Когда волнение в группе туристов достигало предела, раздавались крики: «Там же тонут! Помогите!», мы отцеплялись от стенки водопада и отдавались напору струи. Выбрасывало нас на поверхность где-то метров за десять. Когда становилось ясно, что это был розыгрыш, вслед нам неслось:
«Хулиганы! Разве так можно? Милиции на вас не хватает!»
Однажды случилась беда. Во врем, когда происходило наше действо, с противоположной стороны переходила водопад группа туристов. На крики о помощи, раздававшиеся с берега, последовала незамедлительная реакция. Один из туристов нырнул в водопад. Его выбросило на стремнину с проломленной головой. Каждую весну ледоход обламывает глыбы доломита. Отваливаясь, они продолжают лежать невидимыми из-за пенных бурунов, образующихся от падающей с высоты воды и представляют огромную опасность. Мы каждый сезон проныривали все опасные места и по своим отметкам знали, где можно нырять и хулиганить. Мы это тогда воспринимали по-другому. Сегодня я понимаю всю несуразность наших игр, которая привела к случайной гибели человека, пытавшегося нас спасти. Погибший оказался сыном какого – то министра. Мы чувствовали себя героями, этакими Тарзанами.
В результате нам запретили нырять с водопада и действует этот запрет до сегодняшнего дня. Но разве это возможно? Я и ныне, приезжая в Кулдигу, иду к своему другу Фрейманису, дом которого стоит в десятке метров от водопада, и первым делом понырять с водопада! Вова Османов, мой однокашник по школе, самый заслуженный физик и лирик, как-то сказал: «Если среди детей кто-то из взрослых ныряет «на головку», значит в город приехал Глазунов». Отличительная черта кулдигских ребят – они с водопада ныряют «на головку».
Меня и сейчас непреодолимо тянет река моего детства. Этот с детства знакомый, ни с чем не сравнимый запах водопада с извечно шумящими пенными бурунами воды, настоянной на тростнике.
Проходят годы. Почти никого не осталось из моих сверстников, с кем можно было поговорить, вспомнить о тех временах. И лишь водопад всегда впрыскивает мощную дозу адреналина! И как в детстве, отдаешься мощному потоку водопада, который уносит меня в моё далёкое далёко…
Первые книги на русском языке в город привезли семьи офицеров.
Русской школы в первые послевоенные годы в Кулдиге не было. Домашнюю школу под руководством главного человека моей жизни бабушки Марии Порфирьевны я уже заканчивал. В какой-то момент в возрасте шести лет мою лень к учебе прорвало. Я ощутил новизну действа – это были первые книги, которые стали появляться в доме.
Вы можете вспомнить, когда вы впервые увидели книги? Вопрос вам покажется глупым. А вот для семьи, которую война занесла на чужбину, совсем нет.
Первые книги на русском языке в город привезли семьи офицеров. Это были «взрослые» книжки и читали их в русских семьях по очереди. Наверное, каждый, кому повезло взрослеть в «догаджетные» времена, помнит в своей жизни этот период времени, когда главным и самым интересным занятием было чтение. У меня оно таковым и осталось до сегодняшнего дня! В пять лет я запоем читал все афиши, таблички с названием улиц, названия газет, брошюр. Иногда вдруг возникало желание прочесть их наоборот. Дома на стене висела огромная карта Союза Советских Социалистических Республик. Карта надолго стала моей любимой игрушкой. В своих играх я изучил её досконально. Знал назубок столицы и крупные города всех союзных Республик и всегда выигрывал в игру «города». Побеждал тот, кто называл последним город, название которого заканчивалось последней буквой. Например КарагандА – Актюбинск.
Повесили её вместо большого цветного ковра, на котором был изображен Наполеон в открытых санях в своей знаменитой треуголке, закутанный в шубу. Голова несколько повернута в сторону и опущена вниз. Взгляд – на дорогу, в глазах грусть. Сани запряжены тройкой лошадей, снег летит из-под копыт, привставший возница размахивает кнутом. Бабушка рассказывала мне о Наполеоне, о его неудачном походе на Россию. В моих глазах это был враг. Только что закончилась война. Образ врага, фашиста, смотрел на нас с плакатов, жёстких карикатур Кукрыниксов10. Умели они вызывать ненависть своим искусством. Уже несколько позже, в пятидесятых годах, была карикатура на Иосипа Броз Тито с надписью «Палач югославского народа». Еще вчера герой, он был изображен злобным карликом с огромным топором в руках, с лезвия которого стекает кровь…
Уже когда я приехал к маме в Молдавию, этот ковёр лежал в виде половика на полу.Считаю, что это более подходящее для него место. Так было, есть и будет с любым «Наполеоном», который попытается испытать на крепость мой народ. Уроки надо учить, господа хорошие!
В семь уже читал книги. Сейчас, осмысливая эту жадность к чтению в те годы, понимаю, что это был интерес к открывающемуся в книгах, познание нового. Чтение открывало для меня новую вселенную, новые горизонты! Мир становился огромным! Я начинал понимать его разнообразие и бесконечность!
В 1947 году в доме не было ни одной детской книги.
«Взрослые» книги читали взрослые и по очереди. И я тоже был в этой очереди. Вернее сказать, читал урывками, когда книга была свободной.
Собственные русские книги появились в нашем доме, когда мама начала работать в Райздравотделе и стала бывать в командировках в Риге. На книжной полке стояли книги из серии «Мировая классика» – Оноре де Бальзак, Вальтер Скотт, Чарльз Диккенс, Эмиль Золя, Жорж Санд, Джек Лондон, Рафаэлло Джованьоли. Таким был мамин интерес. Ей в то время было 27 лет. Серия была выпущена в мягкой обложке стального цвета с профильными изображениями авторов на обложках.
К девяти годам я перечитал всё, что было на полке! Книжная полка была святая святых! Всё самое ценное в доме стояло на ней. Над ней же висел портрет Сталина!
Отношение к книгам было трепетное. Учебники обязательно обворачивали в обложку и, если давали книгу «на почитать», тоже обворачивали в обложку. Читая, я знакомился с новым для меня миром. Первая книга, которую я прочитал, была «Спартак» Джованьоли» – толстущий фолиант страниц на пятьсот. Книга открыла целый пласт новых, порой не совсем понятных на то время, человеческих взаимоотношений. Жестокость! Кровь! Благородство! Любовь! Несправедливость! В своих детских фантазиях я был тенью Спартака! Мой деревянный меч побеждал Красса!
Помню свой молчаливый диалог с Мартином Иденом.11 Мартин прыгает с парохода с намерением уйти из жизни… Он в бескрайнем океане… Наступает безысходность… Страх… Паника… Ныряет в глубину… Воздуха не хватает… Наверх? Нет… Поздно… Океан врывается в лёгкие… Последние блики сознания…
И надолго застрявший в мозгу вопрос «Зачем? Почему он так поступил?». Я не находил на него ответа то время. В моём детском сознании, которое формировалось в первые послевоенные годы, война и человеческое горе были совсем рядом! Война ещё не остыла! Ещё вчера была война!
Фильмы «крутили» в то время сплошь военные и уже тогда возникал вопрос «зачем?». Кому нужна гибель людей, танков, самолётов? Отголоски войны, кровь, смерть, были ещё совсем рядом! Фильм «Чапаев». Анка у пулемёта… Психическая атака… Строй марширующих, как на параде, каппелевцев12… Строчит пулемёт… Лицо Анки… Каждый второй в строю падает… Каменные лица людей, марширующих на верную смерть… почему они умирают? Что это за механизм – смерть? Каков он?
Ребёнком я смотрел этот фильм и рассуждал: «Ну и что, если пуля вошла в тебя? Почему человек должен умереть? Это всего лишь маленький кусочек железа!» Я представлял, как пуля входит в меня. Нет! Я не умру! В этом возрасте сознание не хотело допускать, что какой-то ничтожный кусочек железа может убить большого сильного человека, что пуля убивает, что это – смерть.
Проходят годы. Безвозвратно ушло то время, сменились века, но кровь, насилие не сходят с экранов. Их поток усиливается! Кровь, насилие и смерть шагают рядом с жизнью во имя власти, территорий, ресурсов! Самая великая ценность – человеческая жизнь, попрана во имя её Величества Власти. Во все времена под прикрытием патриотических лозунгов, вожди ввергают свой народ в кровавые бойни. Спираль развития человечества вступила в фазу, когда технологии смерти опережают технологии жизни! Люди! Вдумайтесь! Вспоминаются слова Юлиуса Фучика перед казнью: «Люди! Я любил Вас! Будьте бдительны!»
Наш маленький дворовый мир раскрывался совсем не детскими горизонтами. Мы играли в войну со всеми сопутствующими… И враг был у нас реальный и воевали мы не понарошку. У нас была своя армия, свои генералы- переростки, которых война зацепила своим безжалостным мечом.
В 1947 году за одной партой сидели «семилетки» и «двенадцатилетки». Это соседство длилось до седьмого класса.
Зверские убийства лесными братьями в черте города и в районе не могли проходить бесследно для нас, детей войны. Даже первые безвинные деревянные шпаги, сделанные из дерева, превращались в страшное оружие – на конце шпаги был гвоздь!
«Воевали» с латышскими сверстниками. Предметом войны была обоюдная неприязнь. События сорокового года были шоковой терапией для Латвии. В очередной раз народ стал заложником политиканов. Абсолютно другая, веками формировавшаяся генетическая устроенность местных жителей этого городка, столкнулась с истерзанными войной людьми, с другой генетической устроенностью, которых война забросила на чужую землю со своим вековыми устоями. И те, и другие ещё не успели оправиться от шока. Вчера была война!
Конфликты между русскими и латышами возникали на бытовом уровне и были предопределены ситуацией дня.
Разрешения их не могло случиться по вполне понятным причинам – уж слишком разными были эти люди. Народ-победитель и народ с веками ломаемым генетическим кодом. Народ с чемоданом и народ обустроенный! «Ууууу! Эти русские!» – звучало нам вслед тогда. Звучит это и сегодня.