Ицхак навещает рабби Файша
1
Когда заболел рабби Файш, раскрылись двери его дома перед Ицхаком. Рабби Файш лежит неподвижно, как камень, и не владеет своим телом, и руки его и язык не слушаются его, и все его тело как бы вырвано из мира. Только одни глаза еще подчиняются ему, но и они изменились, как будто оставил он мир и выбросил из головы все мысли о нем.
Два-три раза в неделю приходил Ицхак помочь больному. Достоин похвалы здоровый, если он ухаживает за больным, в особенности за больным, которому некому помочь. Вначале навещали его соседи, прошло время и их становилось все меньше; прошло еще время – и уже не заходил ни один человек. Одни перестали приходить, потому что были заняты делами общины, а другие – потому что не хотели сидеть в обществе женщин, были и такие, что перестали заходить по этим двум причинам вместе. Кроме того, была еще одна причина: помнили они то, что делал им рабби Файш, когда был здоров. Упаси Бог, чтобы они мстили ему, но сказал еще царь Шломо: «Не будь чересчур праведным». А где были его тесть и теща? В Цфате. Понял реб Моше-Амрам, что не может жить вместе с зятем, а жить в том же городе, где зять, и не жить вместе со своим зятем – это дать повод людям говорить, что нет мира между ними. И когда он поднялся на гору Мерон в Лаг ба-Омер, когда увидел Цфат и понял, что хорошо жить там, решился и снял квартиру. Ривка написала своему отцу и матери и не получила ответа. Или ее письмо осталось лежать на почте в Иерусалиме, или их письмо осталось в Цфате. Турок этот… Любой, кто шлет письмо при его посредничестве, все равно что бросает его в Мертвое море.
Ицхак ухаживает за больным и иногда приносит что-нибудь из еды. Обучен он таким делам в доме Блойкопфа. И если приносит, то приносит потихоньку, чтобы Шифра не заметила, и при этом убавляет стоимость продуктов. До чего велики милосердные люди! Они обманывают во благо других и получают от этого гораздо больше удовлетворения, чем любой лжец, который обманывает ради собственного блага. Тощий у него карман, и мало у него денег. Он не кто иной, как рабочий, работающий много и получающий мало. Но он затягивает пояс потуже, и раскрывает руку пошире, и делает добро трем душам.
Рынок полон овощами и фруктами. Ицхак выбирает самое лучшее и не стоит за ценой, ведь то, что куплено щедрой рукой от чистого сердца, принесет двойную пользу. Из овощного рынка идет Ицхак на птичий рынок. Ицхак не принадлежит к администрации или к начальству и не может купить себе курицу, но яйца он покупает. В тот год, когда мы совершили алию в Эрец Исраэль, стоили восемнадцать яиц – бишлик, а на Кинерете покупали наши товарищи тридцать – за бишлик. Когда построили железную дорогу, идущую за границу, начали вывозить яйца в соседние страны, и они стали дороже в несколько раз.
Сидит себе торговец у входа в свою лавку, как курица, сидящая на яйцах. Помнит он времена, когда он вставал рано утром и отправлялся в путь по деревням, и скупал у крестьянок птицу и яйца, и бродил целыми днями с корзиной. Теперь он сидит себе в лавке и торгует. Опускает Ицхак руку в карман, и звенит монетами, и говорит ему, торговцу: «Сколько на бишлик?» Отвечает ему торговец: «Семь – на бишлик». Говорит Ицхак: «Семь на бишлик, но самых лучших я хочу». Говорит торговец: «Самые лучшие я продаю» – «Сегодняшние?» – «Сегодняшние». Говорит Ицхак: «Тогда отбери мне для роженицы». Хитрит Ицхак во время покупки; и чтобы не сказал торговец сам себе, что может парень этот съесть и старое яйцо, говорит ему, что – для роженицы, лишь бы дал тот ему самые свежие. Опускает торговец руку в ящик или в корзину, и достает яйцо, и проверяет его на свет, и подает покупателю; достает яйцо, и поднимает его к свету, и подает покупателю. Берет Ицхак свою покупку и приносит ее Ривке.
Спрашивает Ривка: «Почем эти яйца?» И вздыхает, потому что пусты ее руки, и нечем ей заплатить; не остается у нее от халуки ничего после платы за визиты врача, и за лекарства, и за всякое другое, за что именно – она и сама не понимает. Говорит Ицхак Ривке: «Яйца эти не стоят мне ничего. Каким образом? Я красил курятник, и дали мне яйца за работу, и принес я их тебе, потому что я питаюсь в столовой и не знаю, что делать с ними». Со дня сотворения мира и по сегодняшний день не слышали мы, что курятник – красят. Но Ривка слушает и верит. А по поводу винограда, принесенного им, рассказал, что товарищ его из Шароны приехал продавать виноград в Иерусалим и дал ему корзинку винограда. Может быть, закончились на этом все выдумки Ицхака? Да будет вам известно, что через несколько дней он снова принес яйца, ведь с того дня, как он покрасил курятник, курицы стали лучше нестись, покрасил он его в белый цвет, и курицы думают, что на дворе – день. И когда поняли это торговцы яйцами, то наняли его, чтобы он покрасил им их курятники, и заплатили ему яйцами; и будут давать ему яйца каждую неделю.
Тот, у кого есть яйцо, варит его и ест на обед; есть у него виноград, добавляет виноград. Господь, Благословен Он, кормит мир всем, что есть у Него. Иногда – кормит человека пищей животной, иногда – кормит пищей растительной, а иногда – и тем и другим вместе. Пока рабби Файш не заболел, кормил Он его семью цыплятами и рыбой, с тех пор, как заболел рабби Файш, продолжает ее как-то кормить. И милость Всевышнего на веки вечные, если ушел достаток, Он изобретает другие источники дохода, а если теряем доход в этом месте, получаем – в месте другом. Ицхаку не представляло труда выдумывать каждый день что-нибудь новое. Хотя карман его мал, зато воображение его велико. Сочиняет он каждый день что-нибудь, лишь бы Шифра и ее мать не голодали.
2
Однако милосердие не всегда окупается. Злые соседки принялись следить за Ицхаком и оговаривать Шифру. И когда он приходит, Ривка спрашивает, не заметили ли его соседки? И когда он сидит, глаза ее и глаза Шифры как будто умоляют его, чтобы он поднялся и ушел. Не так, как раньше, когда они угощали его стаканом прохладительного и сластями. Может быть, сласти в разноцветной коробке, привезенной из-за границы, на крышке которой изображена улыбающаяся женщина, вкуснее и слаще, но это не тот вкус. Потому что под солнцем, которое греет тебя днем, и под луной и звездами, которые светят тебе ночью, не зреют те самые фрукты, из которых приготовлены сласти эти, и не поют там наши песни, когда приготавливают их. Напрасно раскрываешь ты свои губы, шалунья. Смех твой не веселит сердце Ицхака. Мимолетная улыбка Шифры милее ему смеха тысячи нарисованных девушек.
Шифра – худенькая девушка, так что можно опоясать ее кольцом для лулава[77]. Волосы – цвета ореха, а губы ее не тонкие, как у отца, но и не полные, как у матери. Глаза, как правило, полузакрыты или от усталости, или от боязливости. Такие глаза называют обычно мечтательными. А мать называет их золотыми глазами. И в самом деле кажется, что золотая нить тянется из них. И нить эта – то самое, что привязало душу Ицхака к душе Шифры.
3
Тем временем начался период, когда люди переезжают с квартиры на квартиру. Любой человек, въезжающий в новую квартиру, обновляет в ней что-нибудь и красит заново, потому что у всех людей разные вкусы. Одним нравится один цвет, другим – другой, а есть и такие, что не любят ни тот цвет и ни другой, а любят смесь множества цветов. Некоторые говорят, что вкусы людей зависят от планеты. Тот, кто родился под знаком Марса, любит красный, под знаком Юпитера – любит белый, а некоторые говорят, что все зависит от темперамента. Ипохондрики тянутся к черному, а холерики – к зеленому. И при этом и те и другие признают, что темперамент тоже зависит от планеты, под знаком которой родился человек. А есть люди, утверждающие, что все связано со знаменами в пустыне; у каждого колена было свое знамя, каждое знамя имело свой цвет, такой же, как цвет драгоценных камней на нагруднике Аарона. И каждый из сынов Исраэля в глубине души тянется к цвету своего знамени.
Стоит Ицхак в доме, и растирает краски, и смешивает их с водой, и окунает свою кисть, и красит стены и потолок. Зернышко краски этой… не что иное, как прах… способно видоизменить все. Желаешь – ты рисуешь ангелов и серафимов, желаешь – ты рисуешь бесов, духов и ведьм. А так как дни эти – дни работы, а не дни безделья, заставляет Ицхак замолчать свое сердце и предоставляет слово рукам. Теперь уже не увидите вы его, играющим с собаками и пишущим на их шкурах, он занят своим ремеслом, делает дома для их обитателей краше и лучше. Жаль, что среди всех этих домов нет ни единого дома, готового принять его вечером после работы, чтобы он мог отвлечься в кругу друзей. Все то время, что он был занят, – не чувствовал этого. Когда закончилась эта горячая пора и полегчало его рукам, стало тяжко его душе. И когда возвращался он в свою комнату, тоска сжимала ему сердце. В конце концов, прошло время, и победил он свои сомнения, и отправился к рабби Файшу.
А перед тем, как пойти к рабби Файшу, переоделся и вымыл лицо и руки; даже маляр хочет иногда видеть руки свои – чистыми, а самого себя – в опрятном платье. А так как уже наступил вечер, пошел он на рынок купить себе что-нибудь на ужин. Идет Ицхак по рынку и обдумывает, что бы такое ему купить. Тут монеты в его кармане залезают к нему в руку. Эти круглые монеты – катаются они у него в руке и перекатываются из рук в руки. Еще совсем недавно были они в руках Ицхака, а теперь они уже в руках торговца. Что будет делать Ицхак со всей этой купленной им снедью, ведь ее более чем достаточно для одного человека? А между тем есть несколько человек, которые нуждаются в ней, но нет ее у них.
Ривка открыла дверь и встретила его в слезах. Письмо пришло от отца, но хороших известий нет в нем. Он тоже болен и нуждается в милосердии, а когда встанет он с кровати, сделает все, что в силах слабого человека сделать – пойдет к могилам праведников молиться о своем зяте. Пока что это взяла на себя его супруга, но, возвращаясь от могил, поскользнулась и сломала ногу, и вот она лежит больная, и они не могут вернуться в Иерусалим. Чудо свыше, что они благополучно добрались до Цфата, и не стоит испытывать судьбу дважды.
Сидит Ицхак с Ривкой и Шифрой – и каждый из них погружен в печаль. Ицхаку жаль чету стариков; Ривка горюет о своем отце, и матери, и муже; а Шифре жаль отца, и мать, и дедушку, и бабушку, и себя. Вечером вышла она набрать воды из колодца и услышала, как соседка говорила своей приятельнице: «Видели вы эту?! Которая повисла на его шее прямо как ненормальная?» И ясно было, что это сказано о ней. И неужели то, что Ицхак приходит справиться о папином здоровье, дает повод соседкам злословить о ней?
Спросил Ицхак у Ривки: «Как здоровье рабби Файша?» Показала Ривка рукой на его кровать. Посмотрел Ицхак и сказал: «Не изменилось ничего». Повторила Ривка в ответ: «Не изменилось ничего», – и посмотрела туда тоже. Лицо рабби Файша сморщилось и почернело. Глаза его, прежде буквально сверлившие лица собеседников, скользят мимо вас, а ввалившиеся губы шевелятся, как если бы он хотел сказать что-то, но язык не слушается его. Когда собрался Ицхак уходить, вспомнила Ривка о своих соседях и сказала: «Уходишь?» – и посветила ему лампой, прикрывая ее передником.