернулся назад к Л.H., он спросил меня:
— Что там случилось?
Я сказал, что Александра Львовна дала мне письмо для Владимира Григорьевича. Вошла