Живущая через дверь чета Страутманисов тут же вызвала милиционера, благо он жил в нашем дворе. Николай не встаёт, лежит на полу и стонет. Приезжает «Скорая» и увозит его в больницу. Меня увозят в милицию и сразу же помещают в КПЗ15, вместе с «перегулявшими» в ожидании Нового года беззлобными алкашами.
Мама появилась дома за несколько минут до Нового года и сразу же побежала в милицию. Дежурный милиционер на все мамины просьбы отпустить меня отвечал: «Приходите утром». Кроме дежурного в отделении никого не было – все праздновали Новый Год.
Тебе здесь нельзя оставаться. Решение такое – оформляем паспорт, и ты уезжаешь в Ригу…
Вот так я встретил Новый год, последний в своём городе детства. О чём я только не передумал в эту ночь! Обида душила меня. Я даже расплакался от безысходности ситуации, в которой оказался.
Ночь прошла без сна. В КПЗ было холодно и сыро. Мои «подельники»-алкаши всю ночь пели песни, а я так просидел на нарах до утра. Невыносимый смрад, исходящий от параши, вперемешку с перегаром из трёх глоток. Так я встретил 1956-ой год.
Утром дежурный привёл меня из КПЗ, усадил у дверей начальника милиции и сказал: «Жди». Сижу. Открылась дверь и из кабинета вышла заплаканная мама. Захожу. На столе графин с водой.
«Дайте попить».
Мама сразу обращается ко мне: «Сын, извини!»
Эти слова от мамы я буду слышать все последние тридцать лет её жизни. Мама с начальником милиции была знакома, да и я часто видел его. Он жил в доме напротив. Полковник Павловский. Помню его. Невысокий, чернявый, карие глаза с живым блеском. В синей форме с красным кантом, блестящие пуговицы и полковничьи погоны – символ всемогущей и всё решающей власти в то время. Дай Бог ему на том свете вечной благодати! Если бы не он, иди знай как сложилась бы моя дальнейшая жизнь.
Сегодня могу утверждать, что моя жизнь – сплошная череда неожиданных событий, которые круто меняли её!
«Садись!» Сел. Павловский: «Ты нанёс отчиму тяжкую телесную травму, он засудит тебя! Тебе здесь нельзя оставаться. Решение такое. Оформляем тебе паспорт, и ты уезжаешь в Ригу. Будешь работать на Рижском вагоностроительном заводе и жить в общежитии».
Его голос звучал жёстко и неукоснительно.
Так была решена и предопределена на ближайшие годы моя дальнейшая судьба. Весь город уже знал о ночном происшествии. После случившегося домой я не пошёл. На душе было более чем тревожно. Встретился с Толиком Карпеевым. Пришли к нему домой, выпили. Я всё время пытался представить себе, как всё это будет, но никак не получалось…
Это была третья общага в моей жизни за три года…
Через несколько дней в нарушение всех законов я получил паспорт, расчёт и трудовую книжку. На заводе тоже знали о случившемся, расспрашивали. Я отмалчивался и лишь заживающая рана на лбу о чём-то им говорила…
За эти несколько дней я потерял семью окончательно и надолго! Первая встреча после той истории с мамой и Николаем случилась уже в Молдавии через пятнадцать лет, куда они переехали туда жить. Через несколько дней я собрал чемодан, простился с бабушкой и уехал в Ригу. В чемодане лежали какие-то мои носильные вещи и пара любимых книг. К обеду я был уже в Риге и ехал я в общежитие Рижского вагонно-строительного завода. Часто подшучивал над собой, понимая, что за долгий жизненный путь я побывал в образе многих своих литературных героев.
В каждый период моей жизни книжные герои были разные. Долгие годы настольной книгой был двухтомник «Очарованная душа» Ромена Ролланa. Понимание действа, происходящего в конце XIX и начале XX веков, было трудным для меня. Случилось так, что сюжет этой книги в дальнейшем и глубоко личностное в моей жизни во многом совпало. Если доведётся, советую прочитать! Я и сегодня помню многие абзацы наизусть, а главное, что они оказались истиной для меня в отдельные периоды жизни.
У страха глаза велики! Глаза боятся – руки делают!
Начиналась совершенно новая, другая по насыщенности и ритму жизнь «большого мальчика» в большом городе. Возникало много вопросов, но отвечать на них было некому.
Трудно было привыкать к Риге. Незнакомый огромный город. Комната в общаге на четверых. Расстояния. Вечный шум улиц. Лязг и скрип трамваев, тех старых, с открытыми площадками, с которых можно было спрыгнуть на ходу, когда он замедлял ход. Много машин. Огромный завод с его многочисленными цехами и закоулками, в котором я в первые месяцы работы даже успел заблудиться. Какой-то страх – а получится ли у меня всё на новой работе? Какой она будет? Как я найду общий язык со своим наставником, лучшим электросварщиком завода Николаем Ивановским? Как мне справиться с расходной частью бюджета, ведь приходной ещё не было? Возникало множество «как?». Но отвечать на них было некому, кроме меня. И я отвечал!
У страха глаза велики! Глаза боятся – руки делают!
Это была уже третья общага в моей жизни. Находилось общежитие на улице Ропажу, по линии шестого трамвая. Рядом строился завод «Альфа». Чуть дальше – Институт физкультуры и стадион, с которого нас постоянно гоняли, когда мы пробирались туда погонять мяч!
В комнате нас было четверо. Я был самым младшим – мне шёл шестнадцатый год, а мои соседи по комнате уже отслужили в армии. Никто никаких скидок нигде на возраст не делал, работа требовала своё – определяющим был результат.
Приняли в общаге меня хорошо. Отношения были приятельские. Конечно же, для меня всё было в новинку. Стиль общения и поведения, темы разговоров, интересы ребят. Иногда кто-то из них позволял себе подшутить надо мной. Например, перевести будильник на час раньше.
Прибегаешь на трамвайную остановку, а ещё даже первый трамвай не проходил. Иногда рабочие смены совпадали, и будильники звонили один за другим. Все работали в разных цехах, и у каждого был свой рабочий график и смена. У меня как у несовершеннолетнего был сокращенный рабочий день и в первую смену.
На работу вставал по будильнику. Звонок. Рывок из кровати. Ещё сонный бегом к умывальнику, который был в конце коридора. Голову под кран! Бегом назад! Быстро и аккуратно застилаешь кровать. Комендант ходила и проверяла порядок в комнатах. На ходу одеваясь, бежишь на остановку трамвая.
В трамвае давка. Если удалось втиснуться внутрь – втиснутым едешь до остановки. На одной остановке выходили рабочие с заводов ВЭФ и РВЗ16. Дальше трамвай шёл полупустой. Если не удавалось сесть на трамвай, зависали на подножке и под спокойный голос вагоновожатой: «Граждане! Освободите двери! Трамвай дальше не пойдёт!» доезжали до своей остановки!
Проходная со строгими вахтерами. Пропуск в открытом виде, «отбиваешь» карточку прихода на завод, после смены – те же действия. Учёт и контроль – путь к социализму и один из базовых лозунгов того времени. Бегом в заводскую столовую.
На ходу обдумываешь: «Успею позавтракать, не успею?» Успел! Две порции сметаны, яйцо, хлеб, чай. Если опаздываешь – мимо!
Рабочий шкафчик. Рабочая роба. Рабочее место.
Рабочий день. Работа.
После работы ребята на трамвае уезжали в город.
У каждого из моих мужиков в шкафу висел выходной костюм из стайцелевой (почему-то она так называлась) дорогой ткани, в темно-синюю широкую вертикальную полоску. Пара рубашек, галстуки и шляпа, которую надевали даже летом, и которая придавала особый шарм. Общий ансамбль ребят в выходной день поражал – стоят абсолютные «одинаковки». Последний штрих! Перед зеркалом «заламывают» поля шляпы, переднее вниз, заднее – вверх. Одеколон. Поворот вокруг зеркала. И они исчезали в своё воскресенье. Иногда приходили слегка навеселе, о чём-то галдели.
Иногда после зарплаты я заходил в своё любимое кафе на ул. Ленина, где потрясающе готовили блинчики с мясом.
Я потихоньку привыкал к новым реалиям. Осваивал Ригу, проезжая до конечных остановок и назад. Это было очень интересно и познавательно для меня. С тех пор только так знакомлюсь с новым для меня городом.
На шестом трамвае доезжал до центра. Там садился на первый попавшийся трамвай и катался, познавая город. Потом стал выходить на остановках и «наматывать круги» в районе остановки. Шёл, отмечая в памяти ориентиры, боясь заблудиться. Постепенно эти «круги» становились всё больше. Прошло совсем немного времени, и я стал себе позволять после работы поехать на «шестерке» в центр.
Вечерами в Кировском парке на эстраде были концерты. Иногда после зарплаты я заходил в своё любимое кафе на ул. Ленина, где потрясающе готовили блинчики с мясом.
Шло время. Я осваивал премудрости городской жизни. Не всё было просто. Например, заводские общие туалеты, с известной «дырой» и убойным запахом хлорки с аммиаком, и все технологические процессы с ним связанные. Газета была необходимым атрибутом действа и, как всегда, подшучивали: «Прочитал новости?». Туалетная бумага в те времена в наших «слоях общества» не водилась и о газете надо было помнить всегда. Долго приходилось привыкать к публичности в туалете.
Работа, её ритм, цеховые раздевалки, душевые, туалеты, быстренько «выбили» из меня какие-то условности. Всё надо было успевать вовремя! Вовремя оказаться на проходной. За опоздания наказывали, лишали премиальных доплат, а было их немало. Это было материальным стимулом и одновременно дисциплинировало.
Вовремя уйти на обед и вовремя вернуться. Вовремя закончить смену, убрать своё рабочее место, умыться, переодеться и с приятной усталостью идти по заводской территории к проходной. На сегодня «обязательная программа» дня завершена! Выйдя из проходной, рабочий люд растекался кто куда.
У меня, как правило, дороги были такие: трамвай налево – в общагу, трамвай направо – в город. Если пешком направо – в Дом Культуры завода ВЭФ в кино. Туда же мы ходили на танцы в выходные дни.
Прямо через дорогу – пирожковая. Бульон, молоко, пирожки с картошкой и зелёным луком, с рисом и яйцом, сладкие булочки и всякие