Ицхак приглашает близких
1
За три дня до хупы пошел Ицхак к реб Алтеру, чтобы пригласить Гинду-Пуу на свою свадьбу. В тот день реб Алтер лежал в кровати больной. Так как лежать без дела он не привык, а учиться с книгой в руках не мог из-за болезни, лежал он и просматривал свой блокнот с именами младенцев, которым сделал обрезание. Много раз хотелось ему знать, сколько их всего было, но он удерживался от подсчета имен (плохая примета). Под конец выпустил он из рук блокнот и прошептал: «Владыка мира! Творец всего живого! Тебе известно их число, да будет воля Твоя, чтобы ради потомства Авраама, любящего тебя, которое ввел я в союз с Тобой, Ты поднял меня с миром с постели и дал мне силы служить тебе всем сердцем». Потом положил он свой блокнот в изголовье и принялся припоминать детей, всех, кому сделал обрезание, и был счастлив, что все они – люди богобоязненные, и даже Ицхак, сын Шимона, про которого сплетничали, что свернул он с дороги, тот тоже вернулся на путь истинный.
Вошел Ицхак. Приподнял реб Алтер голову и сказал: «Благословен пришедший, Ицикл! Гость вовремя явился! Подумал я о тебе, и вот – ты входишь. Видишь, есть в мыслях еврея такая сила, что она притягивает к нам близких нашему сердцу подобно магниту, притягивающему к себе железо. И если бы мы следили за чистотой своих мыслей, совершали бы чудеса. И в связи с этим, Ицикл, есть у меня обширное исследование о словах «задумал я пойти своим путем, а ноги привели меня к завету Твоему…». Если человек задумывается о своем пути, в конце концов он возвращается к Торе. Тора называет изготовление скинии Завета и всех предметов в ней работой мысли. То есть благодаря силе хороших мыслей удостоились наши отцы сделать скинию Завета и все, что в ней; и в этом тайна слов Писания «…для боящихся Бога и думающих об имени Его…», то есть из-за того, что все их мысли были именно о Боге, стали они боящимися Бога. Из того, что они боятся Бога, само собой вытекает, что все их мысли – о Нем, Благословенном. То есть когда еврей удостаивается того, что он думает о служении Всевышнему и размышляет о путях своих, он возвращается к служению Ему, Благословенному. И не стоит много говорить об этом, ведь каждый, кто немного знает жизнь, понимает, что это – абсолютная истина. А ты, Ицикл, пришел как раз тогда, когда сердце мое обратилось к добрым мыслям о тебе. Всегда должны быть направлены думы человека о своем друге во благо ему, ведь добрая мысль поднимает спрятанные божественные искры. И если даже человек опускается так низко, до глубин преисподней, Боже упаси, то когда вспоминают о нем к добру, воспоминание это светит ему во тьме. И также тот, кто думает хорошее о своем друге, удостаивается того самого света благодаря силе своих добрых мыслей, в смысле «…дает свет глазам обоих Всевышний…». Теперь оставим эти рассуждения и послушаем тебя. Почему ты не садишься? Бери стул и садись!»
2
Взял Ицхак стул, и сел, и смотрел с грустью на реб Алтера. Сказал реб Алтер: «Сдается мне, что ты огорчен». Сказал Ицхак: «Вижу я, что рабби Алтер лежит в кровати. Боже сохрани, не болен ли он?» Улыбнулся реб Алтер и сказал: «Я не болен, не болен. Если бы был я у себя в городе, был бы болен. Почему? Гинда-Пуа, чтоб она была здорова, пригласила бы врача. Пришел бы врач, и прописал бы мне лекарства, и предупредил бы домашних, чтобы ухаживали за мной хорошенько. Тотчас приходят мои сыновья, и дочери, и зятья, и невестки и стоят вокруг моей постели с помрачневшими лицами. Один спрашивает: отец, тебе полегче? Меньше болит? Другой спрашивает: отец, тебе хуже? И каждый балует меня, как умеет. Тем временем приходят влиятельные люди, люди с положением, навестить меня, больного, и вздыхают (они хорошие люди, с добрым сердцем), и я тоже вздыхаю вместе с ними, чтобы они видели, что не зря побеспокоили себя. В конце концов, я бы заболел. Сейчас, когда я, слава Богу Живому, живу в Иерусалиме, и нет у нас лишних денег, чтобы тратить их на врачей и лекарства, и никто особо не беспокоится обо мне, кроме моей супруги, чтоб она была здорова, сейчас я уверен, что не сегодня-завтра, если будет на то воля Божья, встану я здоровым. Разве не так, Гинда-Пуа?» Сказала Гинда-Пуа: «Если бы ты жил в нашем городе как человек, и ел бы человеческую пищу, и одевался бы как человек, и не пил бы эту дурную воду, не заболел бы ты». Сказал реб Алтер: «Разве хорошо говорить так? Благодаря праведным женщинам вышел народ Израиля из Египта, а эта женщина удостоилась жить в Эрец Исраэль, в Иерусалиме, Святом городе, а говорит такие вещи, что невозможно их вынести». Сказала Гинда-Пуа: «Разве запрещено говорить правду?» Сказал реб Алтер: «…Народ Израилев мерзости не сделает и лжи не произнесет… да только тогда это правда, когда она правда от начала и до конца, то есть когда мы верим, что все – по воле Благословенного. А для этого нам нужна светлая голова, как мы видим у пророка Даниэля, любимого Богом, который молился, чтобы дал ему Господь разум понять Его правду. И так говорил царь Давид (мир праху его): «Да пошлет мне Всевышний Свою милость и откроет Свою правду». И когда мы удостаиваемся понимания, что правда – это милость, мы приближаемся к корню истины. Мы радуемся абсолютно всему, что происходит с нами, в особенности здесь, в Эрец Исраэль, которая сама – источник истины. Как говорится: правда из Эрец придет, ибо корни истины в Эрец Исраэль. И сказано, что справедливость свыше дана, все что от Благословенного, – это справедливость… Итак, Ицикл, в добрый час ты пришел, и наверняка добрая весть у тебя на устах. Послушаем и порадуемся».
3
Сказал Ицхак: «Знаю я, что у рабби Алтера больные ноги и он не может прийти на мою хупу, может быть, уважит меня Гинда-Пуа и придет?» Сказала Гинда-Пуа: «Огромная у тебя просьба! Неужели ты мог подумать, что я не приду? И даже если бы ты и не пригласил меня, я бы не пришла? Мальчик, одинокий, как камень в поле, а я не буду танцевать на его хупе? Ицикл, где твой разум? Ведь я и твоя мама, да удостоимся мы с тобой жизни доброй и долгой, были близкими соседками, а ты говоришь: не уважит ли меня Гинда-Пуа и не придет ли? Приятно, когда воспитанный человек произносит уважительные речи, но что касается именно этого, все слова совершенно излишни. Теперь, подожди-ка, я принесу немного угощения, мы благословим тебя и поздравим».
Достала Гинда-Пуа кусок пирога и пошла к соседке одолжить немного вина. Положил реб Алтер руку на руку Ицхака и сказал ему: «Оживил ты меня, Ицикл, доброй вестью. Мне очень жаль, что я не могу прийти на твою хупу. Ты знаешь, что иногда я люблю говорить стихами, и, если бы был я на твоей хупе, Господь, Благословен Он, вложил бы мне в уста хорошие рифмы, чтобы порадовать жениха и невесту. По поводу куплетов, которые произносит тамада перед гостями на свадьбе, я многое могу сказать. На первый взгляд они, то есть куплеты, зависят от автора, который привык говорить стихами, но на самом деле это не так. Вся сила куплетиста зависит от силы союза между женихом и невестой, ведь рифма – это вид сочетания, союза, когда слово находит себе пару, и если союз – хорош, то и рифмы – хороши. А иногда даже обычным людям, не поэтам и не куплетистам, удается развеселить гостей на свадебном торжестве приятными рифмами, продиктованными силой этого союза, корни которого – на небесах. Поэтому книги безбожников со стихами, написанными высоким слогом, нехороши, так как они черпают силу от другого союза, а именно от союза с нечистой силой, упаси Господи. Но не будем задерживаться на этом, чтобы не придать им, не дай Бог, силу нашими словами, поскольку корень всех сил в силе слов, исходящих из уст еврея. Так вот, вернемся к сути дела. Итак, Ицикл, ты встаешь, в добрый час, под хупу. Уже принесла Гинда-Пуа немного вина. Выпьем за здоровье и произнесем благословение над стаканом вина, чтобы брак твой был прекрасен».
4
И когда отпил реб Алтер немного вина, взял он руки Ицхака и благословил его. А когда произнес все благословения и все пожелания, стал оглядываться по сторонам, ища взглядом, что бы такое подарить Ицхаку ко дню свадьбы. Не найдя ничего, сказал он ему, Ицхаку: «Еврейский обычай – из Торы, а именно: дарить подарок жениху в день его хупы, и должен я дать тебе подарок. Можно сказать, что есть у меня долг перед тобой, ведь обязан я был дать тебе подарок в тот день, когда я обрезал тебя. Что мы находим у нашего праотца Авраама, царство ему небесное? Что дал ему Господь, Благословен Он, Эрец Исраэль в тот день, когда Авраам сделал сам себе обрезание. Серебра, и золота, и жемчуга нет у меня, но скажу тебе мудрое слово, а мудрость превыше жемчуга. Сказал царь Шломо, царство ему небесное, что мудрость дороже жемчуга, и все богатства не сравнятся с ней.
Написано в Торе «…и Адам познал Хаву, жену свою…». Отсюда учат мудрецы, что после женитьбы человек приходит к настоящему знанию. Шестьдесят два раза встречаем мы в Торе слово «знание». И гематрия слова «обернись» равна шестидесяти двум. «…Обернись, будь подобен, возлюбленный мой, газели…» Это значит, что человек, который женится, должен мчаться подобно газели, чтобы исполнить волю своего Отца Небесного. И также в Писании говорится: «И узнаешь ты в тот день…» То есть намекает Тора, что «в тот день» – это в день, когда ты пришел к знанию, «…и примешь сердцем своим, что Господь – Бог».
Мудрецы, благословенной памяти, сказали в Гемаре, что жениху в день его хупы прощаются все его грехи, а про Судный день сказано, что в этот день «будете вы прощены и очищены от всех ваших грехов». Получается, что день хупы подобен Судному дню, и поэтому женихи в день своей хупы постятся и произносят покаянную молитву Судного дня. И в этом огромная милость Творца, Благословен Он, что Он дал народу Израиля такие замечательные дни, как эти, чтобы простить им все их прегрешения. И помни и не забывай, что Судный день есть для нас – каждый год, но не так – с этим днем. Да будет так, Ицикл, чтобы сбылись для тебя слова Писания: «Насытимся утром милосердием Твоим и возрадуемся и возликуем во все дни наши». Утром называется день свадьбы, когда от человека исходит сияние. Если хорош человек перед лицом Создателя и начинает свою жизнь в чистоте, будет он радоваться и ликовать во все дни свои.
А теперь, Ицикл, после того, как я привел тебе слова Торы, я благословлю тебя. Когда дал Господь, Благословен Он, Тору евреям, с которой обручились мы, давал Он нам в течение сорока лет пищу. Да будет так, что ты не будешь ни в чем нуждаться. И не беспокойся о будущем, ведь не сегодня-завтра придет наш праведный Машиах, и если мы удостоимся, то сядем, возложим короны на головы наши и насладимся божественным светом».
5
Когда расстался Ицхак с реб Алтером и супругой реб Алтера, пошел он к реб Хаиму-Рефаэлю. Застал его сидящим на краю кровати и качающим головой из стороны в сторону. Сказал ему реб Хаим-Рефаэль: «Сижу я и думаю, вот я здесь, в Иерусалиме, но не вижу ничего. Мог бы я, упаси Боже, усомниться, в Иерусалиме ли я, ведь для человека не существует ничего, кроме того, что видят его глаза, а я – слеп, не про тебя будь сказано, на оба глаза. Правда, святость Иерусалима так велика, что человек может почувствовать ее. Но о ком это сказано? О человеке с высокими мыслями. Но я, вся сила которого только в чувстве осязания, кто я такой, чтобы сказать: удостоился я этого. Довольно с этого слепца, что он ощупывает стены и не спотыкается, проверяет дорогу палкой и не падает. Разве не могу я, упаси Боже, прийти в отчаяние, что после всех трудов и мотаний по суше и по морю нет для меня здесь ничего, кроме стен, которые я ощупываю, и палки, с которой я бреду. Но посмотри, как велики слова мудрецов, что воздух Эрец Исраэль делает человека мудрым. Ты можешь спросить: какая тут мудрость, ведь даже того, ради чего прибыл сюда, я не удостоился? А прибыл я в Иерусалим не для чего иного, как лечь в его землю, да вот земля эта до сих пор не приняла меня. Однако воздух Эрец Исраэль и в самом деле приводит к мудрости. И даже я поумнел здесь благодаря воздуху Эрец Исраэль. Господь дал свет глазам моего разума, и вошла мудрость в мое сердце, и я понял: раз земля не приняла меня, хотя вся моя алия была ради погребения здесь, это – милость Создателя, Благословен Он. Пока я жив, я могу исполнить еще несколько заповедей и даже делать добрые дела, чего не было бы, если бы я был мертв, так как умерший человек свободен от выполнения любой заповеди Торы. И когда я сижу в одиночестве и размышляю о том, что я живу в Иерусалиме, Святом городе, но не дано мне его увидеть – я утешаюсь, что дано мне молиться в нем, и вкушать кусок хлеба его, и благословлять хлеб перед едой и после еды. Выходит, что велика милость Всевидящего, но Невидимого – продлил Он дни жизни мне, видимому, но не видящему. Что ты хочешь сказать, Ицхак? Чувствую я, что ты хочешь сказать мне что-то». Сказал Ицхак: «Я пришел просить рабби Хаима-Рефаэля прийти на мою свадьбу. Через три дня, если будет на то воля Божья, я встану под хупу». Сказал реб Хаим-Рефаэль: «Дай мне твою руку, и я благословлю тебя». Протянул Ицхак руку и вложил ее в руку слепца. Поклонился реб Хаим-Рефаэль налево, и поклонился направо, и начал благословение. Когда исчерпал все благословения, которые были у него на устах, улыбнулся и сказал: «Знаешь ли ты, Ицхак, что я был на свадьбе твоего дедушки, царство ему небесное? И хотя уже прошло пятьдесят семь лет, помню я все, как будто это случилось сегодня. Садись, и я расскажу тебе.
Это так было. В одну из ночей я проснулся и удивился, что во всем доме тишина, и я не слышу шороха ни от кровати отца, ни от кровати мамы. Это было странно: как это? Весь дом замер? Задрожал я и закричал: «Мама! Мама!» Оттого что прошло время и никто не отозвался, объял меня ужас, ведь крыса может вылезти из норы и обгрызть мне лицо, или дикий зверь может прийти и растерзать меня. А я – слепой и не могу сразиться с крысами и дикими зверями, и лежу один, а если и закричу, ни один человек не придет и не спасет меня. Стало мне жалко самого себя, и я заплакал: что случилось? Как это оставляют слепого ребенка одного? А когда прервал я на короткое время рыдания, наполнилось мое сердце досадой и гневом на отца и на мать за то, что оставили они меня и ушли себе. Снова принялся я плакать, но, когда понял, что никто не слышит моего плача, пришло мне в голову отомстить отцу и матери за то, что оставили они меня одного. Слез я с кровати, и надел талит, и надел штаны, и вышел наружу – вернутся они домой и не найдут меня! Пока я стоял на улице, услышал звуки музыкальных инструментов. Пошел я на эти звуки, пока не пришел в какой-то дом и не услышал, что там танцуют и играют. Снова я заплакал от этих чудесных нигунов. Стало мне жаль себя… такие чудные нигуны… и я рассердился на отца и маму, что они не привели меня послушать эти чудесные нигуны. Подошла какая-то женщина и спросила: «Мальчик, почему ты стоишь с закрытыми глазами?» Не сказал я ей, что я слепой, но сказал ей: «Так я хочу». Сказала та женщина: «Открой глаза, мальчик, и не упрямься». Захлестнула меня жалость к самому себе за то, что я слепой и не могу открыть глаза; и разозлился я на ту женщину за то, что она не знает, что я слепой и не могу открыть глаза. Сказал я ей в ответ: «Назло тебе не открою глаза». И, не договорив, разразился страшным плачем, так что слышен был мой плач из конца в конец дома. Услышала мама и ужаснулась – и она, и мой отец были среди приглашенных. Взяла меня мама на руки, и обняла меня, и закричала, и заплакала: «Птенчик ты мой! Ой, горе нам!» А когда немного успокоилась, начала она меня стыдить, что опозорил я ее и отца и явился босой на свадьбу. Стало мне жаль себя: мало того что она оставила меня одного, еще и ругает меня. И от жалости к самому себе сердился я на нее, и на своего отца, и на весь мир целиком: нет жалости в их сердцах к маленькому мальчику-калеке. И, начав плакать, больше не прекращал. Не помогали ни окрики моего отца, и ни мольбы моей матери, и ни сладкие пироги, что давали мне. Наконец, подошла какая-то старушка, и взяла меня за руку, и уложила меня на кровать, и я замолк, потому что не было у меня больше сил плакать. Все это помню я, как будто это было сегодня, хотя прошло уже пятьдесят семь лет. Теперь, когда ты пришел пригласить меня на твою хупу, ты просто вернул меня к жизни. Иногда человек задает сам себе вопрос, для чего он живет в мире, и не понимает, что делают ему добро, когда продлевают его дни, дабы он мог исправить то, что возможно. И хорошо, если исправлю я на твоей свадьбе то, что натворил на свадьбе твоего деда».
6
В это же самое время, когда приглашал Ицхак своих близких, обходила Ривка дома соседей и приглашала их на хупу. Одни пообещали ей, что придут, и не пришли, другие сказали прямо: «Не придем». Ривка не отказалась от мысли устроить праздник для дочери и купила халы, и вино, и сардины, и сладостей, и орехов, и водки, чтобы омыли гости руки и произнесли семь благословений. Кроме того, она пригласила двух барабанщиков и флейтиста веселить жениха и невесту на их хупе. А перед хупой одела мужа в субботнее платье, лапсердак и штраймл, и вымыла ему бороду, и вывезла его на кровати из дома, чтобы он видел хупу своей единственной дочери.
Лежал рабби Файш на своей кровати. Два синюшных мешка повисли под его глазами, и застывшие глаза глядят и не понимают, что они видят. Напротив встал реб Хаим-Рефаэль, слепец, и он будто подглядывает своими слепыми глазами, и нечто вроде улыбки застыло в них. Все еще не привык он к иерусалимцам, и ощупывал рукой, и кивал головой, и улыбался незрячей улыбкой, пугавшей людей.
Много гостей не пришло разделить радость жениха и невесты. Гинда-Пуа не пришла из-за болезни реб Алтера. Гравер и его жена не пришли, потому что пошли на церемонию выкупа первенца своей дочери, выпавшую на этот же день. Штукатур Эфраим не пришел, потому что лежал больной. Прошлой ночью, когда он ходил будить спящих на служение Творцу, попался он на глаза сторожу из Магриба, выламывавшему дверь лавки, чтобы выкрасть товар; набросился на него сторож и столкнул в один из люков. Вместо гостей, которые не пришли, пришли подростки, девочки и мальчики, посмотреть на дочку рабби Файша, выходящую замуж за «поляка». Каждый раз, когда показывался сосед или соседка, протягивала Ривка к ним руки и говорила: «Заходите, заходите, люди добрые! Приходите на хупу моей единственной дочери!» Не успевает зазывать их, как они уклоняются и проходят мимо. Тот, кто видел в тот день горе Ривки, не устрашат его муки ада.
Ицхак и Шифра не замечали ни тех, кто пришел к ним на хупу, и ни тех, кто пришел поглядеть на них; Ицхак думал только о Шифре, а Шифра думала только об Ицхаке, так что не оставалось у них в сердце места для всех остальных. И когда принесли ему телеграмму со свадебными поздравлениями от Рабиновича, свернул он ее, и засунул в карман, и не прочел ее до конца. Дошло дело до того, что он забыл фамилию Сони. Когда пошел он постричься перед хупой и вынужден был подождать немного, дал ему парикмахер номер «Хапоэль Хацаир», и увидел он там статью о Хемдате и Яэль. Там шла речь о том, что Хемдат влюблен в Яэль Хают, а Яэль Хают увлекается другими молодыми людьми. Отложил Ицхак газету и не почувствовал никакой жалости к Хемдату – так виновник торжества отбрасывает от себя все беды в мире, переполненный радостью.
Шифра и Ицхак не замечали ни тех, что пришли на их хупу, и ни тех, что пришли поглазеть и поглумиться. Больше того, они не замечали даже горя несчастной Ривки, переживавшей, что на хупе ее дочери нет ни веселья и ни почета, и восклицающей в глубине души: что это, за что сделал мне Всевышний такое? Но, напоследок, сжалился Всевышний над ней и послал ей веселье и почет на глазах всех ее соседей и соседок.
Каким образом? В это самое время прибыл в Иерусалим большой раввин из Венгрии, божий человек, святой, гений и праведник, и как велик был его гений, так велика была доброта его сердца и праведность. Услышал он об этой свадьбе и вспомнил, что как-то раз в юности попал он в дом реб Моше-Амрама, когда сватали ему его дочь, и вспомнил все угощение, которым угощал его реб Моше-Амрам. Подобно другим праведным хасидам, прямодушным и бесхитростным, которые помнят добро и не помнят зла, помнил этот праведник доброту реб Моше-Амрама. Сказал он своему помощнику: пойду и воздам его дочери добром за добро. Надел субботнее платье и отправился к реб Файшу. А кто увидит этого праведника, идущего по улице, – как не пойдет с ним? Тут же присоединились к нему знатоки Торы и деловые люди, и принесли с собой хлеб, и вино, и мясо, и рыбу, и разные деликатесы. Устроили большую трапезу, и раввин произнес семь благословений. Наполнился весь дом радостью и весельем. И пришли все соседи и соседки, мужчины, и женщины, и дети разделить радость жениха и невесты, так что не мог дом вместить всех пришедших.