стоящей из знаменитостей. Среди тусовки видны были Дэвид Боуи, Дэвид Бэкхем в красных носках, Жак Деррида, Делез с Гваттари, Катарина Сьенская, Франциск Ассизский в сандалиях на босу ногу, Максим Горький, Алена Спицына с Аленой Долецкой, Робби Вильяме, Вилли Роб-бинс, Рикки Мартин и Витя Вард, Анатоль Кура-гин с Бэллой Печориной, Фрэнк Синатра, Кондолиза Райе, Лени фон Рифеншталь, Магнус фон Вистингаузен, Зизи Баба, Иветт Жильбер, Куку-рукуку и Юки Оно. Несколько в стороне ото всех держались, оба в глухих черных костюмах, Леонардо да Винчи, известный всему миру благодаря своей бороде, и еще более известный, благодаря «Титанику», Леонардо Ди Каприо. Да Винчи при этом почему-то нежно обращался к Ди Каприо: «Мой Салаино»,
Впереди же, под роскошным балдахином, несомым пажами в военных шароварах защитного цвета и высоко зашнурованных ботинках, шествовал сам король под руку с мулатом Сашей в белом смокинге. За ними - известный Критик в зеленых ажурных чулках, шортах из шотландки и черном кожаном бюстгальтере, усыпанном стразами, вместе с великим Художником, Художник в данный момент был в образе матери Терезы и был облачен в белый чепец и глухое серое платье сестры милосердия, сзади вырезанном так, что полностью была видна его задница, несколько похожая на колышущееся желе, дня два забытое на кухне, но осененная восхищением всего интеллектуального бомонда. Над задницей, на тонкой невидимой проволочке поднимался трепещущий нимб из старинного тусклого золота, а за задницей валил весь блеск мирового сообщества.
Ленточка перерезана, и вот «Все и Ничто» предстало перед глазами восхищенной публики. Не поморщившись, король заметил боковым зрением, что фрески Абильгора забелены, но все вокруг говорили:
– Ах, какая красивая пустота! Как чудно все сделано! Какой роскошный Проект!
Ни единый человек не сознался, что ничего не видит, никто не хотел признаться, что он глуп или что он не в дискурсе. Ни одно событие в городе не вызывало еще таких восторгов, и он немедленно был признан культурной столицей Европы.
– Да ведь здесь же ничего нет! - закричало вдруг какое-то дитя.
Дитя тут же получило стипендию в Институт психоанализа имени Зигмунда Фрейда и быстро сделало карьеру неоакадемического критика.
ВЫБОР ДААТЧИ
Кое-гто о революционной радикальности современного искусства
Гости съезжались на Daatchia. Daatchia, так называется моднейший арт-клуб, в здании старого хлебозавода двадцатых годов прошлого века, расположенный на окраине восточного Лондона. Входя в ряд промышленных предприятий, давно уже превращенных в различные бизнес-центры, этот хлебозавод был яблоком раздора между алчными строительными фирмами и комитетом по охране национального наследия, так как он был объявлен памятником архитектуры ар деко, поэтому комитет упорно противился его сносу. Он долго стоял пустой, торча черной махиной посреди растущего благополучия. Время от времени там пытались угнездиться художественные сквоты и несколько раз проводились съемки арт-хаузовских фильмов, получивших определенную известность в узких кругах. Недавно бизнес и общественность пришли к компромиссу, хлебозавод был передан в частное владение с разрешением реконструкции, но при условии, что общий вид экстерьера и интерьера будет сохранен. Сохранение интерьера оказалось очень условным, большая часть помещений была перепланирована и отдана под конторы, но один этаж, специально, чтобы показывать прессе и комиссиям, был оставлен относительно нетронутым. Его отвели под ресторан клубного типа, время от времени проводящий закрытые культурные мероприятия, вроде показов радикальной моды и чествований радикальных знаменитостей, очень хорошо разрекламированные. Они, эти мероприятия, служили громоотводом для общественного мнения, решая задачи гораздо более крупные, чем реабилитация переоборудования какого-то хлебозавода.
Этаж, впрочем, как и все остальное здание,, принадлежал всемирно известному арт-дилеру Эрику Даатчи, последнее время определявшему мировую художественную политику. Выставки, им устраиваемые, всегда были прорывом вперед, к новым горизонтам, они открывали новые имена, создавали новые репутации, и художники, отмеченные вниманием Даатчи, носили его клеймо с гордостью породистых псов, демонстрирующих на своих ошейниках заработанные ими медали. Стая молодых британцев, выпущенная им на мировой рынок после знаменитого шоу «Британия 2000», стала почти такой же гордостью острова, как и Битлз. Ну, не такой же, конечно, но - почти. Во всяком случае, художественный застой Альбиона они всколыхнули, и о молодом британском искусстве заговорили столь интенсивно, что по произведенному эффекту на мировую общественность «Британию 2000» сравнивали с показом Тернера и Констеб-иа в Париже девятнадцатого века и с появлением на мировой сцене британского поп-арта в начале 60-х.
Для художественной общественности Даатчи был фигурой мифологической. Впрочем, его занятия арт~бизнесом не исчерпывались, отнюдь не исчерпывались, зато именно они гремели так, что все остальное как-то растворялось в сиянии его художественной славы. Создание Daatchia было частью большого проекта, и ее планирование он заказал известнейшему архитектору, славному своим вмешательством в пространство многих культурных памятников. Кто-то этим вмешательством был недоволен, но имя архитектора было у всех на слуху, так что в заказах у него не было недостатка/Особенно к нему любили обращаться компании, получившие подряды на большие стройки в центрах старых городов: имя этого архитектора обладало достаточным весом, чтобы оправдать любые жертвы, приносимые во имя движения прогресса, и заткнуть глотки его реакционным противникам. Из-за популярности, заставляющей его постоянно давать интервью, времени у архитектора совсем не было, так что его деятельность уже давно свелась к тому, что он просто ставил свое имя на многочисленных, похожих друг на друга как близнецы, планах, вылетавших из его конторы, в которой работала большая интернациональная команда, набранная из выпускников архитектурных академий всего земного шара. Эта контора носила имя Школы и была весьма престижна, хотя платили за работу в ней весьма умеренно.
Daatchia являла прекрасный пример подобного коллективного творчества. Стены и перегородки были снесены, чтобы максимально увеличить пространство, была обнажена кирпичная кладка, идеально отшлифованная, белесо-красная, служившая фоном для неправильной формы штукатурных панно, расписанных известной художницей фресками, подражавшими уличным граффити. Эти панно, имитирующие атмосферу сквота, выкопанного из-под пепла, были написаны так, что часто встречающиеся в них слова fuck и suck напоминали о латинских надписях на стенах Помпеи. Для атмосферы было оставлено несколько старых цеховых агрегатов, покрашенных тусклым серебром, а середину занимал длинный конвейер подчеркнуто функционального вида. В общем, все выглядело крайне благородно.
Зала наполнялась дамами и мужчинами, приехавшими со всех концов света. Там были практически все отборщики международных Биеннале, от Албании до Флориды, многие известные галеристы, весь цвет современной арт-крити-ки, директора центров всех и всяческих искусств, бессчетное количество кураторов, а также несколько коллекционеров. Все были немного возбуждены, так как большинство прибыло на Daatchia прямо из аэропорта, кто из Сан-Паулу, кто из Стамбула, да и к тому же нервы взвинчивали вспышки камер репортеров, собравшихся перед нходом в клуб в большом количестве, так как прошел слух, что на сегодняшнем событии появится сама Мадонна, и репортеры, коротая время, фотографировали на всякий случай всех прибывших. Слух оказался ложным, Мадонна так и не появилась.
Даатчи, Даатчи, Даатчи, шелестело среди толпы как экзотическое заклинание, столь же непонятное, сколь и привлекательное. Видно было, что повторять это звукосочетание доставляет прибывшим физическое удовольствие. Оно звучало как «сезам» Али Бабы, служа пропуском в сияющие пещеры успеха и известности, вполне заменяющим современности райские кущи с их утомительным бессмертием. Заставляя слегка задержать дыхание при его произнесении, оно рождало ощущение близости почти интимной: вдох-выдох, вдох-выдох, выдох-вдох, Даатчи, Даатчи, Даатчи, глаза блестят, вздымалась грудь, особенно у арт-критиков и кураторов, большинство из которых были женщины, поголовно одетые в черное, так что со стороны все сборище немного походило на похороны сицилийского мафиози. Слегка разбавленные парой-другой директоров музеев современного искусства, одетых casual, в твидовые и вельветовые пиджаки, а то и просто в красный свитер.
Экзальтация избранной публики была вполне понятна. Событие, собравшее интеллектуальную элиту, было из ряда вон - сегодня предполагался показ под названием «Выбор Даатчи», демонстрирующий надежду третьего тысячелетия, молодых художников, отобранных среди тысяч и тысяч, представляющих The World Today, сегодняшнюю планету, всего в количестве шестидесяти девяти штук. Это был предварительный показ, перед грядущей выставкой, которая должна была определить будущее всего актуального искусства на много лет вперед, так как в актуальности отобранных шестидесяти девяти уже никаких сомнений не было, в то время как оставшимся за бортом свою актуальность еще придется долго доказывать. Заодно, на этом же показе, галереям и центрам была предоставлена уникальная возможность получить права на работу с отобранным материалом. Да, такого никто не мог себе позволить, кроме Даатчи, великого Даатчи...
Мало-помалу порядок установился. Коллекционеры заняли свои места по диванам. Около их составился кружок из кураторов и критиков. Партии учредились. Оставалось на ногах несколько молодых людей, фоторепортеров; и смотр каталога заменил общий разговор. Каталог был составлен кучеряво. Впереди шло несколько эссе нескольких модных мыслителей, объяснявших общий смысл мероприятия, призванного установить единство многообразия в художественном мире и наконец-то окончательно ответить на экзистенциальные вопросы: откуда мы пришли? кто мы? куда мы идем? - заданн