Затем чета Страутманисов пила кофе. Вкуснейший, непривычный аромат кофе заполнял столовую. Пили его из маленьких чашечек, без сахара. За кофе велись разговоры, задавались вопросы. После обеда нас отправляли в детскую, где мы играли в традиционную тогда игру «Riču Raču».
Для меня эти приглашения были всегда праздником. Это был другой мир и начинался он в тот момент, когда я оказывался у Гундара в гостях! Случалось это нечасто. В нашей семье готовила только бабушка. Мы ели традиционные русские блюда. Из супов помню щи из свежей и кислой капусты «на косточках», как говорила бабушка; суп с фрикадельками; куриный «на потрошках». На второе картофель в разных видах: отварной, пюре со шкварками, картофель жаренный на шкварках с луком, картофельные котлеты, картофель тушеный с мясом, бабушкина «драчёна», как она её называла. На противень выкладывался слой ломтиками нарезанной картошки, сверху слой уклейки, лук, затем снова картошка, опять рыба, картошка – и в духовку. И, конечно же, каши разные, вкусные. Особенно нравились мне манная и ржаная каши.
После варки ржаную кашу перекладывали в глубокое блюдо. В нем она застывала как холодец и становилась серо-сизого цвета. Нарезали её кусками. В тарелку с кашей наливалось молоко. Вкуснота необычайная! И ещё бабушка научилась у мадам Страутман печь sklandrauši. Корзиночки из ржаной муки наполнялись картофельным пюре со шкварками, а сверху морковным пюре. Запомнилась шутливая присказка, которая часто звучала на хуторе –…un kad pēdēj borkan rīve, lai tam sklandrausim sist pa vāk! (в переводе с ventinmele звучит это примерно так: «и когда натру последнюю морковку, пришлёпну ею сверху»). Запекались они в духовке до румяности и подавались с молоком. И сегодня sklandrauši появляются на ярмарках Курземе, но вкуса детства у этих наскоро состряпанных изделий уже нет…
Через несколько лет общую кухню ликвидировали. Одну комнату разделили стенкой, поставили плиту, и получилась кухня с лежанкой. Так бабушка называла свой диванчик, на котором спала. С этих пор закончились и приглашения в гости к мадам Страутман.
Бабушка как-то по-особенному умела обустраивать свой быт. Мне было всегда интересно разглядывать бабушкины разные «всякости».
Вот ещё один случай. На подоконнике в кухне всегда стоял шкалик перцовки, настроенный на бабушкиных травах. Лекарство от всех болезней, как часто говорила бабушка о перцовке. Однажды я решил попробовать это «лекарство». Мне тогда было, наверное, лет восемь. Дома никого не было. Я позвал Гундара и, помня, что всегда это действо сопровождалось словами «на здоровье», мы решили попробовать это «на здоровье».
Налил в стакан перцовку. Попробовал. Горько и невкусно. Гундар попробовал, поморщился и ушёл. Я долго думал, как всё же её выпить. Налил простоквашу в перцовку и с трудом проглотил. Через несколько минут мне стало плохо. Я успел выйти в садик и там отключился. Так я соорудил свой первый в жизни коктейль.
Бабушка рассказывала: «Прихожу домой. Никого. На столе стоит бутылочка с перцовкой, рядом стакан с чём-то белым. Присмотрелась – простокваша. Пошла искать тебя. Выхожу в садик и вижу – лежишь лицом в цветочной клумбе».
Бабушка меня отпоила чаем, выпорола. «Инструмент» наказания был всегда один и тот же – плетёный электрошнур. Защита от шнура тоже была одна и та же, по моей схеме – все удары доставались вытянутой вперед руке. Я уже писал об этом способе защиты. Маме ничего не было сказано.
После этого «коктейля» я два дня ничего не мог есть. В дальнейшей жизни море, спорт, служба во многом предопределили мои привычки и мои отношения с алкоголем.
Мы с ним всегда были на «вы»!
Летом мы уже искали заработки…
Детство. Как оно скоротечно! Шло время, вместе со временем росли и мы. Менялась страна, менялись люди, менялись и мы – послевоенные дети, судьбу которых во многом предопределила война. Страна вставала из послевоенной разрухи, и это чувствовалось во всём.
Главным событием, которого ожидали каждый год, было снижение цен. Происходило оно с 1947–1954-ый год. Этого события ждала вся страна. Точной даты не знали. Помню, как все приникали к приёмнику и слушали последние известия, боясь пропустить такую нужную и долгожданную информацию. Звучал торжественно приподнятый голос Левитана, известный каждому жителю страны. Из динамика звучало: «…на радиотехнические и электротехнические изделия с 1-го марта снижаются цены на 25 %… На молочную и мясную продукцию…» и следовал длинный перечень. Радостные возгласы, громкие комментарии. В среднем цены были снижены на 20–25 процентов на разные товары. По словам бабушки, главного экономиста нашей семьи, сэкономленная сумма позволяла сделать внеплановую покупку. Долго рассчитывали, спорили и, наконец, что-то покупалось. Бабушка называла приобретённую вещь сталинским подарком.
Я донашивал свою «ленд-лизовскую» одежду, которую вместе с продуктами получала наша семья, как бывшая на оккупированной территории. Из чего-то вырастал. Бабушка колдовала с ножницами и иголкой, и из заношенного старого появлялось что-то новое.
Обязанности по дому не менялись, но летом мы, дети, уже искали заработки. Работы были разные. Мы пилили, кололи, складывали дрова в круглые пирамиды. Копали подстилочный торф на болоте, который шёл скоту зимой на подстилку. Это был тяжёлый труд. Лето. Жара! На болоте тучами комары. Лопатой вырубался брикет, поддевался и переворачивался для того, чтобы подсохнуть на солнце. К концу дня брикеты складывали в штабеля. Через неделю подсушенные брикеты на деревянных носилках мы выносили к дороге. Колхозные ездовые на подводах аккуратно грузили брикеты в телегу и увозили. За работу в колхозе нам платил «денежку» и отменно кормили. Жили, как правило, на хуторе, спали на сеновале. Вечером, усталые, мы ныряли в пруд, отмокали от пыли и засыпали!
И так все каникулы.
Иногда просыпался и… скорее бы заснуть, чтобы полетать.
Детские сны обычно были радужными и счастливыми. Несколько из них я запомнил на всю жизнь. Лето, солнечный день. Я стою на водопаде и готовлюсь к прыжку. Отталкиваюсь, взлетаю «ласточкой» и вижу себя со стороны. В полёте пронзаю толщу воды, ощущаю её приятную обволакивающую прохладу, вылетаю из воды, переворачиваюсь, лечу вертикально вниз в синем солнечном небе, опять «вхожу» в воду, лечу… Благость неимоверная!
Или полёты во сне. Взлетаю, как правило, когда ухожу от опасности. Разбегаюсь и отрываюсь от земли, при этом отчетливо ощущая момент точки отрыва от земли. Иногда это происходит легко – разбег, рывок вверх – и ты взлетаешь, физически ощущая полёт. А иногда разбег долгий и от земли никак не оторваться, но, наконец, уходя от какой-то там опасности, в последний момент отрываюсь и взмываю «свечой» в небо. Руки распластаны, в полёте выполняю фигуры высшего пилотажа – бочки, пике, бреющий полёт над землей. Поразительное ощущение реальности. Иногда просыпался и… скорее бы заснуть, чтобы полетать.
Ещё лет десять тому назад я успешно «взлетал». Но вот, что интересно! В этих снах не зафиксировано в памяти ни одной посадки на землю. Это были сны беззаботного детства. Шло время и уже другие сны будили среди ночи…
Часто из рук мамы в меня летела посуда…
В 1954-ом году 6-го ноября родилась моя сестричка Инна. В комнате появились детская кроватка и коляска. Кто-то из маминых подруг отдал их нам. Вместе с мамой мы покрасили и кроватку, и коляску. Я нарисовал и вырезал из белого дерматина силуэты чаек и приклеил их на бока коляски. Ещё в самом детстве мама учила меня рисовать море, чаек, парус на воде! Помню, как «осваивал» тогда популярный в те годы метод копирования рисунка. Рисунок расчерчивался на квадратики, аналогично расчерчивался и лист бумаги по квадратикам, затем вырисовывая каждую линию с оригинала, получался авторский оригинал. Дальше этого не пошло. Не увлекло.
С рождением сестрички у меня в доме появилось больше обязанностей. Надо было носить больше воды, дров, чаще топить плиту и печку. Купали сестричку в жестяной оцинкованной ванне каждый день. Надо было поставить ванну на табуретки, налить в неё шесть вёдер воды и столько же вылить. Выливали воду ведрами – сточный колодец один на весь двор!
Вскоре наступила зима и вместе с ней пришли дополнительные трудности по «жизнеобеспечению» сестрички. Для меня это – больше дров и больше вёдер воды в дом, несмотря на погоду. Помню злые метели, когда, ещё не дойдя до колонки, ты уже превращался в «снеговика». Принес два ведра до порога, стоишь в коридоре, оттаиваешь. Затем ещё два ведра. Оттаиваешь…
Николай работал главным бухгалтером в совхозе под Кулдигой, мама заведовала медпунктом на заводе «Вулкан», бабушка «заведовала» домом, а я продолжал грызть азы науки и познавать мир, который вокруг меня стремительно менялся.
На уроках слушал и учил лишь то, что меня интересовало. Менялось и моё отношение к школе, оставляя желать лучшего. Четвертные оценки тогда выставлялись по среднеарифметическому принципу. Нравоучения были постоянным «элементом» дня: «Вот останешься неучем, пойдёшь на завод гайки крутить!». Я стойко выслушивал, молчал, иногда соглашался.
Часто из рук мамы в меня летела посуда и всё, что было у неё под руками. Я умело увёртывался. Посуда заканчивалась. «С глаз долой», – командовала мама! И я пропадал с глаз до позднего вечера.
Иногда, после таких наказаний я уходил к бабушке, ложился рядом на лежанку и засыпал, как говорила бабушка, на «нервной почве».
Начинался новый день, который приносил новые впечатления и новые премудрости бытия. Каждый из нас, идущий по жизни, вступая в новый день, осваивает этот свой путь дня.
День –это день, в котором ты живешь!
День –это счастье!
День –это горе!
День –это радость!
День –это Солнце!
День –это тучи!
День –это слёзы!
День –это горе!
День –это день, в котором ты живешь!
Истые профессионалы – фанаты своего дела,