Тетрадей тоже не хватало. Так называемые «черновые тетради» сшивали из подходящей подручной бумаги. Школьные портфели были дорогими, и не все родители могли себе позволить их купить. Первый портфель, чёрный с замком-защёлкой, появился у меня в четвёртом классе и служил универсальным инструментом. Он участвовал в драках, зимой использовался при спуске с горок, как санки. Незавидна судьба портфеля. Первой обрывалась ручка. Её пришивали суровыми нитками, и тут уже исход зависел от интенсивности драки, амплитуды замаха, загруженности портфеля. Как правило, после нескольких драк ручка отрывалась вместе с куском дерматина, из которого портфели были сшиты.
Помню свою соседку по парте Катю Фирсову. Она была на четыре года старше меня и ходила в школу с базарной корзинкой. Мне бабушка сшила в первый класс сумку из автомобильного брезента, очень похожую на школьный портфель на лямке. Это было очень удобно – руки в непредвиденных ситуациях были свободны. Непредвиденные ситуации – это драчки, которые вырастали мгновенно из ниоткуда и также мгновенно или заканчивались, или перерастали в разбитые носы, синяки, порванную одежду. Это был наш мальчишеский мир послевоенного детства!
С собой в школу давали еду, как правило, молоко, хлеб, отварную картошку, котлеты.
С тех пор прошло семьдесят лет. Всё то, о чём я пишу, стало анахронизмом.
Уже нет ни тех зим, ни тех колонок. Нет в Кулдиге и русской школы, нет завода «Вулкан». Многочисленные потомки Ивановых, Петровых, Сидоровых уже не знают и не помнят языка своих дедушек, всячески отнекиваясь от своих русских генов. Неизменным остаётся печное отопление в городе и заготовка дров. Всё так же в круглые штабеля складываются на просушку дрова, всё также несёт свои воды Вента и шумит водопад Вентас Румба. На смену нашим играм пришли другие. Да и мы за это время стали совсем другими, но память часто меня возвращает в то, по-своему счастливое, время послевоенного мирного детства.
Вчера была война!
Дни праздников были особо счастливым временем для нас, детей войны. В городе начинались праздничные мероприятия. Плакаты с портретами вождей на деревянной трибуне, которая строилась на базарной площади, и мимо которой мы вышагивали в парадном строю. Оказаться на ней было большой честью. На трибуне стояли уважаемые люди нашего города – лучшие врачи, учителя, рабочие. В руках у нас самодельные транспаранты с призывными лозунгами «Да здравствует…»
Впереди школьной колонны два горниста «выдувают» знакомую нашему поколению мелодию под барабанный ритм, который «читается» – старый барабанщик, старый барабанщик, старый барабанщик крепко спал.
Загодя в школе разучивали речовки – патриотические песни, которые мы пели, шагая строем на парад. Помню, как
нас учили маршировать на уроках физкультуры! Помню, с какой гордостью мы проходили мимо трибун и на приветствие отвечали троекратным «Ура!».
Особенно запомнились дни выборов. По домам ходили агитаторы и призывали «отдать свой голос» за кандидатов от блока беспартийных!
У меня к бабушке были вопросы. Что такое блок? Почему надо отдавать свой голос именно за беспартийных? А если за партийных? И как это – отдавать свой голос?
Я всегда с волнением ждал день выборов, когда к семи утра мы с бабушкой шли на избирательный участок, где всегда предлагался чай с вкусной булочкой.
Ну и, конечно же, на праздники всегда готовился праздничный обед. Бабушка была великой мастерицей печь пироги. Начиналось это таинство с утра. Чистился до блеска противень и закопчённый чайник. В большом глиняном жбане замешивалась опара и ставилась в угол остывающей плиты. Как говорила моя бабушка, тесто и пироги любят тишину и тепло.
Накануне праздника мы с бабушкой шли на базар. Послевоенные базары в Кулдиге – это изобилие всего чего! Копчения, сметана, творог, яйца, масло, хлеб домашней выпечки на кленовых листьях – вкуснейший!
Сейчас секрет опары этого хлеба утерян, как и искусство изготовления специальных деревянных корыт, в которых замешивалась опара. Назывались они abra. Почти исчезли и специальные печи для выпечки такого хлеба. Их называли Manteļskurstenis. Это были домики в доме с отдельным входом в него. В нём готовили, пекли и хранили еду. На смену пришли новые технологии.
Бизнес диктует свои условия. Санитарный контроль продукции тоже превращён в «бизнес» и большинство хлеба на прилавках магазинов можно назвать хлебобулочными изделиями. В какой-то момент последовал запрет на продажу хлеба домашней выпечки на базаре. Потом его отменили, потом снова внедрили. Такая чехарда длилась до 90-х годов. Все эти годы этот хлеб приходилось продавать из-под полы. Кто из вас помнит его вкус, неповторимый аромат? Увы, нынешние производители хлеба так и не сумели раскрыть секреты его выпечки. Да и дровяных печей, которые были на каждом хуторе, почти не осталось.
С утра в базарный день базарная площадь заполнялась подводами с близлежащих хуторов, прямо с которых и шла торговля. На площади стояли два крытых павильона, которые открывали по базарным дням.
И чего только не было там на прилавках! Из продуктов купить можно было всё, только «купиша» не хватало, как часто говаривала бабушка. Мы несколько раз обходили весь рынок в поисках самых дешёвых продуктов. Бабушка знала по-латышски несколько самых необходимых слов – Cik maksā? Paldies! Произносила она эти слова с явно русским акцентом. Мои уроки латышского бабушкой усваивались с трудом. «Поздно мне уже ваши англицкие языки учить», – отвечала мне она, когда я поправлял её произношение. Сколько помню себя, я говорил по-латышски! Сегодня я владею несколькими диалектами латышского языка. Понимаю и могу объясниться с глубинным латгальцем и в совершенстве владею языком жителей ближней и дальней округи реки Венты – так называемым ventiņu valodu, varu ļjorkšķēt ventiņ mēlē! Маленькая страна Латвия…
Сегодня там приказано говорить на одном языке – латышском. А знают ли «приказчики», что это, во-первых насилие над человеком, своими корнями уходящее в дремучее средневековье, во-вторых… Как бы не промахнуться, дать верное определение уровню образования «приказчиков» и их послушных законотворцев. Остановлюсь на самом лояльном – уровень подготовительного класса. Пора бы понимать, что никакими указами нельзя запретить думать на родном языке! Это ничем не прикрытый геноцид! Приведу исторический пример.
В начале 18-го века турки завоевали Болгарию, запретили христианство и обучение на родном языке. Инакомыслие жестоко подавлялось. Патриоты своей культуры – носители нескольких языков, что во все времена приветствовалось, нашли выход. На классной доске писали на турецком, а на песке палочкой – на кириллице. Входил в класс смотритель – моментально смахивался текст.
Пора бы знать, господа хорошие, прописанные жизнью истины – насилие порождает протест и ответное насилие. Лобовая атака заканчивается гибелью двоих, а все войны заканчиваются миром.
В большом холодном коридоре всегда стояла бочка квашеной капусты, бочка с солёными грибами и огурцами, помидоры в банках, бочонок с солёной уклейкой, разные варенья.
Поход с бабушкой на базар был целым событием. Мы долго кружили по рыночной площади. Бабушка приценивалась, пробовала на вкус. Покупалось только самое необходимое, в числе которого была sviestmārciņa – фунт10 масла, завёрнутый «кубиком» в бумагу из тетради в клеточку. Дома бабушка перекладывала масло в баночку, заливала водой и солила. Бумагу из-под масла не выбрасывали сразу, а тщательно соскабливали. «Скоблики» намасливалась на ломоть домашнего хлеба. Это обязательно была горбушка, которая посыпалась «песочком» – так бабушка называла сахар. Это был мой «предпраздничный бутерброд», честно заработанный, с которым я выходил во двор и медленно ел, растягивая это удовольствие, гордо оглядываясь по сторонам.
Улавливаете разницу с сегодняшним днём? Другие критерии благополучия! Нас закалило то время! Нас оно учило жить! Вчера ещё была война!
10 1 фунт – примерно 0,4 кг.
Накануне праздника варился холодец. Варила его бабушка по своему рецепту с обязательными тремя сортами мяса и в ключевой воде. Варился холодец долго. Я всегда успевал к нужному времени и мне доставались косточки, которые я «простукивал» и обгладывал. Называлось это действо «разобрать» холодец. Особенная «вкуснятина» была, когда попадались говяжьи мозговые косточки.
В большом холодном коридоре всегда стояла бочка квашеной капусты, бочка с солёными грибами и огурцами, помидоры в банках, бочонок с солёной уклейкой, разные варенья. Главными добытчиками были мы с мамой. Бабушка солила, мариновала, сушила. В домашних заготовках я был физической силой у бабушки. На праздники из всего этого получалась «красота несусветная» – так говорила бабушка, глядя на уже накрытый праздничный стол.
К ночи подходило бабушкино тесто. Помню, как я сидел у плиты и дежурил. Моей задачей был не «упустить» тесто, когда оно поднимало льняное полотенце, которым был накрыт глиняный жбан. Я звал бабушку, обязательно пальцем брал немного и пробовал сырое тесто на вкус, после чего бабушка отправляла меня спать. «Пироги любят тишину и не любят чужих глаз», – говорила она мне.
У бабушки было много присказок и поговорок, которыми она комментировала мои действия: «Дурак дураком и нос башмаком! Не тем концом нос пришит! Чучело стоеросовое! Чучело гороховое! Как об стенку горох! Ищи, как хлеб ищешь!». Будучи в хорошем настроении шутила: «Господи Иисусе хвать меня за усы! Я его за бороду и пошли по городу!»
Засыпал я в предвкушении завтрашних праздничных событий, а просыпался от ни с чем не сравнимого запаха пирогов, которым был наполнен весь дом! Большой эмалированный зелёный таз был полон пирогами доверху.
В нем «жили» пироги с картошкой, с рисом, с вареньем, сладкие «петушиные лапки», «розочки» и мои любимые – с капустой, луком и яйцом.
Когда стал постарше, я стоял рядом и помогал бабушке их лепить. У меня даже был мой «личный» противень, на который я выкладывал свои экспериментальные «изделия». И сегодня я стряпаю бабушкины пироги, котлеты, жареную картошку по-бабушкински. Долгое время не удавалось «поймать» вкус бабушкиных пирогов. Секрет оказался прост – это дровяная плита. Вкус пирогов из духовки и жареной картошки с чугунных кругов плиты, с живого огня – разительно отличается от вкуса пирогов, испечённых в газовых и электрических духовках.