Лайл медленно провел ладонями вниз, чтобы обхватить её ягодицы и прижать девушку к своему паху. Она тёрлась об него, подстрекательски и невыносимо. Он безустанно гладил её грудь, но на пути встала одежда, её было слишком много. Это выводило из себя.
Лайл ухватил её юбки и потянул наверх, но там были ещё — целые мили юбок и нижних юбок. Он продолжал тянуть, пока ткань громко не зашуршала, словно протестуя.
Но Оливия не запротестовала. Она, молча, торопила его, приглашая и поощряя, её тело двигалось вместе с ним, а губы слились с его губами. Игривые и дразнящие движения их языков превратились в выпады и ответные атаки, в подражание совокуплению.
Лайл, наконец, пробился сквозь горы юбок, и его пальцы нащупали край её чулка. Затем они коснулись кожи, бархатистой женской кожи. Он направил руку выше, в сторону нежного местечка у неё между ногами. Оливия задохнулась, и он замер, как школьник, пойманный на шалости.
Тут рука Оливии оказалась на передней части его брюк. Перегрин резко вдохнул. И в этот самый момент он услышал стук.
Металл об металл. Недалеко. Рядом.
Кухня. Аллиер, который развешивает кастрюли.
Если бы кастрюля угодила Лайлу в голову, было бы куда более действенно, но и этого оказалось достаточно, чтобы привести его в чувства, напомнить, где они находятся и что он делает. Рассудок — или часть его — вернулся к нему. Он прекратил поцелуй, поднял голову и слегка отодвинулся.
Оливия посмотрела на него, с запрокинутой головой, расширенными и потемневшими глазами. Её рука всё ещё находилась на выпуклости у него в брюках.
Она отдёрнула руку.
Перегрин с глупым сожалением взглянул на то место, где была её рука, и отпустил платье девушки. Оно с шорохом спустилось по ее бёдрам и ногам.
— Лайл, — заговорила Оливия.
— Я не это хотел сделать, — перебил он приглушённым хриплым голосом.
Ох, болван.
Ему нужно подумать.
Может, ему следует удариться головой об стену?
— То, что ты там сделала, — начал Лайл. — Ты замечательно… Но… О, Господи.
Оливия отступила на шаг. Её одежда находилась в полнейшем беспорядке. В восхитительном беспорядке. В ужасном беспорядке. Его рук дело.
— Это было минутное умопомрачение, — сказала Оливия. — Мы увлеклись. Мы были взволнованы, поскольку нас могли убить.
— Оправдание из разряда «сам не знаю, что на меня нашло», — хрипло проговорил Перегрин. — Неплохо. Это подходит.
Он выглядел полностью опустошённым.
Оливия понимала почему. Лайл не такой, как она. У него есть принципы. Его ограничивают долг, честь, верность — все те правильные вещи, которым его обучил её приёмный отец.
О, она хорошо знает об этом.
Что касается самой Оливии — ей не нужны принципы, чтобы содрогнуться. Она едва не утратила девственность. С ним.
— Это всё моя вина, — проговорила она. — Ты же знаешь, мне всегда не хватало моральных устоев. Это проклятие Ужасных Делюси. Мы все такие, за исключением моей мамы. Но она — отклонение от нормы.
— Нам нужно уходить отсюда, — сказал Перегрин. — Немедленно.
— Нельзя, — возразила она. — Слуги с первого взгляда поймут, что у нас было Тайное Свидание.
— Они не догадаются, — заявил он. — Они подумают, что у нас была схватка с поваром.
Оливия поглядела на своё платье. Лиф был перекручен сзади наперёд.
— Это не похоже на схватку, — сказала она. Девушка вернула лиф на место и разгладила юбки. Волосы у неё рассыпались, но просить Лайла их уложить было бесполезно.
— Пойдём, — скомандовал он.
Оливия прошла мимо него и пошла по коридору. Он не спешил быть первым, чтобы открыть перед нею двери. Она предполагала, что Лайл выжидал, пока успокоится его эрекция. Он чудовищно возбудился, и ей не нужно было класть туда руку, чтобы узнать, что он возбуждён, поскольку это было совершенно очевидно, но…
Ей не хватает моральной устойчивости. Искушение явилось, поманило её, и девушка, не задумываясь, последовала за ним.
Лайл действовал на неё слишком сильно, чтобы женщина без принципов могла устоять. Он еще больше возбуждал её, когда находился в хорошем настроении, чем тогда, когда был в плохом, как в Стэмфорде. На этот раз её ноги вообще не повиновались ей. Если бы Лайл её не держал, она бы растеклась по коридору лужицей неутолённого вожделения.
Оливия предполагала, что Лайл в искусстве поцелуев проявит то же усердие и настойчивость, какие он выказал, чтобы усовершенствовать свои рисунки. Тем же образом он приучался за миг высекать искру с помощью трутницы.
А когда он ложится в постель с женщиной… Но сейчас не время стоить догадки.
Оливия распахнула дверь и вышла в холл.
Лайл последовал за ней минутой позже.
Там были все слуги, они стояли точно так, как раньше, на месте, где когда-то находился потайной ход.
Они больше не выглядели удручёнными.
У всех на лицах было одинаковое выражение оживлённого интереса.
Оливия выпрямилась, снова превращаясь в госпожу замка.
— Возвращайтесь к работе, — велела она кухонной прислуге.
Они гуськом двинулись мимо неё через дверь на кухню.
Она дала последние распоряжения остальным, и они быстро разошлись, чтобы заняться своими обязанностями.
Большой зал опустел, за исключением двух лакеев на противоположной стороне, возле камина, которые переносили мебель в комнаты Гарпий. Дверь была отворена, и Оливия могла слышать, как леди ссорятся о том, кому должна принадлежать спальня на первом этаже, а кому верхняя.
Она позволила им разбираться самим.
Когда девушка обернулась к Лайлу, он говорил что-то Николсу. Камердинер кивнул и исчез.
— Они слышали, — тихо сказал ей Лайл.
— Полагаю, поэтому они выглядели такими вежливыми, — проговорила Оливия.
— Не нас, — пояснил он. — Они слышали твоё столкновение с Аллиером.
Он кивнул в сторону кухонной двери.
— Двери в трещинах. Это, вкупе со щелями в штукатурке и выбитыми окнами, означает, что звуки расходятся свободнее, чем будет, когда мы завершим ремонт. Они слышали, как он кричал на тебя. До их слуха донеслось кое-что из того, что ты произнесла в ответ. Они слышали его реакцию. И очень скоро они расслышали, как всё возвратилось на круги своя. Ты видела, что кухонные прислужники вернулись туда без колебаний. И на остальных ты произвела сильное впечатление.
Оливия усмехнулась:
— Я укротила дракона.
— Ты была восхитительна, — проговорил Перегрин. Он сделал паузу. — Мне следовало это знать. Прости, что усомнился в тебе. Несмотря на то, что я всё ещё не рад находиться здесь, ты сделала это чуть менее невыносимым.
— Благодарю, — отозвалась она. — Я тебя тоже нахожу забавным.
Брови Лайла взлетели:
— Забавным.
— Однако случившееся в кухонном коридоре не должно больше повториться, — продолжила Оливия. — Ты знаешь, что у меня не хватает моральной устойчивости. И я знаю, что у тебя целая куча всевозможных принципов, этики и всего прочего. — Она взмахнула рукой:
— Да. И прочего тоже.
Затравленное выражение появилось в его глазах. Ощущение вины разъедало его изнутри. Чёрт бы побрал её отчима за то, что снабдил его совестью и строгими представлениями о Долге и Чести.
Оливия подошла ближе:
— Лайл, это совершенно естественно. Мы молодые, красивые…
— И скромные, ко всему прочему.
— Ты любишь факты, — сказала она. — Давай глянем на них. Факт: интеллект ведёт трудную битву с животными стремлениями. Факт: за нами плохо присматривают. Вывод: ситуация близка к катастрофе. Я сделаю всё возможное, чтобы больше не совершать той же ошибки, но…
— Замечательно, — перебил Лайл. — Значит, на меня возложена задача блюсти твою честь. Задача, с которой я так хорошо справляюсь.
Оливия схватилась за лацканы его сюртука.
— Выслушай меня, ты, высокопринципиальный тупица. Мы не можем повторить этой ошибки ещё раз. Ты знаешь, как близко мы подошли к Непоправимому?
Она выпустила его, чтобы показать большим и указательным пальцами четверть дюйма.
— Вот как близко к тому… — она умолкла для пущего эффекта, — …чтобы сыграть на руку твоим родителям.
Голова Лайла дёрнулась так, словно она дала ему пощёчину.
Кто-то должен был это сделать. Кто должен был сделать хоть что-то. Она не так всё планировала. Девушка думала, что сумеет совладать с ним тем же образом, как обращалась с другими мужчинами. Но у неё не получается, и она видит, что они неумолимо катятся вниз, под откос. Если он предоставит всё ей, то она откроет ему объятия, выкрикивая «да, да, скорее, скорее!»
Голос Перегрина прервал напряжённую тишину:
— Что ты сказала?
Теперь он слушал её очень, очень внимательно.
— Они пытаются удержать тебя дома, привязывая на шею этот жернов в виде замка, — произнесла Оливия. — Они надеются, что, чем дольше ты пробудешь дома, тем меньше станешь думать о Египте, и постепенно забудешь о нём. А потом ты увлечёшься достойной английской девушкой, женишься на ней и успокоишься.
Он уставился на неё:
— Я не…
Оливия видела, как понимание отразилось в его серых глазах.
— Да, — подтвердила она. — Они согласны даже на то, чтобы это была я.
Лайлу понадобилась минута, чтобы это обдумать. Затем он мысленно увидел: улыбающиеся лица родителей, заговорщические взгляды, которыми они обменивались над столом, улыбка и снисходительное выражение лица вдовствующей графини. Словно игра.
— Оливия, — мягко проговорил он, с колотящимся сердцем, — что ты им сказала?
— Сказала? Не говори глупостей. Я никогда не была столь неосторожной, чтобы произнести это вслух. Я только слегка поощрила их думать так.
— Что ты… — Он едва мог выговорить. — Что ты имеешь виды на меня?
— В такую сентиментальную чепуху они поверили, — сказала Оливия. — И это единственная причина, по которой они согласились на моё путешествие с тобой и на моё пребывание здесь.
— Чтобы заманить меня, — произнёс Лайл, — в брачные сети.