— Ну ладно, — сказала Оливия.
— Пойду на крышу, — отлепился от стола Лайл.
— На крышу?! Признаю, все пошло немного не так, как хотелось, но нет причины, по которой мы не сможем с этим справиться. — Оливия отошла от стола. — Кое-что вышло из-под контроля, но это же не конец света. Нет необходимости прибегать к таким крайним мерам, как бросаться с крыши.
Несколько мгновений Лайл просто смотрел на нее в изумлении.
— Я не собираюсь бросаться с крыши, — терпеливо проговорил он. — Я хочу завершить осмотр дома. Потому что во время ливня у меня не было возможности измерить крышу, оценить ее состояние или сделать зарисовки.
— А, — только и сказала Оливия, отступая на два шага назад, — тогда, конечно, давай.
— Броситься вниз с крыши, — пробормотал Лайл. — В самом деле…
— У тебя такой расстроенный вид.
— Это потому, что я не знаю, плакать мне или смеяться. Или биться головой о стену, — ответил он. — Мне нужно успокоиться. Мне позарез необходимо заняться чем-то весьма и весьма скучным.
Позже, тем же вечером
Несмотря на то что это был не самый роскошный ужин, который доводилось готовить Альеру, он ухитрился накрыть отменный стол.
Лайл осознал, что это был первый приличный ужин, который довелось ему отведать с тех пор, как он уехал из Лондона. Цивилизованный ужин за настоящим столом, с застольной беседой в разумных пределах. Это был также первый ужин, возглавляемый им в одном из своих родовых поместий.
Ко времени, когда он и дамы поднялись из-за стола и собрались у камина, суматоха прошедшего дня немного улеглась. Но не полностью. Ему не давало покоя то, что произошло у них с Оливией, когда он едва не потерял контроль над собой. Лайл никак не мог понять, каким образом ее план позволит ему вернуться в Египет к весне. Однако благодаря работе, за которую ему хватило ума взяться, он немного успокоился.
Его обычным средством от смятения или огорчения любого рода был труд. Измеряя, подсчитывая, делая записи и зарисовки, Лайл был на знакомой мирной территории даже здесь, в этом примитивном захолустье и в этом злосчастном климате.
Когда он сосредоточился на знакомых задачах, замешательство и раздражение утихли.
И за это время, как он теперь обнаружил, ураган по имени Оливия изменил окружающую атмосферу. Она, само воплощение беспорядка, создала спокойствие.
Слуги занялись своими обычными делами, и за несколько часов замок стал выглядеть жилищем, а не безлюдной крепостью.
Оглядываясь по сторонам, Лайл видел, как везде водворяется порядок. Он уже забыл, каково это. Еда подействовала умиротворяюще, и вино, разумеется, сделало все еще более приятным. Даже гарпии стали более забавными и менее сердитыми.
К настоящему моменту они уже напились, но это было в порядке вещей. На какое-то время они замолкли, потому что Оливия читала одну из историй кузена Фредерика о замке Горвуд.
В этих историях присутствовали самые разные призраки. Там был труп, замурованный в стену, — предатель, которого подвергли пыткам в темнице. Он блуждал по подвалу. Имелась также убитая горничная на сносях. Она показывалась в кухонном коридоре после свадеб и рождений. Была леди, которая появлялась на галерее менестрелей когда ей заблагорассудится, и рыцарь, который в определенные дни бродил в часовне второго этажа.
Теперь Оливия дошла до призраков, которые слонялись по крыше.
— «Семеро мужчин, которых обвинили в том, что они замыслили злодейское убийство, были приговорены к казни через повешение, утопление и расчленение, — читала она. — Громко протестуя и заявляя о своей невиновности, они потребовали возможности доказать ее посредством испытания. К всеобщему удивлению, лорд Далми согласился. Он приказал отвести их на крышу южной башни и предложил им доказать свою невиновность, перепрыгнув расстояние между северной и южной башнями. Тот, кому это удастся, будет объявлен невиновным. Некоторые сторонники лорда Далми запротестовали. Они говорили, что его сиятельство слишком снисходителен. Никто не сумеет перепрыгнуть. Они разобьются о землю и умрут на месте. За содеянное эти люди заслуживают медленной и мучительной смерти. Но во владениях лорда Далми его слово было законом. Один за другим мужчины поднялись на парапет. Один за другим они прыгнули навстречу свободе. И один задругам шестеро встретили свою смерть».
— Шестеро? — уточнил Лайл.
— «Один из них не умер, — прочитала Оливия, — и лорд Далми сдержал свое слово. Этого человека объявили невиновным и освободили».
— Этот бедняга выжил после падения с высоты в сто шесть футов? — рассмеялся Лайл.
— Нет, он перепрыгнул, — сказала Оливия.
— Должно быть, у него были поразительно длинные нога, — отметила леди Уиткоут.
— Ты знаешь, что говорят о длинноногих мужчинах? — хихикнула леди Купер.
— Не о ногах, Агата, — поправила ее леди Уиткоут. — О ступнях. Как говорится, большая ступня, большой…
— Это физически невозможно, — заметил Лайл. — Этому человеку пришлось бы отрастить крылья.
— А какое расстояние между башнями? — спросила Оливия. — Ты уверен, что проворный человек не смог бы перепрыгнуть?
— Нет ничего лучше проворного мужчины, — мечтательно произнесла леди Купер.
— Ты помнишь лорда Ардберри?
— Как можно забыть?
Лайл встретился глазами с Оливией. Она давилась смехом, так же как и он.
— Он тщательно изучал этот вопрос, — сказала леди Уиткоут. — С тех пор как побывал в Индии. Говорил, есть какая-то секретная книга.
— Я думала, это была священная книга, — сказала леди Купер.
— Может быть, и то и другое. В любом случае именно поэтому он выучил санскрит.
— Хотя ничего читать было не нужно, ни на каких языках. Ты видела его коллекцию рисунков.
— Они стоили тысячи слов, каждый из них.
— Такие же занимательные, как и гравюры Юджинии.
— Какие гравюры? — спросил Лайл.
— Ты их никогда не видел? — удивилась леди Купер. — Я думала, что в свое время все мальчишки Карсингтонов открывали их для себя. Весьма познавательные.
— Формально говоря, я не Кар…
— Правда, Агата, — перебила леди Уиткоут. — Можно подумать, лорду Лайлу нужно чему-то учиться. Молодому человеку почти двадцать четыре, и он живет там, где нагие девушки пляшут на улицах, а мужчины заводят гаремы. Кто его знает, может, у него свой гарем и он перепробовал все четыре сотни позиций.
— Миллисент, тебе прекрасно известно, что их не четыреста. Даже лорд Ардберри признавал, что номер двести шестьдесят три и номер триста восемьдесят четыре физически невозможны для тех, у кого есть позвоночник.
— Какие гравюры? — повторил Лайл, глядя на Оливию.
— Гравюры прабабушки, — ответила она скучающим голосом, опустила книгу и встала с кресла. — Я поднимусь на крышу, подышу свежим воздухом. Заодно хочу поглядеть, насколько велико расстояние между башнями. — Оливия прихватила шаль и выскользнула из комнаты.
Думать об этом было в высшей степени мучительно.
Она изучила гравюры прабабушки и с нетерпением ожидала возможности применить на опыте полученные знания. Но она целовалась с несколькими мужчинами, позволив им некоторые незначительные вольности, и была разочарована. Это немного возбуждало, но в основном из-за осознания того, что она ведет себя непозволительно.
Теперь вернулся Лайл, вполне зрелый мужчина, который, вероятно, обучался поцелуям у восточных наставниц. Он наверняка обратился к экспертам в этом вопросе. И практиковался. Старательно.
Оливия понимала, почему леди так много говорили об этом, и почему прабабушка так любила своего первого и единственного мужа, и почему она стала такой веселой вдовой.
Не ради приятного возбуждения.
Страсть.
Страсть не требует любви, говорила прабабушка. Но любовь является восхитительной приправой.
Все это очень хорошо, но страсть лишает человека покоя и делает раздражительным без причины. Поскольку Оливии довелось впервые познать это чувство с Лайлом, ей приходится справляться с неразделенной страстью, и это самое неприятное.
Она взбиралась все выше и выше, удивляясь тому, куда исчез весь холодный воздух. На лестничных пролетах дул ветер, но при ее взволнованном состоянии он был как горячее дыхание пустыни.
Круг за кругом она поднималась выше и выше: миновала второй этаж, потом третий, где раньше размещался гарнизон, а теперь были комнаты слуг, и наконец вступила на последний этаж, открыла маленькую дверь и вышла на крышу.
Она прошла к стене, положила на нее руки, закрыла глаза и глубоко вдохнула. Воздух был прохладным, чудесно прохладным, здесь царила тишина, вдали от всех разговоров.
Она сделала еще один глубокий вдох, выдохнула и открыла глаза.
Звезды, звезды повсюду.
Вокруг нее, над ее головой.
Она никогда не видела так много звезд. На небе сияла луна, ярко и высоко. Скоро полнолуние. Такое дивное и прекрасное место.
— Какие гравюры? — прозвучал за ее спиной тихий голос.
— О, ты же знаешь, — не поворачиваясь, беспечно ответила Оливия. — Пикантные рисунки, какие продают из-под прилавков в печатных лавках. Вместе с теми, которые прабабушка собрала во время своих путешествий за границу. Все — от Аретино до последних иллюстраций из «Фанни Хилл». Она и гарпии до сих пор хихикают над ними.
— Нечто подобное я и предполагал, — сказал Лайл. Его туфли почти беззвучно ступали по каменному полу, поэтому Оливия и не слышала его приближения.
Он остановился рядом, на расстоянии фута, и оперся руками о стену.
— Но ты мне никогда не рассказывала. Ты как-то упомянула об этом в письме, потом вычеркнула.
— Не могу поверить, что ты помнишь. — Оливия украдкой взглянула на него, и это оказалось ошибкой. Свет луны и звезд окрасил серебром волосы Лайла и подчеркнул его безукоризненный профиль.
— Ну разумеется, я помню, — сказал Лайл. — В то время это особенно раздражало. Сколько мне было — четырнадцать или пятнадцать? Я умирал от желания увидеть их и злился на тебя за то, что ты меня дразнила. «Ха-ха, Лайл, — проговорил он нараспев, — у меня есть непристойные картинки, а у тебя нет».