Любой, кто покупал Глауду выпивку, был его другом. Прошлой ночью Рэнкины стали ему очень близкими друзьями. Каждый вечер, когда Мэри приходила забирать его, он сидел в углу, вдали ото всех, с двумя своими добрыми друзьями. Мэри присаживалась и говорила с ними, быстро и очень тихо. Сегодня она рассказала им о визите двух пожилых леди в Эдинбург.
— Теперь они знают, что сказал старик, — заключил Джок. — Но они не копают.
— «Стены имеют глаза и уши, но берегись, тот, кто внизу», — проговорил Рой. — А что может находиться под стеной, кроме земли?
Джок осмотрелся, но вокруг никто не прислушивался к их разговору. Даже когда паб бывал переполненным, люди обычно оставляли вокруг них некоторое пространство. Он наклонился над своей кружкой и произнёс:
— Мы находили кое-что в земле. Возле стены.
Джок смотрел в свою кружку:
— Они не копают, по-настоящему, и мы не можем.
Рой задумался.
— Я свихнусь, ей-богу, — сказал Джок. — Всё это время…
— Может, слова старика означают что-то другое, — приговорил Рой.
Для Джока это было чересчур сложно. Он покачал головой, поднял кружку и осушил её.
— Может, они смогут разгадать, что они означают, — продолжал Рой. — Спору нет. Старик был образованный. Сынок лэрда тоже образованный. Может, сказанное им — эти непонятные слова — обозначают что-то другое. А бумажка всё объясняет. Мы не можем добыть эту бумажку. Мы ничего не можем поделать. Может, мы позволим им проделать всю работу.
— И найти клад? — спросил Джок. — Вот так? Сдаться?
— Почему бы им не сделать всё за нас и не найти его? — ответил Рой. — Найти — одно дело, а вот сохранить — совсем другое.
— Ты подцепил горячку, Рой? — изумился его брат. — Думаешь, мы сможем отобрать клад у них? С полным домом прислуги и этим ублюдком Хэрриком во главе? Двери на засовах. Капканы в подвале.
— У нас есть Мэри, — сказал Рой. — Она сделает, как мы прикажем.
— Чтоб вам пусто было! — вскричала Оливия. — Чёртовы, упрямые камни! Вы не сфинксы, чтоб вам треснуть! Там что-то есть, и все мы это знаем.
Она ударила по стене антресоли деревянным молоточком.
— Не…
— Ой! — Молоток с грохотом упал на пол.
— Не стучи так сильно, — пробормотал Лайл. Он поднял свой молоток и направился к Оливии. Она потирала руку. Он оттолкнул её кисть и начал массировать ушиб.
— Тебе нужно легонько постукивать, — сказал он.
— У меня к этому нет таланта, — ответила Оливия. — Я не знаю, для чего стучу. Не знаю, что должна услышать. Ты не мог бы просто делать так, как Бельцони [24]?
Перегрин перестал растирать её руку.
— А что сделал Бельцони?
— Сам знаешь. Ты мне когда-то объяснял. Он осматривал структуру и распознавал отличия в песке или в каменной кладке. Так он отыскал вход во Вторую пирамиду. Он рассказывал об этом в своей книге.
Она указала на стену:
— Ты не можешь просто увидеть?
— Я смотрел, — ответил Лайл. — Но здесь совсем по-другому. Нет ни песка, ни щебёнки. Я даже не знаю точно, что ищу.
Он осознал, что больше не массирует руку Оливии, но и не выпускает её из своей. Перегрин отпустил её, нежно и аккуратно, отступая на шаг назад.
Прошло пять дней.
Это было очень долго. Они были заняты, разбирая бумаги и книги Фредерика. Но не за закрытыми дверями. Они перенесли вниз все документы и работали в большом зале, Лайл — на своей половине стола, Оливия — на своей.
Они не говорили этого вслух. Это было не нужно. Некоторые вещи вышли из-под контроля, и даже Оливия это признавала. Она видела, что они стоят на краю пропасти, и даже она, столь беспечная, сделала шаг назад.
Мы погубим жизни друг другу… Я не соглашусь на второе место в сердце мужчины…
— Где наша подсказка? — Спросил Перегрин.
— Где-то на полу, — ответила она. — Я её уронила. И жалею, что вообще нашла её.
— Напомни мне никогда не брать тебя на раскопки, — усмехнулся Лайл.
— Можно подумать ты взял бы меня с собой, — отозвалась девушка.
— Я бы взял, — проговорил он. — Но ты бы умерла со скуки. Или убила бы кого-то. Терпение — не самая сильная твоя сторона.
Оливия закружилась в вихре юбок и упала на одну из скамеек, оставленных рабочими.
Лайл нашёл брошенный ею клочок бумаги. Он сосредоточил на нём своё внимание. Знаки не совпадали с надписями на стенах. На стенах были инициалы и знаки каменотёсов — все оставляют за собой следы, как посетители на Большой Кровати из Уэра.
— Ты действительно задумывался об этом, — заговорила Оливия. — Обо мне и тебе, на раскопках.
Он думал об этом, даже больше, чем представлял. Когда он впервые увидел Великие Пирамиды и Сфинкса, то подумал об Оливии, о том, какое у неё было бы выражение лица, и что она сказала бы. Он вошёл в гробницу и…
— Временами я думаю о том, как чудесно было бы повернуться к тебе и сказать: «Посмотри на это. Взгляни сюда, Оливия». Да. Иногда я думаю об этом.
— О, — произнесла она.
— Момент находки был бы волнующим, — продолжал он. — Тебе бы понравилось. Но до того и после того тянутся часы, дни, недели и месяцы утомительной монотонной работы.
— В течение которых ты бы забыл о моём существовании.
— Ты могла бы принести мне чашку чаю, — заметил Лайл. — И я бы вспомнил.
— У тебя для этого есть Николс.
— Ты могла бы снять с себя всю одежду, — предложил он.
— И голой танцевать в пустыне?
— По ночам. Под звёздным небом. Ты никогда не видела таких звёзд и таких ночей.
— Звучит, как рай, — тихо проговорила Оливия и вскочила со скамьи. — Но я знаю, чем ты занимаешься. Ты заманиваешь меня в ловушку.
— Это абсурдно.
Он заманивает её в ловушку? Возможно.
— Я тебя знаю, Лайл. Я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. Твоя совесть грызёт тебя, ночь за ночью. И ты придумал коварный план для моего падения. «Я соблазню её», подумал ты. И поскольку ты знаешь меня лучше всех, за исключением моей мамы, тебе известно, как это сделать.
Правда? И у него получается?
Она подошла к нему.
— У меня больше терпения, чем ты думаешь, но я начинаю выходить из себя. Вся эта злосчастная трагическая страсть мне не по вкусу. Дай мне ещё раз взглянуть на эту проклятую бумажонку.
Египет. Танцевать обнажённой в пустыне, под звёздами.
Перегрин может выглядеть ангелом, со своими золотыми волосами и серебристыми глазами, но он сам дьявол-искуситель.
Она забрала у него листок и заставила себя сосредоточиться.
Чертёж изображал две стены длиною в двенадцать футов. Внутри квадратов, изображавших камни, находились крохотные отметки и числа. С правой стороны рисунка был значок.
— Вот этот, — указала Оливия. — Он не похож на остальные, правда?
— Знак каменотёсов, я думаю. Похоже на GL, перечёркнутые стрелой.
— Если это не стрела, то указатель налево.
Они вдвоём подошли к восточной стене в поисках надписи.
Ничего.
Они подошли к западной стене в поисках надписи.
Ничего.
— Должно быть… — Оливия запнулась. — Если только мы не то ищем.
Слова кружились у неё в голове, и образы тоже. То, что говорили леди. То, что сказал Лайл.
— Помнишь, когда я предположила, что это явно изображение стены, а ты сказал, что карты всегда наглядны? — Спросила она.
Перегрин посмотрел на значок. Он посмотрел на стену.
— Стрелка, указывающая направление? — спросил граф.
— Если подразумевается западная стена, возможно, это указание на окно.
— Но почему GL?
— Это рисунок твоего кузена, — ответила Оливия. — Что если это одна из его шуток? «Стены имеют глаза и уши, но берегись, тот, кто внизу». Берегись внизу.
И тут она увидела это мысленно. Город на скале. Город, где Фредерик Далмэй провёл последние оды своей жизни.
— Эдинбург, — произнесла она. — Он мог счесть это забавным.
— Я не…
— Пойдём, — она взяла Лайла за руку.
Его рука, его рука. Такая простая вещь, держать его за руку, но то, что творится у неё внутри, было совсем непростым.
Оливия подвела его к нише окна, выходящего на восток, к туалету, устроенному в ней. Она открыла дверь.
— Gardyloo [25], — произнесла она.
— Это уборная комната, — проговорил он.
— Туалет. Игра слов и значений. В Эдинбурге, когда выплёскивают из окон помои, то выкрикивают «gardyloo» — garde a l’eau — берегись воды. Предупреждение, как видишь: берегись, тот, кто внизу.
В уборной было темно и тесно. Однако довольно легко нашлась доска, чтобы перебросить через дыру, а единственная свеча, принесённая Лайлом, горела слишком ярко в тесной комнатушке. Они увидели инициалы, примитивные рисунки и скабрезные стишки, выцарапанные на камнях в разное время разными руками.
Лайлу пришлось протиснуться через юбки Оливии, и они встали, локоть к локтю, пока он медленно поднимал свечу и опускал её, чтобы они могли тщательно изучить каждый камень.
Хотя они оставили дверь распахнутой, чтобы получить как можно больше света от окна, в комнате не было предусмотрено одновременное пребывание двух человек. Становилось душно, волосы Оливии были у Лайла под носом, и призрачный аромат её одежды и кожи окутывали его.
— Нам лучше поскорее найти хоть что-нибудь, — выговорил Перегрин. — Это… это так…
— Знаю, — ответила она. — Похоже на гробницы?
— Я никогда не бывал в гробнице с тобою, — сказал он. Его голова клонилась к ней, туда, где лёгкие локоны покачивались у виска.
— Не забывай о свече, — напомнила Оливия, и в тот же миг он ощутил прикосновение горячего воска к руке, и он поднял её выше, где свет озарил слой штукатурки вокруг камня. На каждой стороне кто-то нацарапал маленький крестик.
— Там, — проговорила она. — Это не…
— Да.
Он поводил свечой.
— Крестик обозначает место.
— Силы небесные! — Оливия стиснула его руку. — Поверить не могу. Она ведь старая, правда?