Был эпизод, когда «неисправный» немецкий двухмоторный самолёт-разведчик сел прямо на пляж. Город полнился разными слухами.
Среди военных возникали вопросы, которые оставались без ответа. Почему не отвечаем на провокации согласно уставу? Мы тогда ещё не знали, что командование гарнизона выполняло строгий приказ верхов – на провокации не отвечать.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АДМИРАЛА ФЛОТА
Н. Г. КУЗНЕЦОВА, КОМАНДУЮЩЕГО ФЛОТОМ СССР
В конце февраля и начале марта немецкие самолёты снова несколько раз грубо нарушили воздушное пространство СССР. Они летали с поразительной дерзостью, уже не скрывая, что фотографируют наши военные объекты.
Я предложил главному морскому штабу дать указание флотам открывать по нарушителям огонь без всякого предупреждения. Такая директива была передана 3-го марта 1941 года. 17-го и 18-го марта немецкие самолёты были несколько раз обстреляны над Лиепаей.
После одного такого случая меня вызвали к Сталину. В кабинете кроме него сидел Берия. Меня спросили, на каком основании я отдал распоряжение открывать огонь по самолётам-нарушителям. Я пробовал объяснить, но Сталин оборвал меня. Мне был сделан строгий выговор и приказано немедленно отменить распоряжение. 1-го марта главный морской штаб дал новую директиву флотам: «Огня не открывать, а высылать свои истребители для посадки противника на аэродромы».
Результаты нетрудно было предвидеть. 5-го апреля над Лиепаей появился очередной вражеский разведчик. В воздух поднялись и наши истребители. Они начали приглашать вражеский самолёт на посадку. Он, конечно, не подчинился.
Наши самолёты сделали двадцать предупредительных выстрелов. Разведчик ушёл, а германское посольство заявило протест. Дескать, обстреляли мирный самолёт, летавший «для метеорологических наблюдений»…
В политдонесениях с флотов всё чаще сообщалось о «нездоровых настроениях» среди личного состава. Люди с тревогой говорили о возможности войны, удивлялись, почему правительство не принимает должных мер…
РАССКАЗЫВАЕТ МАМА
В три часа утра раздался звонок в дверь. На пороге стоял посыльный: «Товарищ старший лейтенант! Вам надлежит незамедлительно прибыть к месту службы»…
«В городе ползли слухи, особенно среди местного населения о неизбежности войны. Понимали это и мы, но верить в это никому не хотелось! Мы были молоды и жизнь только начиналась!
Я служила в армии последние дни. По закону на время родов и ухода за ребёнком я должна была быть демобилизована. После родов собиралась уехать в декретный отпуск вместе с мамой домой, в деревню Слабородово.
Мама после смерти моего отца, Глазунова Сергея Ивановича, перебралась туда из Ржева на постоянное место жительства. Отец мой, Глазунов Сергей Иванович, попал в газовую атаку немцев при обороне крепости Осовец. Получил ожог лёгких и чудом остался жив. Умер в возрасте 32 лет, когда мне было шесть.
В доме царило праздничное настроение. Бабушки «колдовали» на кухне. Бабушка Хана готовила рыбные блюда. Моя мама была мастерицей печь пироги. Стол был накрыт красиво, празднично.
Вечером из воинской части приехал твой отец. Бабушки пригласили всех к столу. Ужинали, разговаривали, мечтали. Вечером вышли на прогулку в приморский парк.
Через несколько дней в Латвии готовились отмечать праздник Лиго. Приметы приближающегося праздника были заметны всюду. В парке на высоких шестах закреплены бочки со смолой – Яновогонь, который зажигался ближе к полуночи.
После прогулки родители твоего отца ушли к себе домой на Пелду 32/34, где они по приезду сняли квартиру.
Тихая тёплая ночь. Лёгкая зыбь. Над морем застыла Луна. Спать совсем не хотелось. Мы ещё долго разговаривали с твоим отцом, строили планы на будущее, в котором значительное место уже занимал ты.
В три утра раздался звонок в дверь. На пороге стоял посыльный: «Товарищ лейтенант! Вам надлежит незамедлительно вернуться к месту службы. Мотоцикл внизу».
Такое и раньше бывало. Нас нередко поднимали по тревоге. Учения были частыми, время было такое.
«Не грусти! К вечеру вернусь!»
Так из твоей, ещё не родившийся жизни, на долгие четырнадцать лет ушёл отец».
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АДМИРАЛА ФЛОТА
Н. Г. КУЗНЕЦОВА, КОМАНДУЮЩЕГО ФЛОТОМ СССР
Обстановка всё ухудшалась. В мае участились нарушения не только воздушного пространства. Немецкие боевые корабли подтягивались к восточному побережью. Балтийский театр беспокоил нас больше всего: флот, получивший новые базы, переживал период становления. Надо было укреплять базы с моря и усилить тылы.
Опять возник вопрос о Лиепае. Скученность кораблей на этой базе нас беспокоила больше всего. Необходимо было перевести оттуда часть кораблей, но я знал, что Сталин смотрел на дело иначе…
Самым опасным участком побережья представлялся район Лиепаи. И действительно, война для Балтийского флота началась на суше именно здесь.
…В 23 часа 45 минут 21 июня командующий Балтийским флотом В. Ф. Трибуц получил мой устный приказ «перейти на готовность номер один и в случае нападения применить оружие»…
ИЗ ИСТОРИИ ОБОРОНЫ ГОРОДА
22 июня 1941 года в 4.20 утра германские самолёты появились над Лиепаей и нанесли бомбовый удар. Состоялся первый налёт на город и на расположенный недалеко от города Баатский аэродром, на котором дислоцировался 148-ой авиационный полк. Фактически эта бомбёжка известила гарнизон и жителей города о начале войны. В первый же день по городу было произведено 15 авианалетов, в которых участвовало 135 самолётов, из которых три были сбиты. В четыре утра, разведчик 841-ой зенитной батареи, матрос Котенков услышал гул самолётов, которые шли курсом с моря на военно-морскую базу. Согласно инструкции матрос объявил тревогу и доложил по телефону дежурному офицеру. Последовала команда огня не открывать.
Самолёты шли по направлению к городу. Внезапный удар по Либаве остался безнаказанным. В первые часы это было воспринято как большие манёвры. Из воспоминаний лётчика-истребителя 118-го авиационного полка капитана Дегтярева А. П.: «В 3 часа 30 минут часть была поднята по тревоге. Были запущены и прогреты моторы, и личный состав ждал дальнейшей команды. В 4 утра над нашим аэродромом появились Ju-88, силуэты которых мы приняли за наши «СБ». Они спокойно заходили на аэродром несколько раз и затем начали бомбить и обстреливать из пулемётов».
Генерал Рытов А. Г. в своих мемуарах пишет: «В Либаве я застал невесёлую картину. Аэродром рябил воронками, некоторые самолёты ещё продолжал тлеть. Над аэродромом стлался дым, а языки пламени пожирали остатки склада ГСМ3». К вечеру 22-го июня уцелевшие истребители 148-го истребительного полка перебазировались в Ригу, а Либава осталась без авиационного прикрытия.
В 4.50 Военный совет КБФ4 объявил по флоту о начавшейся войне с Германией. В 6.30 командование базы получило приказ начать план прикрытия.
Вечером 22-го июня немецкий передовой отряд 291-ой пехотной дивизии – 403 велосипедный батальон, занял Руцаву.
О начале войны жители города узнали лишь в двенадцать часов дня, после выступления наркома
иностранных дел Молотова…
«Это война», – сказала бабушка…
После ухода отца спать никто не ложился. У всех было какое-то тревожное предчувствие. Внезапно раздались взрывы – это первые бомбы накрыли город. Дом изрядно тряхануло. Мы инстинктивно бросились к окнам. Было видно, как загорелась больница. Где-то вдали раздался вой пожарных сирен. «Это война», – сказала бабушка.
Мы выскочили на улицу. Вокруг люди громко о чём-то говорят, всюду раздаются крики, кто-то плачет навзрыд. Слышался вой пожарных машин. Несколько семей из нашего дома спустились в подвал, о существовании которого мы и не подозревали. Я и мама последовали за ними. В подвале стояла гнетущая тишина. Как потом неоднократно вспоминала бабушка, жильцы, видимо, ещё побаивались наших военных.
Налёты следовали один за другим. Глухие взрывы сотрясали дом. И вот наступила тишина. Очень хотелось думать, что это была только провокация и всё закончилось. Вместе со всеми выходим на улицу. Картина, открывшаяся перед нами, ужаснула. Приморская сторона города, с деревянными курортными строениями, горела. В воздухе гарь, пепел. Чадящий дым закрыл горизонт. Несколько деревянных домов горят пылающим костром. Языки пламени рвутся вверх, поедая всё то, что ещё несколько минут назад называлось домами. Ветер уносит чёрный дым со стороны моря в сторону города.
Несколько десятков человек безучастно стоят в отдалении. Можно только представить, что чувствовали эти люди в одночасье лишившиеся крова над головой. С воем подъезжает пожарная машина.
До твоего появления на этот божий свет оставалось тридцать четыре дня трагедий, слёз, позора и смертей в этом просыпающимся в кровавой заре городе под липами.
Военную доктрину СССР в те времена можно было определить словами из песни: «Если завтра война, если завтра в поход… если враг нападет… и на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом…»
ИЗ ИСТОРИИ ОБОРОНЫ ГОРОДА
23 ИЮНЯ 1941 ГОДА
С первого дня войны не затихала бомбёжка. Обстреливали и бомбили город круглосуточно. Несколько зенитных орудий в районе порта не могли удержать небо над Либавой. Бомбы сыпались на этот красивый приморский город, в котором было много изящных деревянных зданий постройки 18-го и 19-го века. Они горели как свечки. Чёрный дым пожарищ затянул небо с первого часа войны.
23-го июня ранним утром из Либавы на Виндаву5 вышли десять судов, на которых эвакуировали часть жителей гарнизона. Тем же утром немецкий 10-ый пулеметный батальон без боя занял посёлок Приекуле в тридцати километрах восточнее Лиепаи. Этим же утром на восток была отправлена железнодорожная батарея 180-ти миллиметровых орудий, эшелон с архивом и семьями командования базы.