Конец всему
Часть перваяОставим Ицхака и вернемся к Балаку
1
Всякий раз, как только Балак показывался в еврейских кварталах, встречали его градом камней, когда же он унес оттуда ноги, стали возводить на него напраслину. Не было уст, которые бы не выступали против него, и не было газеты, которая бы не позорила его. Все газеты были полны злокозненными делами Балака. «Нарцисс» называл его отступником и безбожником, имеющим наглость разгуливать с непокрытой головой, в то время как буквы святого языка – на его шкуре. А «Свет», который вначале рассыпался в похвалах ему именно за то, что он ходит с непокрытой головой, изменил отношение к нему в худшую сторону и обвинил его в лицемерии, ведь он унес свои ноги из еврейских кварталов от страха перед «Нарциссом». Еще хуже, чем обе эти газеты, вела себя «Свобода». Она перепечатала статьи из «Нарцисса» и из «Света», но при этом добавила, что и «Нарцисс», и «Свет» закрывают глаза на этот поступок, потому что им платят за молчание.
Когда прибыли иерусалимские газеты в Яффу, убеждена была Яффа, что собака эта – персонаж из басни, подобно кляче Менделе и другим персонажам из историй о животных и птицах, которые человек читает для своего удовольствия, а если он интеллектуал, то пытается понять, на что намекает басня. Жители Яффы, все интеллектуалы, обратили внимание на статьи, да только не знали, против кого они направлены. Один говорит: тут что-то кроется, а другой говорит: нужно извлечь скрытое из явного. А вот что тут – явное, разъясненное, не разъяснял никто. Так или иначе, разделились мнения, и сколько жителей города – столько мнений.
Разнесся вдруг слух: все, что говорится по поводу Балака, направлено против лиц, ответственных за образование в Иерусалиме. Сказал один своему знакомому, а знакомый – своему знакомому: зачем нам ломать голову и высказывать всякий раз другое мнение, ведь ясно, как Божий день, что тут говорится о таких-то и таких-то, которые бегают как собаки за своими господами, высокопоставленными чиновниками других народов и консулами. Одни – из чувства раболепия, а другие ждут от них признания, и вот насаждают они разные чужеземные языки в Эрец. Да только иерусалимские газеты, которые боятся их, поскольку зависят от них (они получают от них деньги), говорят намеками.
Еще не успел склониться день к вечеру, как оставила Яффа все свои дела и устроила митинг протеста. Заполнился двор библиотеки «Врата Сиона» множеством народа, и все ступени, ведущие наверх, были заполнены людьми. Эти – наверху над теми, а те – внизу под этими; и каждый, опередивший другого, считал, что ему повезло. И все еще продолжали прибывать люди. Увидели организаторы митинга, что не хватает места для всего прибывающего народа, посовещались и объявили, что митинг будет проходить под открытым небом. Начали все толкаться по направлению к выходу. Верхние оказались в проигрыше, а нижние в выигрыше – так временная удача отворачивается от своих владельцев. Принесли скамью, и кто-то взобрался на нее и начал свою речь. После него взобрался его товарищ, а за ним – его товарищ. Тридцать шесть речей были произнесены в тот вечер, и каждый оратор сказал что-то свое. (Такого еще не было ни разу, пожалуй, с того времени, как превратилась Яффа в столицу ораторов.) Надо принять во внимание, что директора иерусалимских школ, опекуны просвещения – каждый и каждый из них имеет свой, отличный от его коллеги взгляд на просвещение, и как взгляд его – отличен от взгляда коллеги, так и язык его – отличен от языка коллеги. В школах общества «Все евреи – товарищи» – французский, общества «Помощь» – немецкий, Эвелины Ротшильд – английский. И таким образом заставляют учащихся говорить на самых разных языках и вносят путаницу в стране. И если нет у них учителей-евреев, нанимают учителей-гоев, даже совершенных антисемитов, знаменитых ненавистников народа Израилева, чья ненависть просачивается подобно яду. И каждому ученику, не желающему слушать клевету на народ Израиля, доставляют неприятности и позорят его. Так однажды получилось с одним учеником, который решил избавить себя от речей учителя-злодея и вышел по естественным надобностям из класса. Что сделал директор? Пошел за ним следом и запер его в уборной, а ключ унес с собой.
То, о чем деятели Яффы говорили, рабочие Эрец Исраэль – писали. Писали резкие статьи в «Хапоэль Хацаир», направленные против общества «Все евреи – товарищи», и против общества «Помощь», и против других школ за то, что в каждой школе – свой язык, так что запуталась Эрец Исраэль в «семидесяти» языках. И когда атаковали они эти школы, насаждающие чужеземные языки среди евреев, не оставили они в покое и ешивы и хедеры, где запрещают своим учащимся говорить на иврите и вырывают язык наш из уст наших.
Образованные люди в Иерусалиме, преподающие (либо сами, либо их сыновья, либо их зятья) в этих школах, не могут выйти на открытую войну против своих работодателей, но и молчать не могут. Поэтому выступили они против школ миссионеров, которые завлекают к себе еврейских детей своими происками, и внедряют в их души ненависть к своему народу, принуждая их к перемене веры и отрицанию национальных святынь, пока те не перестают быть евреями. Отомстили им миссионеры и подняли цены на книги ТАНАХа в несколько раз. Ослабли духом учителя и отстали от миссионеров. Утихли дебаты, и все осталось по-прежнему.
2
Так как война за иврит вновь возобновилась, выступили на войну за Тору раввины Иерусалима, пока не покрылись все стены проклятиями на «прорвавших ограду», которую возвели наши мудрецы, подобные ангелам, престарелые, мудрые раввины, защитники Эрец Исраэль. Ограда эта – строжайший запрет на обучение в школах всех городов Святой Земли за то, что те используют ежедневно язык иврит, святой язык, и тем самым умножают число людей, попирающих святое. Из-за всех этих распрей перестал Иерусалим интересоваться Балаком. И уже решил Балак, что повернулся мир к добру.
Когда прибыли иерусалимские газеты в страны рассеяния, поняли там, что речь – не о собаке, собака – это только метафора. Газеты, которые привыкли спорить о халуке и о тех, кто распоряжается ею, поставили историю с собакой во главе угла в своих статьях и фельетонах про халуку и про ее вред. Газеты, которые не занимаются вопросами халуки, но интересуются политикой, решили, что все, о чем пишут иерусалимские газеты, это намек на турецкие дела. Тут же связали они эту войну с Турцией и ее политикой. И писали и снова повторяли: тот, кто думает, что азиатская жестокость ушла из мира, пусть прочтет иерусалимские газеты и убедится, до чего она доходит. Прочли люди, предпочитающие действовать, все эти газеты, объединились и послали прошения своим императорам и царям, чтобы те приказали своим служащим и своим консулам следить за действиями султана, дабы знал он, что не все в мире дозволено.
Когда прибыли газеты из стран рассеяния в Эрец Исраэль, поняли в Эрец Исраэль, что издала Турция жестокий указ против народа Израилева, да только высокопоставленные евреи во всех странах встали на его защиту и заставили отменить указ. Собралась вся Эрец Исраэль целиком и восславила евреев галута за то, что глаза их всегда и во все времена прикованы к живущим пред Господом на Святой горе в Иерусалиме. И все поэты стали сочинять песнопения, записанные в форме нашего разрушенного Храма круглыми золотыми буквами, украшенными вычурными виньетками:
В честь защитников Эрец, героев наших,
Князей Израиля, на защиту народа вставших,
Так что сердца вельмож и сердце царя в руках у них,
А их сердца и их глаза – на Сиона сынах дорогих.
Дабы приговор, медленной смертью грозящий, отвести,
И народ Всевышнего, в Иерусалиме сидящий, спасти.
И снова вернулся Иерусалим к своим ссорам, и распрям, а наряду с этим – к серьезнейшим разногласиям между всеми общинами по поводу Балака. Выдающиеся ашкеназские талмудисты и раввины говорили, что он – перевоплощение души вероотступника, который отрицает всю Тору целиком и заявляет об этом на святом языке. А мудрые сефардские раввины говорили, что он – всем известный лис, выбежавший из Святая Святых, да только мнения мудрецов общин разделились по существу вопроса. Одни говорили: раз он появился, к добру это; другие говорили: нет, это значит, что тяжкие беды грозят народу Израиля. «Вавилоняне» говорят – не радоваться, «сирийцы» говорят – радоваться. «Иракцы» говорят – не радоваться, «йемениты» говорят – радоваться. «Марокканцы» говорят – не радоваться, «грузины» говорят – радоваться. «Бухарцы» и «персы» обычно не расходились во мнениях. Но теперь отделились «персы» от «бухарцев»: «персы» говорят – не радоваться, «бухарцы» говорят – радоваться. Впрочем, те и другие не спорят, что всем надо раскаяться.
3
История о собаке не осталась в пределах Эрец Исраэль, но повлияла на науку, и на жизнь, и на искусство и в Эрец, и за ее пределами. И даже хасидизм обогатился от изображений Балака. Мы не преувеличим, если скажем, что влияние истории с Балаком заметно в исследованиях и произведениях некоторых людей.
Влияние на науку? Заметно – в чем? Есть ученые в мире (не считая тех, что проживают с нами здесь постоянно), которые приезжают периодически в Святую Землю для исследования ее климата, растительного и животного мира, обычаев ее жителей и для всяких других исследований, пока безымянных. Сидят они в гостиницах и записывают в своих блокнотах то, что слышат от хозяев гостиниц и постоялых дворов, и от извозчиков, и от гидов, и от проводников, а когда возвращаются в свои страны, пишут книги и научные труды. Попал сюда как-то один ученый. Увидел собаку и ее шкуру. Сел и написал, что простой обычай есть в Иерусалиме и во всей Палестине. Евреи пишут на шкурах белых собак на иврите и на арамейском языке «сумасшедшая собака». По-видимому, они делают это во имя выкупа. А именно тот, у кого есть в доме сумасшедший, идет, и отлавливает для себя белую собаку, и пишет это на ее шкуре, как поступают евреи эти в канун их Дня Искупления с курицами, когда они вращают их над головой и говорят: «Это выкуп за меня, это – вместо меня». Но не мешает разобраться, почему выбрали именно собаку, а не другое животное? То ли потому, что в странах ислама собака – презренное животное, или есть тому другая причина, требующая дополнительного исследования? В любом случае следует осудить палестинских евреев, ведь из-за надписи люди швыряют в собаку огромные камни и яростно преследуют ее в гневе. Вообще-то это не относится к области науки, и настоящий ученый не должен интересоваться всякими странностями в мире. Но стоит заявить об этом в Общество защиты животных, если таковое имеется в странах Востока, чтобы обратили внимание на этот грубый обычай, приводящий к ненужной жестокости. И если есть в их руках возможность, пусть не дают евреям делать все, что им вздумается.
Влияние на жизнь? Заметно – в чем? Когда была опубликована работа этого исследователя, явился другой и добавил: «Из сказанного вытекает, что евреи ненавидят животных и, когда видят животное или птицу, которые не пригодны в пищу, забрасывают их камнями». И оттого что он выступил с этими обвинениями, он навел на нас много несчастий, не приведи Бог.
Но если мы попали в беду от этого в одном месте, так зато выиграли в другом месте. Каким образом? Группа художников Иерусалима загорелась желанием изобразить ту собаку, о которой все кругом говорят. Побоялись писать с натуры и стали изображать нечто похожее. И если бы я не побоялся проявить хоть каплю неверия, я бы сказал, что творения художников совершеннее творений Господа нашего, ведь из-под Его руки порой выходят создания безобразные и уродливые, тогда как художник делает все прекрасно. И мы можем сказать без тени сомнения, что без Балака мы бы не досчитались нескольких произведений искусства. И мало того, благодаря ему добавилось через ряд лет несколько улиц в Тель-Авиве – художники эти прославились, и назвали несколько улиц в их честь. И кроме этого, добавились еще улицы, названные в честь писателей, сочинивших книги об этих живописцах.
4
И хасидизм тоже выиграл от истории с Балаком. Каким образом? Жил старый хасид в Иерусалиме, большой мастер рассказывать истории о праведниках. Весьма сожалел тот хасид, что все кругом говорят о собаке, как будто они – герцоги и графы, и никто не слушает его из-за этого нечистого животного. Как-то пошел он в мясную лавку купить себе немного мяса на субботу. Приснилась ему ночью овца, и на голове ее штраймл, и выбито на нем: «Голубка моя в расселине скалы», а рядом с ней стоит толстый мясник, похожий на фараона времен Моше. И не фараоном он был, а Бисмарком он был. И не Бисмарком он был, а воеводой, властителем Польши. Разгадал хасид свой сон. Овца – это намек на евреев, разбросанных среди народов подобно этой овечке среди семидесяти волков, и они приносят себя в жертву ради Торы подобно овцам на жертвеннике. А штраймл этот – праведник поколения, защищающий народ израильский, который протягивает свою шею, как невинная голубка на заклание, а Бисмарк – тот просто гой. Но тут была неясность, потому что вначале гой выглядел как фараон, а потом – как воевода, властитель Польши. Слышал он во сне стих: «Во главе погрома враг». Понял он это так: фараон созвучен на иврите погрому, который народы устраивают евреям. Но все еще оставалась трудность, что фараон привиделся ему в образе воеводы, властителя Польши. Пришла ему на память мишна одна, где было слово, созвучное слову «Польша» на иврите, а смысл его – бросать. И понял он, что имеются в виду темные ямы. У шляхтичей в Польше было принято, что, если еврей был им должен, бросали его в темную яму, пока он не выплатит свой долг.
Тут наступила годовщина смерти одного праведника. Собрались хасиды в синагоге, носящей его имя, и устроили трапезу. Сидели, и пили за здоровье друг друга, и поздравляли друг друга, что удостоились защиты праведника, и от тоста к тосту пересказывали страшные и чудесные истории об этом праведнике и о других праведниках мира. Что-то из этих историй вы, может быть, слышали, а что-то наверняка не слышали. Если слышали – так слышали, а если не слышали – стоит послушать, тем более что есть в них нечто, касающееся сегодняшнего дня и собаки.
Речь идет об одном человеке, выдававшем себя за праведника. Он увлек за собой большую общину хасидов. А был он не праведником, а абсолютным злодеем, притворяющимся праведником. Ведь известно, упаси нас Боже, что в каждом поколении, в котором истинный праведник приходит в мир, приводит дьявол злодея, кажущегося праведником в глазах людей, чтобы люди ошиблись и не пошли за праведником поколения. И с Небес помогают ему, так что даже настоящие хасиды ошибались. Почему? Потому что в старые времена были поколения, полные истинных праведников, но им не верили. Сказал Господь, Благословен Он: «Посылал Я вам великих праведников, но вы не замечали их, Я поставлю над вами ложных праведников, и вы будете бегать за ними».
Жил тогда один праведник, настоящий праведник, не известный никому, и он поступал подобно другим простым хасидам: ездил ко всем праведникам и не раскрывал себя ни перед кем. Услышал он о новом большом праведнике, собрался и поехал к нему, чтобы провести субботу под его крышей. А та «знаменитость» занимала весьма высокое место в сатанинском мире. Почувствовал тот, что перед ним – абсолютный праведник. Принял его с большим почетом. Услышал в нем праведник примесь «дурного запаха». Но тем не менее склонился перед ним, ведь по своей скромности и простодушию уверен был, что не достоин близости такого праведника, и вводят его в заблуждение Небеса по поводу того «запаха». Подождал он до наступления субботы, ведь благодаря святой субботе народ Израилев очищается и можно будет вдохнуть аромат того праведника, ибо праведник подобен субботе и не придет тот «запах» смущать его. Наступила суббота. Явилась эта «знаменитость» в свой бейт мидраш, ликуя и танцуя, и начала молиться во весь голос изо всех сил, так что задрожали стены от его молитвы. Потом он произнес «Мир вам!» и сделал кидуш. Сказал наш праведник себе: слава Богу, что не зря трудился я, ведь чем глубже мы погружаемся в субботу, тем выше мы поднимаемся со ступени на ступень. И не почувствовал никакой примеси «дурного запаха». И понятно, почему он ничего не почувствовал, ведь тот притворщик окунулся в канун субботы в микву, а миква очищает. Стал он ждать наступления субботней трапезы – трапеза сближает людей.
А было в обычае нашего праведника голодать в честь субботы, чтобы приступить к субботней трапезе с аппетитом, и он не ел перед субботой почти ничего, так только, немного пожевал, чтобы не встретить субботу измученным. Когда приступили они к трапезе, наполнил этот «знаменитый» полную тарелку и подал ему. Выпало кушанье из его руки и упало под стол. Нагнулся он, чтобы поднять его. Наступил на него ногой, и стало оно непригодно в пищу. И никто ничего не заметил, потому что все смотрели на своего ребе. И их ребе тоже ничего не заметил – все руки были протянуты к нему, чтобы получить из его рук остатки еды. Сидел наш праведник с тяжелым сердцем и пустым желудком и размышлял про себя: заповедь – наслаждаться в субботу едой и питьем, а я, кроме кусочка хлеба, не попробовал ничего. И если даже попрошу что-нибудь поесть, не будет услышан мой голос в хоре песнопений. Назавтра снова подал «притворщик» тарелку ему первому. Не успел поднести кусок ко рту, как вдруг один из гостей вырвал кусок из его рук. Не мог он выговорить ни слова от слабости, из-за голода, оттого что не ел в канун субботы и в субботний вечер. И даже если бы и сказал что-то, никто бы не расслышал его из-за голоса притворного праведника, провозглашающего свое учение. Расстроился праведник из-за своего невольного поста, но утешился, что за третьей трапезой он исправит это зло. Пришло время третьей трапезы. Усадил «притворщик» праведника по правую руку и подал ему первому его порцию. Поднял тот тарелку и произнес благословение. Подпрыгнул вдруг ужасный, страшный черный пес и выхватил из его руки еду. И узнал теперь наш праведник, в чем дело, и понял все. И будем знать теперь это и мы и поймем разницу между истинными праведниками и праведниками поддельными, ведь из-за множества грехов наших расплодилось праведников поддельных во много раз больше, чем праведников истинных.
Во время рассказа наш старик сидел там, обдумывал свой сон и не мог понять – или он все еще видит сон, или думает о сне, который раньше видел. Начал сон проходить перед ним от картины к картине, от овцы к овце, и от штраймла к праведнику, и от гоя к другому гою. Взглянул он краем глаза на участников застолья и сказал: «Помолчите, и я расскажу вам то, что вы не слышали никогда в жизни. Благословен Господь, что Он не создал меня графом, и нет у меня дел с нечистыми животными». Передвинул он стакан с места на место, и набил ноздри табаком, и приступил к рассказу. И уже напечатан этот рассказ в хасидских книгах, но из-за его длины и множества повторов, человек не в силах одолеть его. Здесь мы приведем его вкратце, чтобы не пропустить в нашей книге ничего.
Рассказ этот о хасиде, который должен был шляхтичу деньги и не мог уплатить долг. Приказал шляхтич бросить его жену и дочерей в яму, пока не отдаст тот свой долг. Пошел хасид к своему ребе и расплакался. Сказал ему его ребе: «Пойди на базар и любую вещь, приглянувшуюся тебе, которую тебе предложат купить, покупай, и не рассматривай ее, и не думай, стоит ли она той цены или нет». Пошел он на базар. Предстал перед ним пророк Элиягу, светлой памяти, в образе деревенского парня и предложил ему овчину. Спросил его тот хасид: «За сколько ты продашь ее мне?» Ответил тот ему: «За один злотый». Сунул хасид руку в карман и нашел там злотый. Подал ему злотый и взял овчину. Вернулся он к своему ребе. Сказал ему рабби: «Завтра день рождения шляхтича, пойди и преподнеси ему овчину». Пошел он к шляхтичу и преподнес ему овчину. Разозлился на него шляхтич за то, что тот преподнес ему в день его рождения грошовый подарок, за который стыдно ему перед господами и дамами, почтившими его своим присутствием. Принялся избивать его, и тут развернулась овчина, и оказалось, что все волоски ее, один к одному, складываются в буквы, составляющие имя этого господина. Увидел это шляхтич и замер пораженный. Ведь даже если бы собрались все мастера в мире, не может быть, чтобы они сделали такую чудесную вещь. Не иначе как Небеса удостоили его этим. Тут же простил шляхтич еврею все его долги, и приказал вытащить его жену и дочерей из ямы, и заплатил ему много денег, и все важные господа и дамы, которые были при этом, вручили ему подарки из серебра и золота. Под конец сшил себе шляхтич головной убор из овчины и надевал тот головной убор раз в год, в день своего рождения.